Она разучилась выживать. Давным-давно, кажется, целую вечность назад, когда могла проявить себя агрессивно в адрес того, кто причиняет боль или хочет убрать почву из-под худеньких ног. Частое-частое дыхание, больные большие глаза с пустым взглядом, приступы удушья – единственная реакция организма на стресс. Даже не защитная.
Рона шла по длинному пустому коридору главного учебного корпуса и думала о пустоте. Мысли роились в голове, но ничего конкретного. Ни гитара, которую она украла, пробравшись в каморку университетской музыкальной группы, ни испуганное лицо Энди, державшего её за руки, и умоляющего дышать. Ничего. Пустота. Трясущиеся ладошки хотелось спрятать в рукава потрепанной толстовки бурого цвета и просто не позориться перед незнакомым человеком. Рона всегда натягивала на голову капюшон, когда нервничала, как будто бы он мог спрятать её от внешнего мира или, хотя бы, чуточку облегчить последствия ежедневного пиздеца, что преследовал её, кажется, с рождения.
Впереди ровной, уверенной походкой шел Генри – он взялся проводить Стиллер до кабинета мистера Кауфмана – университетского психолога. Пожалуй, в любом социально-насыщенном месте имелся такой умный, и супер-спокойный дяденька, к которому отправляли в экстренных случаях или для профилактики. Большинство из нас даже не помнят, были ли они хотя бы раз на приеме у психолога в старшей школе или колледже, не считая плановых проверок с кругами и квадратами на табличках, когда требовалось сделать вид, что систем работает.
- Мы пришли, Рона. – Генри останавливается у большой деревянной двери и кладет ладонь на ручку, но не спешит открывать. Он будто знает, что Роне нужно немного времени, чтобы переварить момент. – Ты в порядке? – В ответ он получает короткий кивок. Стиллер не смотрит ему даже в глаза и, держу пари, на лице Генри тревога. Но, полно, в конце концов, мистер Кауфман находится здесь, чтобы приводить в чувства таких неадекватных девочек, не так ли?
Рона останавливается чуть поодаль, медлит, чтобы посмотреть в угол стены, буквально несколько секунд, перед тем как подойти ближе к декану. В голове резко всплывает картинка. Туалет для преподавателей, разбитая чашка, его вопрос. Что бы она делала, будь она на его месте?
Стиллер протягивает руку к двери и жестом предлагает Генри убрать свою в сторону. Она сама откроет. Короткий, успокаивающий взгляд на преподавателя – Вы сделали всё правильно. – Она дергает ручку, чтобы не оставлять секунд для лишних эмоций и переступает порог, тут же прикрывая двери. Если Генри хотел представить их друг другу, то она лишила его этого шанса. Не надо с ней нянчиться. Честное слово, того что удалось отмазать Энди от кары сверху за её спасение, было вполне достаточно. Более чем. Это единственное, чего хотела Рона – не подставлять человека, который подставил себя за её жизнь и спокойствие.
Пульсация в висках. Усиление дрожи. Глаза находят силуэт Кауфмана – несколько раз Ру видела этого человека в стенах университета, потому что такие как она, больные душевно девочки, потенциально считают таких как мистер Кауфман врагами. И вот, час встретиться неминуемо настал.
Вы помните, как вы ходили на прием к психологу в старшей школе или колледже? Что-то кроме фразы “что вы видите на этом рисунке”? Нет? Вы счастливый человек. Роне Стиллер с этим делом не повезло. И этот кабинет, глаза Генри, тихий, ровный голос человека, который привык работать с нездоровым духом, они е въедаются в её кожу как кислота. Однажды не оставят живого. – Здравствуйте, - Девочка с ярко-рыжей головой, в джинсах и толстовке с капюшоном – живое олицетворения нарушенного восприятия мира. Счастливые люди не уродуют лицо и тело, им и так хорошо. Но, мистер Кауфман, должно быть, и так знает это, без психологических штучек, у него должно было быть личное дело на студентку. Что же, ей остается только поздороваться. И головой на плаху. Не в первый раз. Мнется ногами в ярких кедах, прячет глаза. – Я Рона Стиллер, - Ходячий комок комплексов, приятно познакомиться. – Больная на голову девочка, склонная к суициду ну, вас, должно быть, уже предупредили.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

Спина, в которую врезается взгляд Ру, заставляет больное сознание нервно скукожиться и поползти подальше в угол. Она очень не любила “зрячих” людей, которые якобы сразу могут смотреть тебе в душу, потому что это, как-то, угнетает. Когда видишь незнакомого человека, то чувствуешь себя комфортно в плену собственных мыслей и внутреннего мирка. Никто не заглянет тебе в голову, разве что, приметит странности во внешнем виде и поведении, не более того. Легко обманут обывателя – иначе обстоит ситуация со специалистами по нутру. Речь шла о психологе. Не юном падаване, а человеке, который должен был обладать достаточным авторитетом, чтобы попасть в такое учебное заведение как Брайтон. Рона знала, что здесь работают лучшие специалисты, Рона ждала, что он окажется хитровыделанным в достаточной степени, чтобы залезть к ней в голову хотя бы на один жалкий процент – этого будет более, чем достаточно, чтобы выбить из колеи. Она будет защищаться.
Генри был из этой же категории. В первое знакомство довел Стиллер до истерики тем, что просто спокойно смотрел своими огромными глазами в душу и, честное слово, если у этого Кауффманна будут такие же очи, она не побоится никакой высоты и решительно выйдет в окно, дабы предупредить повторного чувства отчаяния комом в горле. Не  просто признавать, что кто-то другой видит и может анализировать твою болезнь, говорить о ней, испытывать вольное или вынужденное желание помочь. Особенно, когда знаешь, что это изъян, клеймо, что стоит на лбу вечной печатью страданий. Кому хочется быть моральным уродом, каким бы себя не проявлял такой дефект?
Разворот. Спина меняет ракурс. Лицом к лицу теперь. Человек в костюме спокойным голосом называет свое имя. И сразу – неловко. Как-то слишком неловко от того, что он только что предложил звать его по имени, как будто бы они были в одной возрастной категории. (Рона все же была обычным обывателем, поэтому, составляла первое впечатление по внешнему виду). А ведь он, к слову, кажется, вполне годился ей в отцы. Ухоженный, несколько сухой в выражении лица, хотя последнее скорее особенности внешности. В глаза бросилась тонкая линия губ и очень нейтральные черты. Увы, остроумное замечание о табличке на двери преподавателя не вызывает на лице и тени улыбки, уголки губ не ползут вверх и атмосфера не разряжается the way it mean to be. Так уж вышло, Ру готовилась к мастеру психологии, и была настроена достаточно агрессивно по поводу проникновения со взломом в свой больной мозг. Поэтому, – Декан сказал мне, - Роняет совсем тихо, имея введу Генри, конечно. Вот его она могла называть по имени, потому что дурацкие огромные глаза сделали свое дело. Но Генри не был её психологом, и никто не принуждал его насильно копаться в проблемах Роны Стиллер, чего, увы нельзя было сказать о мужчине в костюме прямо перед ней. Первый – добросердечный болван, готовый возиться с чужими проблемами добровольно, второй – враг номер один на ближайшие недели. Поэтому:
- Спасибо, я не хочу, - И танцевать тоже. Как же. Он ждал, что Ру сейчас сядет в кресло на против и будет жаловаться на тараканов в голове? Расскажет пару случаев, в том числе, как хотела свести счеты с жизнью? “Скажите, доктор, почему меня все время тянет выторить какую-нибудь херню, когда я чувству себя ten feet underground? Что делать, чтобы снять стресс?”
Рона снова потопталась на месте и потянула пальцами рукава толстовки. Не спасет, не защитит, но вдруг. Глаза побежали по предметам мебели притворно-изучающе. Много дерева и полумрак, потому что окна зашторены плотной тканью, наверное, это должно было располагать к доверительной атмосфере, что, конечно, стало очередным раздражающим маячком в голове рыжей. Пропускает мимо ушей разрешение на использование имени, отказываясь мысленно тут же. Еще один раз вздрагивает. Странное ощущение. Новый человек. Новый человек – всегда сложно для оранжевой головы. Она внимательно наблюдает за его движениями боковым зрением, время от времени поглядывая прямо, но снова возвращается к мебели. Если смотреть на Стиллер долго, то может возникнуть ощущение, что она стоит в раскручивающемся цилиндре, то и дело её штормит, изображение вокруг плывет и заставляет подташнивающий организм выдыхать чаще. Остановите карусельку, она сойдет. Кстати, ей и правда немного тошнило – не ела с самого утра и на нервах после разговора с попечителем, кусок в горло не залез бы при всем желании.
Мистер Кауффманн, между тем, принялся наполнять чашки. И, всё бы ничего, но он решает задать последний вопрос, который внезапно оказывается явно хуже, чем зашторенная комната со светом лампы вместе взятые. Тупой или очень уверенный, что тупая она? – Мистер Кауффманн, - Ру дает понять, что имя Кристиан здесь звучать не будет, на этот раз вслух. – Разве вас не предупредили о... – Пытается держаться взрослой, но отчаянно скатывается к ребенку, когда обстоятельства падают на плечи как мешки с цементом. Слишком много серьезных разговоров для одного дня. Слишком много мучений ради одной единственной цели – отгородить Энди. Кажется, с течением этого дня, уже даже от себя. Иначе, какого черта она  выключила телефон, зная, что он потеряет её и будет переживать? Прячет мысль в дальний ящик, не время. - ...о том зачем меня сюда привели? – Стоять посреди комнаты, без точки опоры и с полным отрицанием происходящего – ужасно. Хочется хотя бы деть куда-то свои трясущиеся руки, выкрашенные красным лаком, но мысли о психологии заставляют стоять столбом по стойке смирно, чтобы Кристиан не начал делать выводы о том, что собеседник пытается закрыться, определенными жестами, и это надо исправить. Ничего не исправить. Ничего. Она будет защищаться. – Внушить, что я не должна делать некоторых вещей, - Она пытается наболтать громкости голосу, чтобы выглядеть уверенно, но пока получается плохо. Хорошо, хотя бы звуки давались адекватно, иначе бы так и пялилась на него как умалишенная, как делала это обычно, проглатывая немой язык. Прогресс. – Моя тяга к музыке – дорога на больничную койку, мне нужно оставить в прошлом любые напоминания о самом прошлом, пить таблетки, больше гулять с друзьями, чтобы новые хорошие воспоминания могли вытеснить прошлые, - Так просто сделать пару шагов к креслу и избавить себя от ватных колен, но она стоит столбом, теребя краешки рукав пальцами, потому что нутро не хочет делать ничего, что могло бы намекнуть Кристиану, что она пойдет на контакт, в том смысле, которого он хочет добиться этой интимной атмосферой.
Рона отрывает кеды от пола и на выдохе топает к креслу, о котором думала уже несколько минут. – Можете начинать. Я всё равно знаю, к чему всё идет, – В интонациях так и сквозит обреченным отвращением ко всему происходящему. А на последней фразе голос все-таки дает сбой и хрустит, выделяя суть. Клиника. Клиника же? Что может сделать обычный психолог с тяжелым случаем? Сдать врачам. Она чувствует, что так и будет. Особенно, если расскажут отцу.
Приземлившись еле слышно, Ру сначала укладывает ладошки на стол. Рядом друг с дружкой, но упирается в них взглядом и тут же прячет под стол, оставляя нервно теребить колени.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

- Да, Он, - Отвечает негромко, уставившись на краешек стола. Усталость. Километры усталости вьются следом за Роной уже так давно. Усталость преследует её повсюду. Люди, лица, глаза, слова, голоса, всё мешается в одну какофонию и выводит из строя и без того ослабший организм. В такие моменты Рона забивалась в какой-нибудь угол и пережидала приступы отчаяния, тихо посапывая в две дырочки наедине с собой. В последнее время дела пошли в гору. Больше времени она проводила вне комнаты общежития, где соседка считала её двинутой и разливала сплетни на весь корпус. Эндрю сумел раскачать её, будто бы показал дорогу, которой мутные глаза не видели до этого. Смех стал искренним, улыбки целыми, чехарда эмоций, которая пугала до безумия, стала казаться приятной, даже, расслабляющей, а потом... Свет вырубили. Везде. Одним махом. Одной угрозой перевернуть её попытку начать жизнь с чистого листа вверх дном.
Голос Кауффманна снова отвлекает от раздумий. Рона поднимает голову, чтобы нечаянно обронить вопросительный взгляд. Что? Генри? Генри говорил с Кауффманном? Зачем? Ступая по тонкому льду, невозможно быть осторожным настолько, чтобы дать гарантию равновесия. Комок воздуха врывается в легкие с этой “чудной” новостью. И дать бы ей переварить, просто осмыслить поступок Нормана. Может быть, путем логических измышлений, Рона бы пришла к выводу, что разговор между коллегами – явление адекватное, и что, скорее всего, Генри просто хотел разведать обстановку и помочь ей, хоть его, как всегда не просили ковыряться внутри. Но... Знаете, это шестое чувство, что что-то идет не так. Пульсация, медленно переходящая по градациям на гул в ушах. Пустота, образующаяся чуть ниже ребер в виде невидимой дыры, разрастающейся на глазах, желающей засосать в себя все внутренние органы и оставить только сухой скелет от некогда человека. Боже. А она ведь думала, что есть шанс. Там на лестнице, когда сумела побороть свой страх, хватаясь за руку своего друга, которого теперь пытается спасти в альтруистическом порыве.
Стиллер даже не успевает выдохнуть, когда Кауффманн феерически разбивает интонацию на двое и наносит сокрушительный удар по неустойчивой психике рыжей страшилки. Боже. Люди так жестоки порой, даже не замечая этого.
Перед глазами темнеет. Резко. Необратимо. Ладошки отрываются от колен и упираются в край стола, куда прежде был устремлен пустой взгляд. В комнате становится душно. Невыносимо душно и холодно. Одновременно. В голове эхом проносится “Мне известно и о вашем альтруистическом намерении”. Холодно. Альтруистическом. Намерении. Жарко. Альтруистическом. Намерении. Холодно. Пальцы впиваются в крышку, пока мистер Кауффманн мирно приземляется на край стола. Генри! Первый приступ злости отправляется в адрес его кармы. Туча проклятий, что проходятся табуном по незапятнанном прежде доверии и уважении. “Мне известно и о вашем альтруистическом намерении”. Гулко. Снова и снова, накрывая остроту слуха к окружающему миру. Голос Кауффманна делается тише, но Рона делает усилие, напрягая слух, чтобы расслышать, что он говорит дальше.
“Решения ваших прежних врачей”, “на личных наблюдениях”, “ О музыке”. Мозг с этой минуты сменил режим и вдруг начал настойчиво вычленять из цельных предложений хэштэги собственной смерти. Холодно. Пальцы в стол. Жарко. Музыка, врачи, личные наблюдения. Рона ведет головой в строну фигуры Кауффманна и застревает взглядом где-то на его бедре, расплюснутом на крышке стола под тяжестью веса. Вверх к жилистой руке с чашкой горячей жидкости. “Желание налицо”. Кажется, она пропускает несколько ударов сердца. Холодно. Очень холодно. Вертит головой, точно бы она была прикреплена к телу на шарнирах и их забыли вовремя смазать. Проходит всего несколько секунд, а ей кажется, что это длится уже целую вечность.
- Что ты несешь? – Плавный переход на новый уровень общения, наверняка, не оставит Кристиана равнодушным, он же так хотел непринужденного обращения. Рона тихо покачивается несколько раз. Туда-сюда. Туда-сюда. Уголки губ ползут вверх. Пальцы в стол сильнее. Белеют. Она резко отдергивает руки, что сначала зависают в воздухе, а потом ломанным движением ложатся на подлокотники, чтобы оттолкнуть худое бледное тельце от единственной опоры. Плохая идея, если ступаешь по льду, совершать резкие пассажи. И предсказуемо – она проваливается под толщу стеклянной воды, снова, ten feet under ground. She seems holding on his rope. Was it the only aim from the start?! Fucker.
- Bullshit, – Отвечает на свой же вопрос, всплескивая руками, от чего ударяется мизинцем о край стола до спазматической кратковременной боли. Никто не всесилен, тем более уязвимая со всех сторон как решето Рона Стиллер. Не нужно было выбирать стратегий, чтобы протаранить дырявый щит. – All of you, all of this - bullshit, – Тыкает пальцем в сторону, а затем в психолога. На этот раз обойдемся без сигнальных маячков. Скорее всего, талант пропустить подготовительную стадию истерики просто не пропить от рождения, да, Кауффманн? – And you're must be fucking kidding me. Ha? – Она делает выпад вперед, рефлекторно упирается рукой о стол, чтобы не упасть и, дотянувшись до мужчины толкает ладонью его ногу (ту самую, расплюснутую на столе), привлекая острое внимание к себе, вдруг, не заметил. Многие не замечают, когда рыжая девочка чувствует себя плохо. Неаккуратным движением по пути обратно задевает руку с чашкой жидкости и часть кипятка выплескивается прямо на влитой костюмчик Кауффманна. Какая жалость. Выживет ли? Будем свято в это верить. – Wanna watch  me? – Пауза. Тычок себе в грудь на каждое слово. - Wanna watch me like guinea pig to kill my altruistic intention for person who saved me from fuckers like you? – Рона хмурится, не верящим взглядом таращится на лицо Кауффманна, и смотрит так прямо, будто бы только что выдала не серию недопустимых в адрес преподавателя оскорблений, а высказала обиду за сожранный братом бутерброд. Эти детские, полные непонимания глаза... Холодно. Ломанным рывком пытается обойти кресло, чтобы освободиться от узкого пространства между столом и сиденьем, но бьется коленкой об угол мебели до острой физической боли. Отлично. Если бы не этот удар, она бы точно потеряла связь с реальностью. Хватается за ушибленное место, так и оставаясь в плену личного пространства палача, стола и кресла (какая красноречивая компания). Врядли в данный момент на лице Роны можно прочесть что-то вроде потаенного смысла в дополнение к сказанному. Когда душа выворачивается наизнанку, задетая за самое больное, глаза уже не зеркало души, только две огромных дырки, сверлящих существо собеседника (?). Ему стоило подумать триджы, прежде, чем тыкать ребенка носом в дерьмо после целого дня понуканий и разбирательств. Там же написано “РАСШАТАННАЯ ПСИХИКА”, может иногда стоит вчитываться в наблюдения “прежних врачей”, а не только в свой уникальный опыт? - My desire to go out the window is the only obvious thing here.. - Тише. Голос делается тише и мистер Кауффманн может увидеть, что нижняя губа Роны начинает дрожать.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule