'' s o r r y   t o   m y   u n k n o w n   l o v e r ''
S O R R Y ,  T H A T   I   C A N ' T   B E L I E V E
Воздух в таверне липкий и застоявшийся. К ночи здесь всегда набивается много народу, превращая свободный деревянный зал в торговый переулок Бухареста в полдень. Ни продохнуть, ни докричаться до соседа напротив. И если в обычное время редкое в этих краях магическое поселение пользуется спросом у всех прилегавших к заповеднику городков, то рождественские праздники превратили улицы в оживлённый муравейник. К большой удаче человека, не желающего наткнуться на знакомые лица и всё же смеющего надеяться на компанию в светлый праздник.
Перед ней сидит Стево – приятель Яна. Или Иоска – дальний родственник Митика. Мужчины представились лишь единожды, и были забыты раньше, чем успели с ней попрощаться. На их месте мог быть кто угодно, Алехандра бы не поскупилась на добросердечную улыбку для любого, кто не стал бы задавать контрольный вопрос: почему такая красивая девушка была одинока в рождественский сочельник. Так и хотелось спросить в ответ: а когда она была не?
Не подумайте – Але себя не жалеет. По крайней мере, не вслух и не у всех на виду; и в одиночестве ведьма оказалась вовсе не потому что ей некуда идти. Она хочет быть одна. Сидеть и напиваться среди незнакомцев, чтобы вернуться в пустой дом под утро и, если повезёт, проспать до самого нового года – как раз к возвращению разбредшихся по семьям и молодым людям соседок. Она даже не реагирует на неуклюжие попытки одного из собеседников перевести их разговор подальше от посторонних глаз. Одна мысль о том, что кто-нибудь станет её касаться, вызывает в Алехандре волну омерзения. И она не скажет, что её отвращает больше: то, что кто-то мог пожелать пустой сосуд без эмоций и привязанностей, вроде неё, или что, вероятно, человек напротив окажется ничем не лучше. В своей голове девушка перегибается через стол, хватается за подбородок и щеки бестолкового мальчишки и громко кричит: «Besta-fera, Иоска, чем ты думаешь?» Но вместо это Алехандра смеётся и методично дёргает уголками губ вверх. Дьявол, она ведь не собиралась помнить его имя.
На нцатом стакане твёрдое убеждение, что притронувшийся к ней обязательно заразится смертельной болезнью отходит на задний план. Как и любое убеждение. Прищуриваясь, Алехандра пытается оценить насколько трагично завершится её путешествие от их столика к барной стойке. «Я сейчас!» — неровно взмахивая рукой в воздухе, орёт девушка на румынском и поднимается на ватные ноги. Проталкиваясь сквозь нетрезвые тела, расставленные по залу качающимися статуями, она старается не упасть и не задохнуться. Валясь на спасительную барную стойку, Але шлёпает ладонями по чему-то мокрому и, решая не обращать внимания, собирается с силами:
— Три текилы, пожалуйста!.. Две! — прикладывая ладонь к груди, исправляется ведьма. Морщась неприятному головокружению, она оглядывает зал в поисках форточки, двери, чего угодно, что позволит ей сделать первый за несколько часов глоток кислорода. Завидев что-то похожее на спасительный свет в конце тоннеля, Алехандра делает уверенный шаг и в последнюю секунду чувствует, что ещё немного и огромное плечо помешает ей дожить этот вечер, не свалившись лицом на чужие ботинки.
— ¡Atención! — чудом она подаётся назад, умудряясь избежать алкогольного душа, шлёпающего рядом с туфлями. Щурясь на размытый силуэт, который Кабрал определённо знает, девушка застывает на месте и подаётся вперёд, словно это поможет распознать лицо. Три. Два. Один. Раскрывая рот в возмущении, она шлёпает кулаками в бока и громко обвиняет обливателя в смертном грехе:
— Так бы и сказал, что тебе просто не нравится, как я одеваюсь! — правда, она не совсем уверена, что сказала это на языке, доступном собеседнику. Но точно уверена, что перед ней Томас Кёлер – единственный, кто пытается искупать ведьму в содержимом своих стаканов с первого дня знакомства.

Она хорошо помнила тот вечер; свою первую встречу с Томасом Кёлером, заброшенным в список «таких красивых» за ту долю секунды, которую Кабрал молчала, уставившись на поливателя, словно она ни разу не видела людей. Забавно, что её теория «таких красивых» не сработала. Всегда работала, но почему-то упрямые Марлен и Томас предпочли вздыхать над тленностью бытия, нежели друг над другом, и причины этого были для неё загадкой по сей день. Зато преследующее её чувство никчёмности – нет. Помноженное на высокий градус и затянувшееся неважное настроение, оно превратилось в громкие сигналы тревоги. Где была та дьявольская дверь, когда она так нужна?
— Видишь, я учусь, — отмахиваясь, Але старается сбежать с места крушения как можно скорее. Ей совсем не хочется, чтобы кто-нибудь, знающий не только её имя, наблюдал это падение со дна на днище. В особенности, когда кто-нибудь носит имя Томас Кёлер. Продолжая держать руку под солнечным сплетением, не без опасных пошатываний девушка наконец вырывается на свежий воздух, не обращая внимания на снег и забытую за столом куртку. Ничего страшного, если она замерзнет и её найдут в ледниках много веков спустя. Она была хорошо накрашена в начале вечера и будет красивым экспонатом. Обнимая себя за локти, Алехандра вертит головой по сторонам. Ещё недавно она точно знала, как дойти отсюда до дома, но сейчас? Дергая плечами в ответ на собственные мысли, ведьма делает уверенный шаг в первую сторону, кажущуюся ей знакомой. Куда-нибудь она точно придёт. А когда и живой ли? Если честно, это давно уже не имеет значения.

LIGHTS ARE ON AND THEY'VE GONE HOME, BUT WHO AM I?
Oh, how fast the evening passes, cleaning up
t h e   c h a m p a g n e   g l a s s e s

Алехандра не замечает ни тающего на тёплой коже снега, ни парад мурашек, разбегающийся по всему телу. Будь она в состоянии, обязательно бы пошутила – она ничего не чувствует уже очень давно, и рождественский снегопад явно не пробудит былую резкость ощущений. Игнорируя едва различимый писк здравого смысла, упрямыми шагами девушка разгребает белый налёт на дороге. Говорят, понадобится несколько часов на морозе, прежде чем её непредвиденная прогулка станет последней. На короткий миг Кабрал останавливается, будто взвешивая все за и против поспешного решения. Может быть, она даже готова проверить теорию на практике. Увы, в следующее мгновение тёплая рука дергает её обратно, приказывая прекратить пялиться в бездну.
— Эй! — неустойчиво прыгая на подкашивающихся ногах, она размашисто разворачивается к непрошеному спасителю и напрягает зрение снова. Чёртова текила. Она не скажет с уверенностью кто из её собеседников возмущается, что напитки так и не дошли по месту назначения. Однако расплывающееся напротив пятно продолжает бухтеть с лёгким налётом тевтонского говора, определяя себя Томасом Кёлером.
— Как видишь... не здесь, — скрещивая руки на груди, Алехандра награждает своего собеседника заумно-осуждающим тоном. Какой глупый вопрос! Пусть ещё спросит где её ботинки! Они-то как раз были здесь.
— Я, — не изменяя учёному виду, прокашливается Кабрал, — Свободная женщина и имею право отмораживать себе всё, что мне вздумается. Засуньте себе свой... патриархальный наставительный тон, будьте так добры, — и врезаясь указательным пальцем в грудь мужчины, она методично тычет им в немца, — Герр. Кёлер, — выглядит ли Кабрал глупо? О да. Волнует ли её это сейчас? Её худшие страхи встретить знакомое лицо оправдались несколько минут назад, и сейчас Алехандру мало беспокоило как глубоко и безвозвратно она могла упасть в глазах Томаса. Что-то ей подсказывало, он всё равно не воспринимал её серьёзней взбалмошной теперь уже экс-подружки Бенджамина. Не в её привычках было доказывать обратное.
Стискивая себя в крепких объятьях, будто это последнее, что помогало ведьме держаться прямо, она разворачивается и возвращается к пути война в надежде потерять Томаса за спиной. Как бы не так. Сначала на плечи ложится что-то тёплое, и прежде чем Кабрал определяет что это не мёртвое животное, а куртка, мужской голос вновь сотрясает воздух. И не надоело же!
— Ещё чего! Никуда я не пойду! Может быть, это моё рождественское желание – умереть в сугробе. Не отбирай у меня праздник и возьми, — девушка делает попытку подхватить куртку на своих плечах, чувствует, как та принимается сползать в опасном направлении земли и, ойкая, натягивает её обратно, — Возьми её немедленно, — слушает ли он её? Разумеется, нет, отчего Кабрал смотрит пронзительней и упрямей. Вдруг под таким тяжёлым плывущим взором Кёлер сломается и примется выполнять все её прихоти, но вместо этого мужчина, как зажеванная пластинка, повторяет о том, как надо и как не надо.
— Всё идёт так как надо, — сбиваясь в попытке подхватить вновь сползающую куртку, бунтует Алехандра. Не намочить её в снегу внезапно превращается в задачу номер один. Она не скажет почему волнуется за верхнюю одежду Томаса больше, чем за самого мужчину, оставшегося в одной рубашке, зато отвлекается достаточно надолго, чтобы пропустить светлую идею, пришедшую в его несветлую голову. Ведьма только и успевает, что ухнуть от неожиданности, оказываясь в воздухе. Алехандра пробует взбрыкнуть, но вместо этого лишь цепляется сильнее за плечи, уверенная, что сейчас выпадет с трехэтажной высоты.
— Томас. Томас! — стараясь из всех сил, Кабрал изображает внезапную трезвость мысли, [float=right][/float] — Я прекрасно могу идти самостоятельно. Томас, я понимаю, что я делаю! Меня не нужно спасать! — вдруг замолкая, девушка нащупывает неубедительный слой ткани на мужчине и наконец складывает два плюс два, понимая, что пока ей стало теплей, ему, вполне вероятно, стало холодно, — Ты что? Больной? — ошибка номер один. Не рассчитав траекторию размашистого движения, Алехандра дергает часть куртки и вместо того, чтобы накрыть Кёлера её частью, врезается в него локтём, дестабилизируя и без того шаткий тандем. Последнее, что девушка слышит – неразборчивые немецкие возгласы, а после – сплошная прохлада снежных хлопьев, засыпающихся в ботинки, под куртку и платье.
— Ты прав, так я оставила себя в сугробе намного быстрее! — а она-то думала, что он спасал её от верной гибели. Нет, кажется, он и сам торопился свести концы с концами и прихватил с собой попутчицу – какой, однако, джентльмен! Впрочем, не вторить ему смехом у Кабрал не получается. Уже не сопротивляясь его стараниям нести её в неизвестном направлении, девушка крепко хватается за шею немца и продолжает сотрясаться в свинячьей истерике где-то в районе ключицы.
На самом деле, ей стыдно. За этот пьяный спектакль, за падение, за то что Томас Кёлер, вместо того, чтобы напиваться в жаркой таверне, тратит время на неправильного человека. Постепенно успокаиваясь, Алехандра старается кинуть на него хотя бы рукав от куртки и, терпя поражение, тихо вздыхает. Теперь он обязательно простудится, и у неё не выйдет не винить в этом себя. Почему она постоянно портит людям жизнь? А, главное, почему эти бестолковые люди продолжают подписываться на аттракцион с печальным концом самостоятельно? У неё где-то мёдом намазано?
— Потом даже не думай говорить мне, что чихаешь из-за меня! Я говорила оставить меня там, где нашёл, ты сам не послушал! — раздражаясь внутреннему голосу, бормочет волшебница. Громко дыша, Алехандра молчит несколько секунд, а затем вновь подаёт голос, — Остановись. Остановись, я никуда не вырываюсь! Я просто, — принимаясь выдергивать с себя куртку, она наконец справляется с идеей-фикс и закидывает её сверху на них обоих, прикрывая хотя бы одно из плечей мужчины и оборачивая рукав за его шеей, — Я не хочу чтобы ты из-за меня заболел, — заканчивая свои манёвры, полушёпотом бубнит Кабрал и смиренно роняет голову на свободное плечо, всем своим видом показывая, что больше не собирается мешать грандиозному плану спасителя. Правда, оставаться безмолвной долго не выходит. Она поднимает глаза на серьёзную мину Кёлера и невольно хихикает себе под нос, проигрывая сцену их падения снова и снова. Вот уж герой. Да как старается! И с каждой новой мыслью её смех становится всё очевидней и очевидней. Не подумайте, она только выглядела, словно не понимала, что происходит. Возможно, не злись Алехандра на себя, она бы обязательно его поблагодарила прямо сейчас. Но Алехандра злилась, и ядовитое чувство, преследовавшее девушку последние недели, перекрывало любой благой порыв в сторону ближнего.
Подмечая знакомые окрестности не своего дома, она делает заведомо провальную попытку сказать, что ей в другом направлении, и снова затыкается. Томас Кёлер обладал недюжинным талантом убеждения, способным сломить даже Кабрал – он вообще её не слушал! И в приступе негодования волшебница нахмурилась, вынула палец и принялась искать дырку в щеке.
— То-мас Кё-лер, при-ём. При-ём, — всё, что ей остаётся – выказывать своё несогласие вплоть до подъезда, — Так, погоди-погоди, — переставая долбить в мужскую щёку, она собирается с силами и принимается командовать движением, — Поверни нас, ещё чуть-чуть, а теперь вперёд, так! — цепляя входную дверь носком сапога, девушка направляет всю свою концентрацию на то, чтобы не подвести своего напарника в пьяном рвении попасть внутрь. Повторяя тот же манёвр с дверью лифта, она присвистывает, радуется, словно ребёнок, и резко хлопает себя по губам, осознавая, сколько людей сейчас видели десятый сон. Не хотелось бы, чтобы соседи Томаса ополчились на немца за то, что тот водил к себе непрезентабельных гостей.
Божась, что не свалится, стоит ему поставить Кабрал на землю, она аккуратно хватается за стенку и внимательно смотрит за тем, как бренчит связка ключей. Тяжело вздыхая, девушка замечает непонятное пятно на спине Кёлера и недовольно сжимает губы. Точно заболеет. Её гневную мысль прерывает распахивающаяся дверь, которую Алехандра не спешит переступить.
— У меня все ноги мокрые, — отмахиваясь от мужчины, она начинает разуваться за порогом, — Томас, я затопчу тебе всю квартиру! — уставляясь на Кёлера, будто на недалёкого, всплескивает ладонями волшебница и чуть не валится лицом в пол. Постепенно согреваясь, Алехандра чувствует, как отрезвлённый уличной прохладой разум постепенно теряет связь с реальностью. С переменным успехом следя за тем, что делает немец, она буркает невразумительные предостережения. Нет, она не пойдёт в гостиную – не дай бог, ей станет плохо, она всё испачкает! Нет, ей не нужна одежда. И одело. Ничего ей не нужно! Почему он её не бросил? Надо было бросать. Алехандра заслужила, кому говорит!
Косой походкой ведьма наконец справляется с обувью, курсируя следом за мужской спиной. Борясь с накрывающей её мутной пеленой, она пихает кулачками Кёлера и в очередной раз сообщает, что ей только протрезветь – она пойдёт домой. Не рассчитав рикошета назад, Кабрал валится на что-то мягкое и, хмурясь, сопротивляется трясине, запутывающейся вокруг её тела. Чем настойчивей Алехандра воюет с одеялом, тем сильнее она в нём тонет.
— Нет, я не могу тут... — вырывается предсмертным неразборчивым говором, за которым в сторону Томаса летит подушка, и Алехандра Кабрал прекращает своё существование в мире бодрствующих. Она бы обязательно продолжила высказываться по поводу сомнительных решений мужчины, но до него долетает лишь размеренное сонное сопение. Самое осуждающее сопение на свете.

Алехандра просыпается в ночи, разбуженная далёкими возгласами с улицы. Чувствительность возвращается к ней не сразу. Постепенно девушка находит силы надавить пальцами на мягкую поверхность под собой, упереться ногами в твердую конструкцию и лишь затем медленно раскрыть глаза, привыкая к очертаниям предметов в полумраке. С опозданием память выстраивает события прошлого вечера, доводя Кабрал до двери места, где ведьма проснулась. Поначалу ей кажется, что как комната, так и её хозяин, ей совершенно незнакомы. Стремясь избавиться от спёртого воздуха в помещении, она качается в сторону форточки и, распахивая окно настежь, наконец связывает обрывки событий в единую цепочку.
Всё в порядке. Она в безопасности. Она дома, дома у Томаса Кёлера.
— Joder, — вырывается из неё шипением. Прикладывая дрожащую руку на мокрый холодный лоб, она старается вдохнуть ледяной воздух как можно глубже. Пожалуй, из всех сценариев, которые Алехандра пророчила себе в рождественский сочельник, свалиться балластом на друга своего бывшего парня стояло последним пунктом в несуществующем списке. Грузно вздыхая, она сдерживается, чтобы не выругаться на себя вслух. Не хватало ещё разбудить его.
Осматриваясь по сторонам, она замечает открытую дверь в спальню Кёлера и спешит спасти мужчину от сквозняка и шума. Падая на диван, девушка роняет голову в ладони и сидит так достаточно долго, чтобы пальцы ног начали мёрзнуть от гуляющей по квартире прохлады. Медленно-медленно помещение перестаёт ходить ходуном, позволяя Кабрал выцепить лежащее рядом с ней полотенце, уроненные в коридоре ботинки, кинутый в углу плед, чуть разлетевшиеся от ветра бумаги. Непроизвольно ведьма вздёргивает бровями и качает головой; как она это делает? Каким образом умудряется портить людям жизнь даже тогда, когда нарочно избегает любой встречи со знакомыми лицами? Не имея ответа на мучавший не первый день вопрос, Алехандра поднимается на слабых ногах и берёт заботливо оставленную Томасом стопку «первой помощи» в ванную комнату. Наверное, некоторые просто рождены с проклятой кармой – где бы они ни появлялись, беда следует по пятам.
Прохладный душ позволяет девушке прийти в себя, отделавшись лёгкой мигренью в пульсирующих висках. Везение или нет, Алехандра не знала, что такое похмелье в ярчайших красках. В худшем случае, девушка сталкивалась с дырами в памяти и гудящей головой, проходившей к середине дня. Может быть, проснись она в один раз в разбитом состоянии, перестала бы травить свой организм так настойчиво. Увы, до тех пор ведьма планировала решать душевные проблемы в лучших традициях оставленного на другом материке семейства.
Переодевшись в чистую одежду, она было собирается убрать следы своего существования и покинуть щедро предоставленное убежище так быстро, как может. Вряд ли Томас Кёлер расстроится, не найдя её с утра на диване, если вовсе ни обрадуется. Штаны и майку Алехандра занесёт попозже. Или, на худой конец, вышлет совой. Кабрал не исключала, что смотреть без стягивающего горло стыда в глаза мужчине она не сможет. Оказавшись в коридоре, она уже начинает натягивать слегка мокрые сапоги на голую ногу и, к своему удивлению, резко останавливается.
Он тоже был один. Борясь с тяжелой головой, она старается отследить момент, когда Томас прощается со своими друзьями, перед тем как вылететь за ней; пытается найти чей-то образ рядом, услышать, как за спиной мужчины кто-то громко спрашивает куда он направляется с полуживым телом на руках. Ни-ко-го. Неспешным движением Кабрал скидывает ботинок обратно на пол и засовывает обувь в угол. Она уйдёт, если он захочет. Но сбежать сейчас, не сказав ни слова? Она обязана ему хотя бы личную благодарность, а не записку с совой и вещами. Вновь вздыхая, ведьма возвращается на исходную точку.
Не проходит и получаса Алехандра не выдерживает сидеть без дела. Разглядывая лёгкий бардак по периметру гостиной, она проигрывает битву нормам приличия и принимается сновать от угла к углу, возвращая помещению приличный вид. Она не скажет с точной уверенностью, что из разбросанного – результат её стараний, а что – интерьерное решение Кёлера, и потому решает привести в порядок всё без исключения. Упавший плед ложится на кресло, её постельное бельё – аккуратной стопкой у комнаты Томаса, наволочки в стиральное ведро, которое Кабрал вынуждена опустошить за неимением свободного места. Следом за ними туда летит и куртка, и любая попадающая в поле зрение одежда не первой свежести. Не успокаиваясь на достигнутом Алехандра подбирает бумаги, складывая их на журнальный стол, выдувает взмахом руки пыль в распахнутое окно и, наводя последние штрихи, захватывает опустошённый от воды стакан, только чтобы наткнуться на грязную посуду в кухне. Морща нос, девушка поворачивается куда-то в сторону спальни и, смеясь себе под нос, издаёт свинячий хрюк.
— Вот тебе и хвалёная немецкая аккуратность, — бормоча на испанском, хватается за грязные тарелки Кабрал. Остаётся надеяться, что Кёлер не испытывает нежных чувств к плесневеющей посуде – она бы не хотела расстраивать мужчину непрошеной чистотой.
К сожалению, даже беспорядок в квартире Томаса имеет свой конец. Лишаясь способов отвлечься, Алехандре приходится столкнуться с урчащим животом, требующим что-нибудь жирное и, желательно, прямо сейчас. Страдальчески мозоля холодильник с несколько минут, она проигрывает ещё одну битву правилам приличия и засовывает нос внутрь. Одобрительно поджимая губы, девушка кивает несколько раз.
— Зато тут всё в порядке, — одного она всё же не может сделать. Накрывая завтрак на стол, Алехандра шепчет заклинание, чтобы еда не остыла, и с пораженческим лицом падает на стул, поджимая ноги под себя. Ей везёт – шуршания за стеной не приходится ждать слишком долго. Напрягаясь, девушка усаживается поровней и улыбается идущим в её сторону шагам.
— Доброе... — вместо «утро» Кабрал слышит, как из её уст вырывается мужской голос, — Ты сам притащил его в свой дом! — крича в убегающую спину, хмурится ведьма. Нет, она, конечно, выглядела хуже обычного, но видела себя в зеркале пару часов назад и не испытывала зудящей необходимости заорать: «Дерьмо», — глядя на своё отражение.
Прикусывая нижнюю губу, она сдерживает накатывающее желание засмеяться и негромко барабанит ногтями по столешнице, вслушиваясь в звуки в спальне.
— Утро, — заканчивая начатое, когда мужчина возвращается к ней в «достойном» виде, улыбается Алехандра, — Не хочу тебя расстраивать, но травмировать меня мужским телом в одних трусах нельзя уже очень давно, — всё ещё прожёвывая приступ смеха, бормочет волшебница, — Чувствую я себя тоже... бодрее, — прокашливаясь, замечает девушка.
Она не сразу понимает, что Томас имеет в виду, обзывая её домовым эльфом. Растеряно оглядываясь по сторонам, Алехандра ищет в чём именно не было необходимости. Надо было оставить постельное бельё на диване? Не вытирать следы от её мокрых ботинок в коридоре? Бросить использованный стакан в раковину, чтобы Кёлер разбирался с посудой самостоятельно?
— Единственное, в чём действительно не было необходимости, это заниматься моей пьяной задницей в сочельник, — без контекста может показаться, что Алехандра отчитывает его за все грехи человечества, но ведьма быстро смягчается, — Меньшее, что я могла сделать – это не оставлять после себя бардак. Извини, судя по твоему появлению... ты, наверное, думал, что я уйду, как только проснусь, и, честно, я собиралась, — принимаясь дергать себя за заусенец, неспешно выговаривает Кабрал, — Я просто хотела сказать спасибо. Ты... — тихий вздох, — Добрый человек, Томас. Спасибо, что перенёс вчерашнее безумие и не стал меня слушать, хотя... я всё ещё считаю, что лучше бы послушал, — смешок.
Алехандра резко встаёт на ноги и проговаривает куда быстрее:
— Извини, я не знала, чем себя занять, — кивая в сторону стола, она чувствует себя искренне виноватой за вторжение во все щели квартиры, — Я... приготовила завтрак, — нервно заправляя растрепавшиеся волосы за ухо, девушка начинает пятиться мимо, — Приятного аппетита, я... пойду. Думаю, я и без того достаточно испытала твоё терпение. Ещё раз спасибо. Одежду я занесу, только переоденусь дома и, — запинаясь, Алехандра прекращает тараторить и мгновенно останавливается, когда Кёлер подаёт голос. Топчась на месте, она смотрит на него так, словно предложение остаться на завтрак – самое безумное, что Кабрал слышала за всю её жизнь. Дергая себя за край футболки, она переспрашивает уверен ли он ещё раз и наконец успокаивается. Кажется, единственное время, когда девушка по-настоящему испытывала терпение немца, это когда Алехандра не повиновалась по первому зову.

my inside's out, my left is right, my upside's down, my black is white
I HOLD MY BREATH AND CLOSE MY EYES

. . . . . n o t h i n g   m a k e s   s e n s e   a n y m o r e . . . . .

Не торопясь Кабрал заскакивает на стул и не начинает есть, пока хозяин квартиры не пробует её стряпню. Выдохнув, что нетрезвая голова – не помеха кулинарным способностям, волшебница тыкает вилкой в бекон и чувствует, как настрадавшийся организм благодарит её за первый попавший в него кусок со вчерашнего обеда. Когда Томас вновь обращается к ней, Алехандра отвечает не сразу. Застывая взглядом на заспанном лице мужчины, она коротко улыбается, смотрит вниз и вновь на него.
— Определи мне, что такое «в порядке», и тогда посмотрим, — пытаясь пошутить, пожимает плечами Кабрал, — Я... жива. Не без твоей помощи, конечно. Точно могу пообещать, что не собираюсь повторять вчерашних ошибок. Здорова, с работой. Как там говорят? Вся жизнь впереди? Думаю, что под таким углом можно сказать, что я очень даже в порядке, — прокашливаясь, она инстинктивно поправляет тарелку на столе в надежде найти себе любое занятие, чтобы не думать громко, — С другой стороны, я здесь, потому что ты подобрал меня на улице у бара, так что... не знаю, насколько правдоподобно в твоих глазах выглядит моё «в порядке». А ты, Томас? — облокачиваясь, ведьма подаётся слегка вперёд и поднимает брови, красноречиво намекая, что не одна она праздновала Рождество в гордом одиночестве, — Как ты себя чувствуешь? Ничего не хочу сказать, но в свете последних событий, я удивлена что... тебя устраивает моя компания, — или они собирались игнорировать слона в комнате? Увы, Алехандра числилась в списке тех, кто не позволял последнему сделать и намёк на своё появление. Она ведь знала, что такое мужская солидарность. Бывшая девушка одного становилась бывшей девушкой всей компании. И то, что Томас Кёлер ещё не предложил ей отчалить к себе домой, не добавляло аргументов в пользу его душевного здоровья.

О таких как Томас Кёлер говорят: он хороший парень; и Алехандра бы даже не подумала подозревать немца в обратном. Она живое тому доказательство, и ей не надо заглядывать в далёкие тайники мужской души, чтобы не искать в помощи Томаса скрытых мотивов. Он ведь её совсем не знает, и что бы ни говорили о держащихся до рассвета собутыльниках, Кабрал не верит, что люди открываются за третьей пинтой пива, – она становится ещё веселей и ещё громче, и если вы вдруг решили, что её скрытая сущность шумная и праздная, вас ждёт парочка сюрпризов.
И всё же она здесь, в его доме, несмотря на возможный портрет, составленный по истечению нескольких месяцев знакомства, помноженных на события последних недель. Если это не доказательство доброй натуры Кёлера, то что тогда?
Она приходит в себя, но только на несколько коротких мгновений, чтобы выкрикнуть сокрушающееся «почему» и рассмеяться страшной картине, мгновенно всплывающей в воображении. Ей всё ещё неловко и вряд ли станет иначе, даже если мужчина примется сыпать искромётным юмором о третьих конечностях и других интересных частях тела. Алехандра совсем не привыкла, чтобы ей помогали, ещё меньше, чтобы помогали против воли; разве не проще оставить буйных буйствовать? Очередная монетка в копилку человеческих качеств Кёлера, редких в нынешнее время.
— Ты удивишься, но в большинстве случаев «просто дают ночлег» только в вытрезвителях, — вздёргивая бровями, на всякий случай замечает Кабрал, однако мужчина не спешит проводить её размашистым жестом к двери, вынуждая прекратить спектакль самобичевания, о котором никто не просил, — Хорошо, — тихо отзывается девушка, — Хорошо, только не надо делать лишние шаги из-за меня! — куда оживлённей возмущается Кабрал, громко вздыхает и, вытаскивая себе тарелку и кружку, шепчет четвёртое «спасибо». И ей даже не стыдно вертеть заезженную пластинку.
Алехандра не сдерживает тёплой улыбки, выслушивая благодарности за вкусную еду, и ради его душевного равновесия не добавляет то, что он и так услышал множество раз, обходясь коротким красноречивым кивком. Довольное лицо Томаса Кёлера ненарочно отправляет ведьму в то время, когда два зеленоглазых мальчишки требовали банановых блинов каждое утро. С тех пор она куда реже бралась за сковородки из заботы, обходясь вынужденными обедами и ужинами самой себе. Видеть чужую радость было куда приятней своего пресного лица, и, сказать по правде, именно сегодня она была рада оказаться с кем-то, кроме отражения в зеркале.
Она подозревала, что вопрос о её вчерашнем выступлении не останется закрытым, и, тем не менее, надеялась, что Томас не станет требовать развернутых объяснений. Она была в порядке! Жива. Здорова. Что ещё нужно было абсолютно незаинтересованному в её благополучии человеку? В конце концов, она бы не обвинила его в безразличии. Алехандра прекрасно понимала, что пропади её существо с лица земли, вряд ли бы жизнь Кёлера пошла под откос, и потому не требовала участливого отношения. И всё равно его получила.
— Нет, Министр Магии, — передразнивая мужчину, она подставляет кулачок под подбородок и внимательно ждёт, когда Кёлер примется делать то, что требовал от неё. Или ему чистосердечные признания малознакомым людям давались с особой лёгкостью? Хотя, спроси у неё кто-нибудь, доверяла ли она волшебнику напротив, Кабрал бы без промедлений ответила «да». Но одно дело верить в добрую душу человека, а другое дело выворачивать собственную – последнее ведьма предпочитала делать... никогда и продолжила бы в том же духе, позволь ей обстоятельства.
— Думаю, это жирный намёк Вселенной, что в следующий раз – лучше ехать к семье, — хмыкая, чеканит Кабрал, — Это ведь не я... опоздала тебя на поезд? — задерживая дыхание, вдруг дергается девушка, — Иначе, клянусь, я сейчас же вышагну в окно, но прежде донесу тебя на спине до... куда там нам? — к счастью, никому не приходится сводить концы с концами, и Алехандра грузно выдыхает. Пережить вчерашний позор она могла. Пережить чьи-то испорченные праздники – нет.
Будь её воля, она бы и дальше перекидывалась вопросами на вопрос, разбавляя разговор великовозрастными шутками, которые, вопреки возможному впечатлению, которое Алехандра о себе оставляла, девушка переносила с искренней улыбкой. Издержки взросления со старшими братьями и «неженской» профессии – дедовские шутки были единственными шутками, доступными в подобном окружении. Увы, мнение о темах беседы никто у неё не спрашивал. Спрашивали только подробности событий, вынудивших Кабрал искать утешения в снежном сугробе – справедливо, если подумать. Что вовсе не значило, что ей это нравилось.
— Не задавай мне страшных вопросов, я перестала следить за числом на календаре лет шесть назад, — пробуя отшутиться в последний раз, отвечает волшебница. Как и стоило ожидать, не помогает. Кажется, с Томасом Кёлером вообще ничего не помогает, и проще лечь пластом под немецкий поезд, чем пытаться убежать от печальной судьбы. Совсем не то, что Алехандра привыкла делать, но её, впрочем-то, опять никто не спрашивает. А стоило бы. Ей бы нашлось, что сказать.
Больше она не перебивает. Даже больше, Алехандра внимательно вслушивается в слова мужчины, изредка отвлекаясь на забавный говор и умиротворяющий тембр. Забавно понимать, что не одна Кабрал говорила с акцентом; она так привыкла слышать чистую британскую речь от Бенджамина, что ненарочно подогнала всю четверку под единственный стандарт. Но мысли о разношёрстности акцентов, пожалуй, последнее, что вертится в её голове.
В порядке ли она? В очередной раз сознание девушки выстраивает чёткую цепочку внешних параметров от работы до здоровья. Конечно. Иначе и быть не может. И всё же она прикусывает язык, не позволяя безликому «в порядке» вылететь ещё раз. Будь она в порядке, никому бы не пришлось нести взвинченный полутруп вчера ночью, а Бенджамин бы не стал свидетелем потопа в гостиной. Будь она в порядке, Томасу бы не пришлось переспрашивать один и тот же вопрос в надежде получить членораздельное объяснение тому, почему он спасал безумную знакомую от ледяной смерти.
— Нет, — наконец выдавливает из себя Кабрал, — Нет, ты не можешь ничем помочь, — мягким, тихим голосом продолжает Алехандра, будто заговори она в своей привычной громогласной манере – стены не выдержат, — Не подумай, это не потому что мне твоя помощь не подходит, — негромкий смешок, — Ты... ты правда хочешь это слушать? — вздыхая, она спрашивает в последний раз и больше не собирается. Она могла быть назойливо благодарной и задавать один и тот же вопрос, то ли надеясь, то ли боясь за перемену ответа, но если Томас, действительно, хотел провести свой завтрак так, кто она такая, чтобы лишать немца удовольствия.

I know I'm acting a bit crazy
S T R U N G   O U T ,  A   L I T T L E   B I T   H A Z Y

hand over heart, I'm praying, that I'm gonna
[indent]  [indent] make it out alive

— Только не смейся, — прожигая мужчину точечным грозным взглядом, предупреждает Кабрал, — Может быть, тебе не уже не пятнадцать, но это не значит, что всем вокруг не пятнадцать, — ковырнув забытый на тарелке завтрак, она поджимает губы и оставляет вилку на столе, — Я получила приглашение на свадьбу... человека, за которого собиралась выйти замуж, — говоря медленней обычного, она дергает уголком губ в улыбку и тут же расслабляет рот, — И нет, я не из этих безумных, которые прячутся в кустах и требуют от своих пассий тело и душу. Если честно, я и не думала, что... что отреагирую на эту новость так, — вздёргивая бровями, театрально ужасается ведьма, — Драматично. Бенджамин просто зашёл в самый неподходящий момент, днём позже – я бы взяла себя в руки, и никому бы не пришлось лицезреть истерику. Но, сейчас, я думаю, что это к лучшему. Я вечно доставала его тем, что не могла заткнуться, таскала везде за собой и не давала вздохнуть лишний раз, — по-доброму хмыкая, она пожимает плечами и смотрит перед собой, — Никто не заслуживает быть с человеком, который с ним только наполовину, Бенджи уж точно, — кивая собственным мыслям, улыбается Алехандра, делает моток головой и меняется в тоне, — На самом деле, бестолковая, старая как мир история. Росли вместе, влюбились тоже вместе, вот только выросли как-то... в разные стороны. Уже почти шесть лет прошло, и я бы уже, наверное, забыла давным-давно, — непроизвольно хватаясь за татуировку на запястье, запинается волшебница, — Я и думала, что забыла, только вот на практике вышло неубедительно. Глупо, да? А ведь я и не хочу ничего возвращать и не стала бы избегать встречи, а всё равно... может быть, знала бы я, что не так сделала... — то замедляясь, то ускоряясь бормочет девушка, — Я толком ни с кем и не встречалась после. Ну, так чтобы, — она дергает бровями, обрывисто кашляет и громко вздыхает, вспоминая лицо Бенджамина, услышавшего её проклятья в гостиной несколько недель назад, — И лучше бы продолжала в том же духе. И дома я шесть лет не была, — смешок, — Да и Рождество, — хмурясь и усмехаясь собственному открытию, оживляется Кабрал, — Праздную с кем-то в первый раз за шесть лет. И всё же... я в порядке, — шлепая ладонями по столу, она вздёргивает нос и возвращается в своё привычное состояние, — Буду. Скоро, — кивая на каждом слове, заканчивает Алехандра.
Она почти готова шлёпнуть его по плечу, посылая к бразильским демонам, – он оказался прав, даже если не преследовал этой цели, ей стало легче. Теперь, произнеся всё вслух, Алехандра как-никогда ярче понимает, что скучает по её жизни шесть лет назад, но этой жизни больше нет, и того человека больше нет. Его корпус, общие черты, однако мальчишка, прыгавший к ней на балкон, чтобы урвать ещё полчаса разговоров ни о чём, остался в том далёком прошлом. И это ни хорошо, и ни плохо. C'est la vie. И пора бы уже Алехандре вспомнить, что последнюю у неё никто не отбирал.
— Раз уж на то пошло, — возвращаясь к трапезе, она усаживается по-турецки на стуле и бросает кровожадный взгляд в Кёлера, — А с тобой-то что не так? — осознавая, как это прозвучало, ведьма спешно исправляется, — Я имею в виду, – не хочу хвастать, конечно, но когда много путешествуешь, учишься быстро читать людей, – я думала, что парни вроде тебя женятся одной ногой из школы, покупают загородный семейный дом и растят своих красивых детей, навещая родителей через выходные, — ненавязчивый кашель, — Я только что смертельно ошиблась? — обычно не ошибалась. Так или иначе, она не собиралась страдать публично в гордом одиночестве. Он был должен ей хотя бы йоту своего неудачного прошлого. Хотя бы для того, чтобы Алехандра не чувствовала себя так паршиво.

[indent]Алехандра никогда не думала о себе, как о человеке, способном изменить чью-то судьбу, и, уж тем более, изменить её к лучшему. Она привыкла считать, что не могла оставить значимых отпечатков на человеческих душах; она представлялась себе безликим кочевником, слоняющимся по миру от «миссии» к «миссии», никогда не задерживавшимся достаточно долго, чтобы оставить долговечный след в протоптанной дорожке. Да, она могла стать причиной чьего-то звонкого смеха, могла снять тяжелую ношу с плеч, выслушав тогда, когда это требовалось больше всего, но Алехандра не меняла людей, она не вытаскивала никого из глубокого леса на свет. Да и как, если ведьма потерялась в нём сама уже очень давно?
[indent]Только слова Томаса Кёлера не походили на попытку скрасить эпизод публичного самобичевания Кабрал. Он выглядел так, словно действительно верил в то, что говорил, и, может быть, окажись на его месте кто-нибудь другой, Алехандра бы быстрее прислушалась к собственному внутреннему голосу, но немец никогда не давал ей поводов сомневаться в его искренности. Она и не сомневалась.
[indent]— Кто знает, может быть, это просто совпадение, и Бенджамин решил избавиться от своего комфортного кокона самостоятельно, — невзрачно ухмыляясь, отзывается девушка. Ей было приятно думать, что, в конечном итоге, Томас Кёлер не видел в ней вездесущее чудовище, способное лишь кричать в ухо неразборчивые испанские ругательства и тянуть первую попавшуюся жертву на танцпол. Мужчина казался ей надежным мнением, в отличие от того же ослеплённого в своё время Шнайдера или не тратившего и секунды, чтобы разглядеть людей вокруг себя, Акселя. Если человек напротив считал, что она была способна не только на разбитое сердце общего друга, возможно, она делала что-то в этой жизни правильно. Знать бы ещё что.
[indent]Она не сдерживает широкой улыбки, стоит Кёлеру пригласить её домой на родном языке Алехандры. От короткого приступа ребяческой радости, Кабрал цокает языком и подставляет локти под подбородок, воодушевлённо качая головой. Казалось бы, совершенно незначительная глупость, но именно эти «незначительные глупости» и запоминались девушке больше остального.
[indent]— Если бы кто-нибудь попытался, я бы стала первой в очередь защищать тебя грудью. Люди, пытающиеся говорить со мной на моём языке априори лучшие люди на свете, — смеясь, волшебница откидывается назад, — Зачтено, герр Кёлер. Правда, я начинаю за тебя беспокоиться, потому что если твоя добрая душа распространяется на всех пьяных потеряшек, ты рискуешь оказаться с вокзалом на пороге в один неожиданный вечер, — устрашающе дергая бровями, предупреждает Кабрал.
[indent]Как и стоило ожидать, её предчувствие о том, что Томас Кёлер входил в касту хороших и достойных, оправдалось. Конечно, провал с Марлен оставался покрыт тайной, но ведьме и не требовалось галочек на всех её предположениях, чтобы самодовольно кивнуть – не ошиблась. Правда, принимать его помощь от этого проще не становилось. Одна мысль, что ей дали ключик от коробки со спасательным кругом, вызывала непроизвольное отторжение, и в этом не было вины мужчины напротив. Она не умела, не знала как полагаться на кого-то, кроме себя, и любое отступление от привычек селило лёгкую паническую дрожь в солнечном сплетении Кабрал.
[indent]— Боюсь, что меня ты расстреляешь из винтовки самостоятельно, — она прокашливается, распрямляет спину и, словно на утреннике в школе, выдаёт одну из немногочисленных фраз, которую выучила с немецкой сожительницей пару лет назад, — Deine Oma masturbiert im stehen! — и несмотря на то, что старшее поколение бы обязательно предложило ведьме вымыть рот с мылом, Алехандра продолжает улыбаться так, будто сказала нечто абсолютно гениальное, — Странно, — со всей искренностью девушка хмурится и застывает взглядом где-то на потолке, пытаясь выдать что-нибудь ещё, — Из всех фраз, которым меня учили, эта осталась со мной по сей день, — смиренно поджимая губы, Кабрал вскидывает бровями. Да, ей всё ещё пять лет, и ругательства интересуют её куда больше, чем всё остальное. А кого не?
[indent]Несмотря на то, с какой уверенностью Алехандра выкладывает свою теорию на стол, она совсем не ждёт, что попадёт в самое яблочко; и уж точно не ждёт, что объяснение Кёлера не закончится на добросердечной шутке, тактично намекающей: это не твоё дело. [float=right][/float] Ненарочно она зеркалит резкую смену настроения мужчины, усмиряя растянутую до боли в щеках улыбку. Аккуратно ведьма кивает на вопрос о своей осведомлённости, стараясь молчаливо сказать: она понимает, что заглянула в ящик памяти с пометкой «личное»; и поймёт, если ей хлопнут этим ящиком по пальцам. Но Томас не останавливается. Разве что, на одну бесконечную секунду, после которой по комнате разносится ухающее в ушах «умерла». Совсем не та реакция, которой Кабрал добивалась, делая шутливые ставки о персоне немца.
[indent]Алехандра коротко вздыхает, отводит взгляд в сторону, собираясь с мыслями, и вновь смотрит напротив себя.
[indent]— Обещаю, что не буду, — задерживая зрительный контакт на лишнюю упрямую секунду, она говорит куда тише и размеренней привычного, — Я... Знаешь, никогда не знаю, что говорить людям в таких случаях, — морща нос, девушка опускает глаза, ударяет по столу ногтями и вновь поднимает подбородок, — Наверное, потому что сказать обычно нечего. Но ты не думай, я теперь не начну белеть каждый раз, когда мы будем пересекаться, — пробуя улыбнуться, Алехандра поджимает губы и, внезапно веселея, продолжает куда оживлённей, — Была у меня одна такая тётушка. На всяких похоронах она бросалась рыдать на плечах того, кто, по её сугубо личному мнению, переживал эту смерть хуже остальных. Мой дедушка даже думал не хоронить бабушку, лишь бы эта женщина обошла его стороной, — сдерживая смешок, Кабрал прикладывает ладонь к губам, — Увы, всё же пришлось, — не вдаваясь в очевидные подробности о том, что хранить бабушкино тело в доме вечность стало бы проблематично в течении первой недели, прокашливается девушка, — Так вот. Я – не эта тетушка, — прикладывая руку на грудь, заключает она твёрдым кивком.
[indent]И всё же не задуматься на короткое мгновение, что Вселенная была несправедлива к хорошим людям, у Алехандры не вышло. Её брат, Томас, она была почти уверена, что и покойная жена немца не сделала ничего, что могло заслужить ей место в земле, но у мироустройства всегда было иное мнение на этот счёт. Оно забирало без разбору. Впрочем, порой девушке казалось, что светлых людей Смерть выбирала с особым энтузиазмом, кривя морщинистое лицо от убийц и садистов, по которым бы вряд ли кто-нибудь скучал. Смотря на Кёлера, она видела очередного светлого человека, на чью долю выпала несправедливая доля трагедий и боли; и ей хотелось сказать – она понимает, она знает каково это, и ей вовсе не жаль, её сердце в ярости за каждую такую историю. Но Алехандра никогда не знала как.
[indent]— Ага, к тому же, когда твоя первая жена – спортсменка, планка стоит достаточно высоко, — кивая какой-то своей мысли, улыбается Кабрал, — Пожалуй, придётся потрудиться, чтобы найти что-то соизмеримо достойное, — она надеется, что Кёлер поймёт, что говорит девушка лишь вполовину серьёзно. Ей просто-напросто не хочется загонять мужчину в мрачные дебри в рождественские праздники, да и без них Алехандра бы не пылала энтузиазмом обсудить как дерьмово терять дорогих людей. Она прочувствовала всю палитру дерьмовости на собственной шкуре, и спустя столько лет ведьма так и не поняла кто придумал, что болтать об этом с драматичными охами и ахами помогало справиться с утратой.
[indent]Замечая, что тарелки пропали со стола, Кабрал делает глубокий вдох и, чуть сжимаясь, отталкивается от твердой поверхности. Всё хорошее обязательно подходит к концу, не так ли? Она и не рассчитывала просидеть здесь до поздней ночи, не желая пользоваться гостеприимством и добротой Томаса в свою угоду.
[indent]— Не то что я тебе не доверяю, но, мне кажется, они так и останутся стоять в раковине, — щурясь, девушка курсирует в сторону поставленных тарелок и, изображая, что не хочет ничего слушать, резво избавляет Кёлера от необходимости притрагиваться к грязной посуде. Она старается показать всем своим видом – никто не собирается тратить драгоценное время мужчины; Алехандра уже одевается, уже уходит!
[indent]Кабрал оглядывает помещение ещё раз, пытаясь выявить углы, напоминавшие о её присутствии, и, не найдя таковых, подсознательно прощает себя за вторжение в личное пространство. По крайней мере, она покормила своего спасителя и убралась, «выплатив» долг, который существовал, даже несмотря на то, что о нём никто не спрашивал. Резвыми движениями она натягивает ботинки, начинает искать своё пальто и...
[indent]— Чёрт, — ругаясь на испанском, она прикусывает губу, ждёт несколько секунд и всё же вынуждает себя спросить: — Томас, — протягивая имя мужчины, будто нашкодивший ребёнок, зовёт его Кабрал, — я могу одолжить у тебя куртку? — Алехандра улыбается самой виноватой улыбкой, на которую только способна, и выглядит так, словно готовится получить гвоздём по мизинцу, — Спасибо! Клянусь, я переоденусь в свою одежду и всё тебе верну! — широко жестикулируя, тараторит волшебница, спешно накидывает своё спасение от мороза на улице и шагает к выходу, — Ещё раз спасибо, — смазанная улыбка.
[indent]Алехандра переступает через порог, отходит на несколько метров и, прежде чем дверь успевает закрыться, резко разворачивается.
[indent]— Я собираюсь на рождественскую ярмарку. До сих пор на ней не была, — поджимая губы, она бросает взгляд себе в ноги и возвращает его к Томасу, — Если ты хочешь... в общем, я бы не отказалась от компании, так что если у тебя нет планов поинтересней, я зайду за тобой через час вместе с твоей одеждой, — её лицо говорит: никаких обязательств, она не попробует умереть в сугробе второй раз, если вдруг Томас Кёлер предпочтёт одиночество её компании. И всё же Алехандра мысленно скрещивает пальцы в надежде, что её болтливость была хоть капельку лучше мёртвой тишины. У неё редко получалось вести себя искренне с людьми, и немец оказался неожиданным исключением из правила. Он ненарочно вынуждал её быть настоящей, и впервые за долгое время Алехандру это не пугало; ей хотелось быть настоящей.