You can't connect the dots looking forward. You can only connect them looking backwards. So you have to trust that they will somehow connect in your future.

[indent]Приоткрыв маленькую щёлку водительского окна, Теодор делает глубокий вдох, ежась от стылого влажного воздуха, щекочущего нос. Не сводя глаз с просыпающегося города, он тянется к тёплому стаканчику со свежесваренным кофе и морщится, несильно обжигая язык. Размеренный моросящий стук утреннего дождя перебивает тихий голос из радиоприёмника, вещающий что-то о десяти способах поимки прыгающих поганок. На часах шесть двадцать два, и, убедившись, что вокруг него нет свидетелей, Теодор закрывает окно и тянет маленький рычажок у руля, заставляя машину подняться в воздух. Всё складывается ровно так, как он рассчитал.
[indent]В обычное время Теодор Грэм не оставляет впечатление человека, в чьи привычки входит маниакальное стремление держать всё под контролем, однако предстоящие выходные обычными и не назовёшь. Когда они выбирались куда-то вдвоём в последний раз? Ему не требуется ломать голову над туманной датой из прошлого: Теодор прекрасно помнит приезд Эвелин в Лондон на летних каникулах девяносто шестого. Сколько ему было? Четырнадцать? Сказать, что с тех пор многое поменялось, определённо смягчить ледяной душ грустной действительности. И речь не о том, что он заведомо обрёк эту поездку на провал. Что-что, а судя по затянувшемуся завтраку недельной давности, шансы, что выходные упадут в копилку хороших моментов, куда больше, чем наоборот. Он хочет отвлечь её, но не пять коротких минут, прежде чем голова Эвелин возьмётся за старое, третируя девушку затянувшейся неопределённостью. Он хочет, чтобы она выдохнула; позволила себе не беспокоиться ни о чём, кроме «как долго ещё идти» и «что мы будем есть на ужин». Он и сам не против забыть об окружающем мире чуть больше, чем на сутки.
[indent]Замечая знакомые окрестности, Теодор постепенно снижается к трассе и усмехается, вспоминая то остервенение, с которым планировал выкроенный на него день в Лондоне перед четвёртым курсом. Пожалуй, некоторым вещам суждено оставаться прежними – вот уж о чём он точно не пожалеет.
[indent]По знакомой улице раздаётся два характерных коротких гудка.
[indent]— Эва! Доброе утро! Ты не очень давно меня ждёшь? — выскакивая наружу, стоит Эвелин появиться в дверном проходе, Грэм светит широкой улыбкой и подскакивает к девушке, морщась от лёгкой мороси, липнущей к коже, — Обещаю тебе, там, куда мы направляемся, погода будет намного лучше, — он стопорится на мгновение, дернув носом, — Если, конечно, волшебное радио не решило сыграть со мной злую шутку. Давай, садись внутрь, я уберу, — кивая на собранную в путь сумку, не церемонится Грэм и забирает вещи из рук девушки, попутно открывая ей дверь. Хватит с них одной жертвы мерзкой погоды; и если она думает, что Теодор поступится своей привилегией, не сопротивляясь, то она забыла с кем связалась.
[indent]Складывая всё на заднее сиденье, молодой человек торопливо возвращается на водительское место и, вздрогнув от парада мурашек, поворачивается к Гамильтон всем корпусом. Ему требуется пару секунд, чтобы свыкнуться с реальностью её присутствия, которое продлится не до следующего внезапного знакомого, требующего внимания одного из них. Она действительно здесь, и пробудет рядом с ним до завтрашнего дня. Ну, если, конечно, он не умудрится сказать что-то смертельно оскорбительное, вынудив Эвелин драматично скрыться за линией горизонта. Самое время скрещивать пальцы ног?
[indent]— Как ты себя чувствуешь? Выспалась? — трогаясь с места, отзывается Грэм и, показывая на задние сиденья, опережает её ответ, — Я взял с собой плед. Так что если ты вдруг замерзла или хочешь доспать ранний подъём, — кто-то считает, что девять утра – это легально? С такими личностями Теодор готов судиться, несмотря на все клятвы больше никогда не появляться под тенью статуи Фемиды, — И я сделал тебе кофе, — возвращая свой взгляд на дорогу, он коротко кивает головой в сторону знакомой Гамильтон чашки, выданной ему в путь неделей раньше.
[indent]Теодор одновременно счастлив и напуган. Казалось бы, чего ему бояться? Это далеко не первый их разговор, спустя долгие годы молчания, не первое столкновение. Они пересекались и до сегодняшнего дня, но теперь, когда в их встрече нет ничего случайного, всё происходящее обретает осязаемую важность. Он чувствует, словно держит в руках что-то долговечное и в то же время крайне хрупкое и износившееся за утёкшие года. Ему кажется, что она понимает его, что где-то на подсознательном уровне Эвелин Гамильтон волнуется по тем же причинам, что и он сам; и это предположение позволяет Грэму подуспокоиться.
[indent]— Я сделал для нас кое-что, — нарушая недолгую тишину, негромко отзывается волшебник, — Посмотри в бардачке, — дернув уголком губ, он кивает в сторону ящика, прячущего в себе самодельный сборник песен, и стоит девушке найти его, тут же объясняет, — Не в обиду волшебному радио, но я считаю, что наш музыкальный вкус превосходит их подборку во много раз. Я надеюсь, что ты не разлюбила Боуи и Роллинг Стоунс, — хохотнув, косится на ведьму Теодор, — Включай, когда захочешь, — на всякий случай добавляет Грэм, оставляя ей возможность выбрать сон.
[indent]Прошло столько лет, а он помнит её любимые песни, помнит, с какой скрупулезностью собирал ей подарочные кассеты с любимыми треками, беспокоясь, что какая-нибудь из них выдаст его слишком очевидно. Какая глупость. Эвелин Гамильтон нравилась ему – не требовалось заглядывать в содержание кассет, и без того видно за версту. По крайней мере, так ему кажется сейчас, когда Теодор воспроизводит угловатые попытки своей подростковой ипостаси остаться не пойманным с поличным. Правда, Грэм не любит копаться в прошлом слишком долго: ворох сожалений о том, что он не сделал, потому что побоялся, находится в полушаге от тёплой ностальгии, греющей душу в плохие дни. Пожалуй, путешествие по коридорам памяти – последнее, что им пригодится сегодня.
[indent]Он не имеет ничего против общего прошлого и редких ненарочных «а помнишь», свойственных давно знакомым людям; и тем не менее он здесь совсем не затем, чтобы воскресить Эвелин из подростковых воспоминаний, поставив ей старые любимые песни. Он хочет узнать её заново – нынешнюю со всем багажом нажитого вдали друг от друга опыта, каким бы болезненным ни оказался запущенный процесс. В конце концов, он и сам уже не её четырнадцатилетний лучший друг. Это не плохо и не хорошо. Это просто так.
[indent]Волшебник косится на неё, мгновенно вспыхивая улыбкой.
[indent]— Вот оно: счастье в неведении, — издавая сдавленный смешок, качает головой Грэм, — Ладно, я верю, что ты не станешь смотреть на меня волком, как Айлин с Трэйси. Года три назад я уговорил их и Илая с Майлзом пойти в поход на пару ночей, — Теодор поджимает губы, — Как ты понимаешь, поход закончился раньше, чем сумел начаться, — видимо, походов им хватило в конце девяностых. Хотя понять, чем его волшебное приключение в лесу походило на партизанские условия во время войны, он так и не понял, поверив им на слово.
[indent]Он начинает осторожно, вытаскивая незначительные детальки упущенного одну за другой и цепляясь за те, о которых заикается Эвелин. С каждым произнесённым словом Грэм замечает, как накопленная в течении недели тревога отступает всё глубже и глубже, пока не пропадает насовсем. Он перестаёт бояться сказать глупость, осознавать каждое своё микродвижение в пространстве, будто оно в состоянии вызвать цепную реакцию. Не проходит и получаса, как Теодор обнаруживает себя мычащим очередную песню, отстукивая знакомый ритм пальцами по рулю. Ему хватает быстрого взгляда в сторону пассажирского сиденья, и он тянется к кнопке на двери, спуская окна и принимаясь петь в полный голос. Или ему показалась, что она бубнила себе под нос текст, не рискуя сойти за полоумную? Потому что ему последнее только в радость.
[indent]Его лицо меняется в секунду, когда из колонок доносятся первые аккорды произведения, к созданию которого он приложил собственную руку. Нарочно Грэм делает свой голос тише, то и дело косясь на Гамильтон в поисках того самого недоумения, на которое он рассчитывает. Правда, притворяться, будто он не имеет ни малейшего понятия о том, что вызывает у Эвелин пару – десятков – вопросов, долго у него не получается. Рассмеявшись, Теодор перестаёт шептать слова и позволяет своему голосу слиться с тем, что заполняет салон его машины.
[indent]— Я не удержался, — перебивая самого себя, он поворачивается к девушке в надежде рассмотреть намёки на искреннюю реакцию, — Мы с Мэйв начали работать над новым сборником. Я не уверен, что она найдёт на нём своё место, но, — на мгновение Грэм хмурится, стараясь подобрать объяснение, глубже банального «хочу», но быстро бросает затею, — мне хотелось, чтобы ты услышала что-нибудь из того, над чем мы работаем, первой, — тушуясь, коротко пожимает плечами молодой человек.
[indent]Всё. Ему хотелось, чтобы она услышала всё из наработанного материала, но совсем не хотелось превращать это в мучительный аттракцион, с которого не слезть, пока не услышишь каждый чих, вышедший из под пера Грэма. Всему своё время? Он ловит себя на желании заговорить о его с Мэйв воскресной традиции, но прикусывает себя за язык. Двадцать четыре часа в его компании более чем достойное начало. Никто никуда не опаздывает. Мир не планирует остановиться сразу после выходных. Грэму приходится повторить это дважды, прежде чем зудящее желание обозначить Гамильтон в своём будущем отступает – один из «подарков» взросления, которым обзавёлся волшебник после того, как вернулся... обратно.
[indent]Отвлекаясь от собственных мыслей, Грэм присматривается к пейзажу под ними и, морщась от солнечного света, принимается снижаться к пустому участку трассы.
[indent]— Почти приехали, — наскоро поворачиваясь к Эвелин, оживлённо обозначает молодой человек и сверяется со временем, — Мы почти как Хогвартс-экспресс. Тем лучше, потому что, обещаю тебе, ты не хочешь оказаться снаружи, когда начнёт смеркаться. Ты... когда-нибудь слышала про легенду о Сером человеке с горы Бен-Макдуй? — с редкой театральностью Теодор медленно поворачивается к девушке, щурясь и кривясь в ухмылке.
[indent]Она же не думала, что если Грэм подрос внешне, то, значит, и головой тоже? Сосредотачиваясь на последних километрах, Теодор устремляет свой взгляд вперёд на дорогу и изображает самое что ни на есть серьёзное увлечённое своим делом лицо. Увы, вовсе не потому что о Сером человеке ей рассказывать не будут. Ещё как будут, и не только о нём.
[indent]Теодор улыбается себе под нос – да, он определённо пришёл в себя.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

[indent]Воспоминания, которые Теодор Грэм с настойчивой бережностью гнал в дальний тёмный угол своего сознания, возвращаются ему маленькими обрывками, но на этот раз он не противится им. Может быть, потому что спустя столько времени Теодор наконец-то готов смириться с тем, что прошлому не суждено вернуться к жизни вместе с ним. А может, потому что под определённым наклоном головы и образе мышления может показаться, что ничего толком и не изменилось. Уж точно не выборочное упрямство Эвелин Гамильтон, распространявшееся на самые неожиданные вещи.
[indent]— Да! — дернув бровью, Теодор косится на неё «попробуй остановить меня» гримасой и, качая головой, возращает своё внимание на дорогу, — Пришлось – вопрос спорный. Пришлось мне ходить на Историю магии и стоять в очереди на заправку вчера вечером, — морщась одним глазом, ёрничает волшебник, — А смотреть, как всё вокруг постепенно просыпается по дороге к тебе, я выбрал вполне добровольно, — он всегда мог остановиться в отеле с отвратительным кофе и не «мучаться» ранними подъёмами, но подобный сценарий плохо сочетался с представлениями Грэма об идеальном.
[indent]Вторя ей негромким смешком, он несильно качает головой и мирится с тем, что, вероятно, мысли Эвелин о том, как надо, существовали в такой же альтернативной вселенной, доступной одной Гамильтон. И вот опять. Он уверен, что уже слышал эти несерьёзные споры и попытки позаботиться о ближнем – каждый в своей исключительной манере. Бросая короткий взгляд на сиденье сбоку, он старается разглядеть намёк на то, что не он один борется со странным чувством дежавю, но замечает лишь то, что не промахнулся с рецептом напитка, и тут же расплывается в тёплой улыбке.
[indent]— Поверь мне, я действовал в твоих интересах, — виновато объясняется Грэм, — Ты знаешь, что сейчас твоё внутреннее ухо посылает мозгу сигнал, что ты двигаешься, в то время, как глаза и тело, уверяют, что ты находишься в неподвижном состоянии? В итоге твоя голова может решить, что всё это безумие – результат отравления, и... — наморщив нос, молодой человек поджимает губы и ненадолго косится на Гамильтон, — сделать всё возможное, чтобы тебя спасти, — ему ведь не надо объяснять, что может произойти, когда источников для причин плохого самочувствия становится несколько? А если учесть, что в прошлый раз Эвелин шаталась на корабельной палубе без корабельной палубы, поездка на нестабильной машине смерти сквозь штормовые волны вполне могла оказаться фатальной ошибкой. И дело вовсе не в том, что Теодор бы не подержал ей волосы. Подержал бы. Просто... зачем вообще мучаться в подобной ситуации, если есть выбор не?
[indent]Уставляясь в линию горизонта, Теодор выдыхает остаточный осадок «предпраздничной» нервозности и позволяет себе отпустить внутреннего критика, рассматривавшего под лупой всё, что он произносил в адрес Гамильтон до сих пор. Не похоже, что девушка забыла с кем связалась, как не похоже, что не сильно изменившиеся аспекты его личности вдруг превратились в спусковые механизмы раздражения. Она всё ещё согласилась остаться в его компании на сутки; и, стоит заметить, после того, как протрезвела.
[indent]Отвлекаясь на вопрос Эвелин, волшебник принимается объяснять устройство проигрывателя и охотно обещает провести мастер класс по записыванию кассет. Отчего-то в способности Гамильтон ему верится куда больше, чем в дивящуюся «макроволновке» и термосу Трэйси. Не в обиду девушке, но порой Теодор терялся перед детским изумлением МакМиллан от самых банальных и обыденных изобретений, вроде стиральной машины. И прежде чем кто-нибудь кинет в него тапком «ты тоже удивлялся магии», стоит напомнить, что Грэм не схватился за сердце, увидев стирающие сами себя носки, и запомнил, что птице-лошадь называлась гиппогрифом, с первого раза.
[indent]— О чём ты, — вскидывая бровями, подхватывает Грэм, — Сколько раз я пытался вытащить их к себе, думаешь, приехали? — усмехаясь, он негромко усмехается и вздыхает, — Но я их понимаю. Одно дело – гостиница на калифорнийском побережье, другое – деревня в Танзании, хотя, если честно, я вижу свой шарм и там, и там, — постепенно затихая, пожимает плечами Грэм.
[indent]Как бы сильно волшебник не любил людей, которых по праву называл семьёй, те редко понимали его в той мере, в которой хотелось бы Теодору. Они всегда поддерживали его, но порой плохо скрывали сбитое с толку «если ты от этого счастлив», читавшееся в их лицах после всякого заявления о будущей командировке в индийских джунглях или в зимний период на Аляске.
[indent]Рядом с Эвелин ему почему-то не кажется, что она считает его за безумца, поссорившегося с нормами общепринятого. Косясь на сидящую рядом ведьму в который раз, он представляет каково бы было отправиться с ней в длительное путешествие по новой для них обоих стране и невольно расплывается в широкой улыбке. Кто знает, может быть, когда-нибудь и получится. Сейчас Теодору достаточно того, что она находится в доступности вытянутой руки, и не столь важно окружает ли их экзотический пейзаж или обыденная английская серость. Впрочем, не станет важно и лет десять спустя – в этом молодой человек абсолютно уверен.
[indent]— В том, что ты будешь моим самым подготовленным компаньоном, я и не сомневался, — умиляясь ребяческой горделивости за проделанную подготовку Гамильтон, он чувствует едва различимый жар на щеках.
[indent]Она всегда беспокоится о том, о чём другие люди толком не задумываются. Он ведь пригласил её, ему и напрягаться откуда им пить и чем им есть – истина, понятная каждому, кроме Эвелин Гамильтон; и Теодор бы никогда не стал это в ней менять. В конце концов, это одна из причин, по которой Грэм чувствует себя услышанным и увиденным рядом с ней, и определённо не он один.
[indent]Правда, вслушиваться во всё, что Теодор Грэм делает, с неизменно заботливым энтузиазмом не обязательно. По крайней мере, если ей не хочется вводить волшебника в состояние краснеющей школьницы с любовным письмом в руках, потому что стоит Гамильтон начать комментировать его творчество вслух, он покрывается здоровым румянцем. Теодор косится на девушку с мольбой прекратить в глазах – тщетно. Ему только и остаётся, что пораженно трясти головой, кусая себя за губу; мол, ничего не кроется, хватит, прекрати. Десять раз прекратит – как будто он её плохо знает.
[indent]— Издевается без стыда и совести, — бормочет он на выдохе, повинуясь просьбе поставить заново, — Но если ты действительно хочешь посмотреть на меня и Мэйв в студии, мы собираемся там по воскресеньям, сейчас даже чаще. Уверен, она тоже будет рада тебя видеть, — перехватывая взгляд Эвелин, он кривится в хитрой ухмылке, — Только с одним условием. Когда-нибудь я услышу твоё «редко пишу», — что-то Грэму подсказывает, что страдать в смущении Гамильтон будет не хуже, чем он сам, — У тебя всегда был красивый голос, я же слышу, — или она думала, что Теодор обращал своё внимание на проигрыватель больше, чем на подпевавшую Эвелин? Ошибка номер один.
[indent]Девушка зовёт его по имени, и волшебник тут же поворачивается к ней, дёрнув подбородком в немом вопросе. Достаточно догадаться, о чём зайдёт речь, и Грэм расходится громким смехом на весь салон.
[indent]— Это очаровательно насколько тактично ты пытаешься сказать, что мой почерк похож на чьи-то детские прописи, и это если быть добрым, — мотая головой из стороны в сторону, Теодор несколько успокаивается, пусть и продолжает улыбаться, — Мои письма пишет зачарованное перо, а в прошлый раз его не оказалось рядом и... — многозначительно поджимая губы, прокашливается Теодор, — Он так и не восстановился. Никто не знает почему, — хмыкает волшебник, решая, что ей и без того понятно от какого периода времени стоит отсчитывать, — Так же, как и с магией. Я поэтому стараюсь не испытывать судьбу лишний раз и пользуюсь порталами или, — Грэм хлопает по рулю машины, наклоняя голову в сторону Гамильтон, — Только не волнуйся. Честно, колдую я намного лучше, чем пишу, — стеснённо морщась, смеётся Грэм.
[indent]На мгновение он сомневается, что стоило говорить об этом вслух. Это ведь никакая не проблема и явно не то, на что Эвелин стоит тратить своё внимание. Никто ведь не страдает. И всё же Теодор отмахивается от секундного замешательства, доверившись первоначальному инстинкту рассказать. Она ведь сказала, что чувствует, будто ничего о нём не знает. На одну тайну меньше? Что-что, а Грэм верит, что думать о нём хуже из-за чего-то подобного Гамильтон не станет.

my body moves, goes where I will
B U T   T H O U G H   I   T R Y ,  M Y   H E A R T   S T A Y S   S T I L L
it never moves, just won't be led

[indent]Задерживая взгляд на надутом в наигранном недовольстве лице Эвелин, он не замечает, как палец-убийца врезается ему в ребро, и, дернувшись, дергает руль чуть в сторону, вынуждая машину покачнуться туда-обратно.
[indent]— Гамильтон! — вскрикивает Грэм, даваясь смешком, — Я везу ценный груз, между прочим. Ведите себя прилично, мисс, — дернув бровью, с соизмеримо наигранным осуждением смотрит на неё волшебник и переводит своё внимание на дорогу до конечной остановки.
[indent]Стоило ожидать, что несмотря на относительно дальний по волшебным меркам путь, он не почувствует ход времени. Не та компания, чтобы помнить о стрелке часов. И прежде чем Грэм успеет подумать о том, что этот день кончится быстрее, чем ему хотелось бы, полные восторга возгласы Эвелин возвращают его в нынешний момент. Осматриваясь по сторонам, он спешно выскакивает наружу и облегченно вдыхает свежий воздух, кривясь от солнечных лучей. Правда, суетящаяся Гамильтон вынуждает его прервать единение с окружающим миром и начать подавать ей нужные вещи, не сдерживая улыбки от бьющего ключом детского энтузиазма ведьмы. Очередная причина, по которой Теодор Грэм чувствовал себя понятым рядом с ней – в обществе Эвы он никогда не оставался наедине с своими ребяческими восторгами, получая такими же в ответ.
[indent]— С ума сошла! — резко меняясь в лице, шикает волшебник, — Хочешь чтобы Серый человек утащил тебя в свою пещеру? — увы, выглядеть устрашающе дольше пары секунд у Грэма не выходит, — Конечно, можно. Нужно. Я, конечно, не против полного погружения в походные условия, но я так и не понял в чём удовольствие мучаться, натирая себе искру камнями, когда можно просто, — вертанув указательным пальцем в воздухе, осуждающе вздёргивает бровями Теодор, — Именно поэтому мы не будем спать в палатках, — с неизменным осуждением продолжает молодой человек, — В этом, конечно, есть своя романтика... как и в путешествиях на ночных поездах. Всё благоухает волшебством, пока к тебе не лезет медведь и в воздухе не воняет курицей соседа с нижней полки, — вытаскивая собственную сумку с заднего сиденья, рассуждает вслух Теодор и морщит нос от яркого воспоминания из своей поездки по русским землям.
[indent]Неожиданно дергаясь, он чуть ударяется о крышу автомобиля и с осторожностью выглядывает наружу, находя Эвелин взглядом:
[indent]— Ты ведь не хотела спать в палатке? Потому что если да, — отмахиваясь ладонью от сказанного раньше, оживлённо произносит Грэм, — Я не отберу у нас подобное удовольствие, — несмотря на любовь к комфорту, Теодор давным-давно привык к спартанским условиям и не стал бы жаловаться, откажись Эвелин от комнаты в таверне.
[indent]Проверив салон на предмет забытых вещей, Грэм наскоро запирает машину и, кивнув в сторону зелёного поля, ведущего к горному перевалу на горизонте, шагает в нужном направлении. Он старается держаться с Гамильтон нога в ногу, насколько позволяет им порой извилистая узкая местность, и не замечает, как отвлекается от ползущего мимо пейзажа, полностью концентрируясь на её голосе и оживлённом разговоре. Обычно Теодор не рвётся говорить о самом себе – виной ли этому воспитание или глубокое убеждение, что истории окружающих намного интересней ожидаемых рассказов путешественника, он толком не знает. Зато замечает, как Эвелин умудряется разболтать его, не заставив чувствовать себя единственным участником беседы. Набираясь храбрости и наглости, он и сам вспоминает о недавнем увольнении Гамильтон, интересуясь почему девушка захотела сменить направление, и с каждым вопросом всё дальше копает в беспокоившие долгое время детали, о которых Теодор стеснялся спрашивать её раньше. О её семье, о возможном – ему бы не знать – давлении со стороны родителей.
[indent]— Не в укор тебе, но я буду скучать по твоим вечерним программам, — косясь на неё через плечо, признаётся Грэм, — Я всегда слушал их, когда находился в Англии или когда мне везло поймать нужную станцию в пути. Можешь обзывать меня начинающим сталкером, я заслужил, — смеясь, вздыхает молодой человек, — Помнится, я даже спорил с тобой в своих мыслях, — Теодор щурится и прикусывает губу, принимаясь копаться в своих воспоминаниях, — Надо будет обязательно возмутиться, когда я вспомню о чём, — он шутит. В большей степени, потому что расходящиеся взгляды на жизнь в мелочах – последнее, что возмущало Грэма. Если подумать, как следует, то и глобальные тоже. До тех пор, пока это не звучало, как: убивать людей – это выход.
[indent]Очевидно забыв об одном редком таланте Гамильтон, Теодор ошибочно пропускает девушку вперёд, когда они оказываются на спускающейся к озеру тропинке. В замедленном движении волшебник видит, как слишком уверенный шаг Эвелин вперёд, становится роковым, и инстинктивно дёргается за ней, успевая схватить летящую Гамильтон за ручку рюкзака. Проехавшись с полметра вниз, он убеждается, что его кроссовки уверенно врезались в землю, тихо выдыхает и взрывается звонким смехом, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
[indent]— Почему я делаю это с тобой! — задыхаясь, пытается выговорить волшебник, — Ты в порядке? Ничего не подвернула? — отпуская рюкзак Гамильтон, он аккуратно спускается к ней и, касаясь её плеча, обходит девушку, чтобы встать впереди, — Перед моими глазами только что пронеслось моё уверенное: «Эва, не бойся, взлетай, всё у тебя получится.» И как потом верить, что я не пытаюсь тебя тайно покалечить? — сквозь подкатывающие приступы хохота, виновато отзывается Грэм, — Давай я пойду перед тобой? Я поймаю тебя. В худшем случае, полетим вместе. Я хотя бы буду твоей подушкой безопасности, — смахнув соленую жидкость с краешка глаза, предлагает волшебник, оставив ей единственный вариант ответа: да, конечно.
[indent]Как оказывается, совсем не зря. Предотвратив несколько менее устрашающих падений Эвелин, он неспешно перестаёт концентрироваться на одной дороге и вливается в разговор с тем же оживлением. Стоит поблагодарить генетику, в нём достаточно сил, чтобы не свалиться под весом Гамильтон и всех необходимых ей вещей, висевших у ведьмы за спиной.
[indent]— ...знаешь, наверное поэтому я никогда и не хотел делать из своего увлечения музыкой настоящую карьеру, — рассуждая вслух, то и дело оборачивается к ней Грэм, — Я могу не писать месяцами, а потом что-то в моей жизни меняется и пока всё это не выйдет наружу, я не останавливаюсь, — на миг Теодор хмурится, мрачнея, но тут же встряхивает головой, отгоняя лишние сегодня воспоминания, — Я очень много написал, гуляя по шотландским заповедникам. Я бы сказал, что пугающее количество песен, которые вошли в последний сборник Мэйв, написаны здесь. Не знаю, прогулки действуют на меня медитативно. На фоне природы мои проблемы... кажутся несколько преувеличенными, — вздёрнув плечами, замечает Грэм, — Ты ведь слушала альбом? Я понимаю, что по звучанию, не скажешь, что он написан под журчание ручейков, — негромко смеясь, он несколько раз качает головой, — В наше оправдание: сесть в студию после развода Мэйв и моего расставания было заведомым рецептом чего-то... похожего на то, что вышло, — прокашливается молодой человек.
[indent]Сейчас эти дни кажутся Грэму даже забавными. Их встречи с Мэйв напоминали школьные посиделки двух подружек, перетирающих кости несправедливому с ними миру. Да и выплёскивать негативные эмоции на бумагу было куда безопасней, чем рисковать снести кого-нибудь невинного потоком накопленной обиды. Теодор собирается сказать что-то ещё, но видит цель их прогулки и забывает обо всём остальном.
[indent]— Мы на месте! — встрепенувшись, Теодор поворачивается к девушке всем корпусом и, протянув ей ладонь, предлагает помочь Гамильтон закончить последний десяток метров спуска без приключений, — Добро пожаловать на Зелёное озеро, — принимаясь светиться пуще рождественской гирлянды, оглашает Грэм и замечает, как ускоряется его пульс от волнения.
[indent]Вдруг окажется, что она здесь уже была, и это её самое нелюбимое озеро во всей Шотландии. Вряд ли Эвелин признается, и оттого волшебник смотрит то на неё, то обратно на изумрудную воду, стараясь разглядеть признаки глубинного разочарования, и, к счастью, не находит ничего приближённого.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

[indent]— Осторожней с громкими словами, — косясь на Эвелин, он и сам понимает, что звучит совсем не угрожающе, — Иначе в один прекрасный день я явлюсь к тебе на порог с палаткой через плечо. Или, что страшней, с билетами во Владивосток, и что ты тогда будешь делать? — пускай Грэм шутит, подобное будущее не кажется ему совершенно невозможным и, главное, плохим.
[indent]Он бы отвёз её куда угодно, если бы Эвелин только захотела. Они бы не наскучили друг другу – он даже не хочет думать, что могли бы. Спустя столько лет, Теодор всё ещё упрямо уверен, что несмотря на пропасть во времени и утраченную естественную близость, они уравновешивают друг друга: она заземляя Грэма тогда, когда он принимается растрачивать свои силы на всё подряд, он – тормоша Гамильтон, когда её тяга к уюту и комфорту мешает ей взглянуть на что-то новыми глазами. Конечно, легко воображать идеальным путешествием то, которое ещё не случилось, но он готов упираться на своём призрачном фундаменте до последнего. В конце концов, взглянуть на них сейчас – чем не доказательство? Одним непринуждённым разговором обо всём на свете она умудряется вернуть ему странное забытое ощущение, словно он в безопасности, словно Теодор услышан и понят, и что бы ни произошло, это останется прежним.
[indent]Поворачивая голову к Эвелин, стоит ей закончить объяснять причины своего увольнения, он выдерживает недолгую паузу в надежде подобрать верные слова. Воззвать к тому же одновременно тёплому и пугающему ощущению уюта, в котором находил себя Грэм рядом с ней. Хотя бы попробовать приблизиться.
[indent]— Не могу говорить за всех, но могу сказать за себя, — дернув плечом, отзывается волшебник, — Я... всегда был по-настоящему хорош только в одном. Не в том смысле, что во всём остальном я – дважды пробитое днище, — негромко усмехнувшись, косится на неё Грэм, — Просто... не так, чтобы сделать из этого профессию, чтобы сказать себе: да, я смогу заниматься этим всю жизнь, — Теодор поджимает губы, невольно вспоминая все варианты, о которых говорили с ним однокурсники и учителя в конце седьмого года в Хогвартсе, — Если подумать, я мог бы попробоваться в квиддиче или сделать наше с Мэйв творчество и своей карьерой тоже, но... я всегда сторонился внимания, которое сопутствует подобным профессиям. Я знал, что не справлюсь. А что делать, когда твоих вариантов больше, чем три? — принимаясь улыбаться шире, негромко усмехается волшебник, — Я понимаю, что когда твоя голова настолько светлая, чтобы преуспеть во множестве направлений, это выглядит скорее проклятьем, нежели талантом, и тем не менее. К тому же, уверен, многие просто мирятся с тем, что им не нравится. Спроси меня – очень даже зря. Я бы не стал останавливаться, пока не нашёл то, что мне по-настоящему нравится. То, что ты не сдаёшься, говорит многое о твоём характере, Эвелин, — задерживая взгляд на ведьме чуть дольше обычного, ставит точку Грэм.
[indent]То, что она видела своим большим недостатком, доказательством своей нерешительности, выглядело совершенно иначе в глазах волшебника. Она знала, чего хотела, и не собиралась соглашаться на меньшее. И ведь это распространялось не только на карьерный путь. Внезапное, по меркам знакомого им обоим окружения, расставание Эвелин с Ленноном не казалось Теодору чем-то из ряда вон выходящим. Да, ей потребовалось несколько лет, чтобы убедиться, что он не был её будущим мужем, но с каких пор подобные решения делались за пару дней? Теодор мог сколько угодно коситься на мужчину, карауля каждый промах, он не стал бы отрицать наличие у Леннона положительных качеств, которые и привлекли Гамильтон в первую очередь. К тому же, в одном Грэм себя не обманывал: его мнение было далеко от объективного. Сколько бы времени ни прошло, что бы ни происходило в их жизнях, она всегда оставалась первой девочкой, на которую Теодор обратил внимание. И в отличие от Грэма, у Леннона вышло добиться её внимания в ответ.
[indent]— Очень зря, — отделяя слова друг от друга, единожды кивает волшебник, — Мне всегда нравилось то, как ты думала, — несильно нахмурившись, замечает Теодор и тут же веселеет, — Так что да. Вызов принят, — и она точно забыла с кем имеет дело, если думает, что он не вспомнит ту самую тему, вызвавшую отклик в душе Грэма.
[indent]Если бы ему когда-нибудь понадобилось выбирать собеседника на спор, он бы обязательно вспомнил об Эвелин. Не сказать, что было много вещей, над которыми им было никак не согласиться друг с другом, но девушка никогда не пыталась поменять его точку зрения или, ещё лучше, отождествить отличное мнение с признаками недалёкости. Такие люди были куда большей редкостью в жизни Грэма, чем многие могли себе представить.
[indent]Теодор не сдерживает красноречивой гримасы, стоит ей заговорить о не осуществившихся планах отца на её жизнь.
[indent]— А то, что тебе может просто не нравиться заниматься этим, уже не аргумент? — усмехнувшись, спрашивает волшебник, не ожидая ответа, — Это, конечно, не одно и то же, но надо было видеть разочарование на лице моего отца, когда я стал «волшебной» сиделкой животных, он считает что моя работа – что-то вроде сторожа в зоопарке, — дернув бровью, хмыкает Грэм, — Стерпится, слюбится. Не зря ведь они твои родители, у них нет других вариантов, как смириться. А ты... занимайся тем, что тебе нравится, даже если это всего на пару лет. Мне кажется, что в жизни и так достаточно причин для расстройства, чтобы создавать их собственными руками, — и, пожалуй, говоря «расстройства», он значительно преуменьшал то, что пережила ныне взрослая часть Англии, кажется, только-только оправившаяся после войны.
[indent]Раньше он часто думал о том, что пришлось пережить его близким в его «отсутствие». О том, насколько хлипким мог казаться им нынешний мир, не вызывавший в Теодоре столько недоверия. Да, он был одной из многочисленных жертв Второй Магической, но он не переживал её. Он не терял своих друзей, не жил без всякой уверенности в том, что завтра наступит. Ему казалось, что заниматься любимым делом – меньшее, что заслуживало магическое общество Великобитании, все, кто вышли на другой стороне тёмных времён и сохранили свой рассудок.
[indent]Он никогда не спрашивал Эвелин о том, как складывалась её жизнь в Хогвартсе во время режима Волан-де-Морта. Не потому что не хотел. Теодор боялся узнать как сильно его смерть повлияла на девушку, как много боли он причинил, пусть и сам того не желая. Волшебник еле-еле смирился с рассказами Элайджи и простил себя за то лицо, с которым старший брат смотрел на него первые годы после возвращения юноши. Конечно, Грэм понимал, что не был виноват в том, что случилось на Косой Аллее в тот день. Объяснить бы это ещё собственному сердцу.
[indent]К счастью, мысли о войне быстро покидают голову Теодора, сбитые с толку вопросами о музыке и попытками Эвелин добраться как можно быстрее до места назначения человеческой лавиной.
[indent]— О, у этой песни... забавная история, — он не успевает оценить насколько готов поделиться событиями, предшествовавшими написанию песни, вынужденный продолжить языком без костей, — Я только-только вернулся в Англию после командировки и после того, как расстался с Клэр, и, — Теодор сводит брови на переносице, качая головой, — Впервые в жизни я не выходил из дома, наверное, на протяжении пары недель? Сказать, что моя квартира напоминала подворотню, — молодой человек издаёт громкий смешок, решая, что его физиономии хватит для описания того состояния, в котором находилось его жилище, — Всё лежало в одной огромной куче. Мои вещи, вещи Клэр, какие-то конспекты, еда, чашки, тарелки, — оживлённо жестикулируя, продолжает Грэм, — На тот момент, мне казалось, что я быстрее отойду на тот свет, чем разгребу это в одиночку. Я позвонил Мэйв, мы справились за несколько часов, и я помню, как мы сели посреди уже чистой комнаты между мусорными пакетами, коробками с вещами Клэр, и просто из ниоткуда, — он смеётся, изображая фонтаны из глаз, — под орущие на полную громкость Arctic Monkeys начали рыдать так, как будто закончили смотреть «Титаник», — Грэм косится на свою собеседницу, смущённо разводя руками в стороны, — «Dance and Cry» родилась сразу после, — заключительно кивая, вздыхает волшебник.
[indent]Отвлекаясь обратно на дорогу, Теодор чувствует тёплую улыбку, расползающуюся по его лицу. Он был благодарен Мэйв за то, что та оказалась рядом с ним в один из самых запутанных периодов для Грэма. Странным образом он всегда знал, что ведьма не осудит его и не станет смотреть иначе, соверши он ошибки «обычных смертых». И дело не в том, что Теодор ожидал иного поведения от своих близких, но представить, как его старший брат не пытается прокричать в нём дырку, обнаружив пару пустых бутылок по периметру квартиры, было тяжелей, чем довериться пережившей нечто подобное Мэйв. Поэтому Теодор не мог смотреть на Эвелин косо за то, что произошло на приёме – это было нормально; людям свойственно принимать безрассудные решения, когда им больно.
[indent]Отчего её искренняя улыбка, вспыхивающая на лице Гамильтон, отзывается в нём теплом. Он рад, что может отвлечь девушку от переживаний, даже если это всего лишь одни выходные.
[indent]Смеясь прыти Эвелин, волшебник торопливо следует за ней к берегу озера и бормочет что-то невнятное, похожее на просьбу не поскользнуться и не упасть лицом в тину. Он замечает, как крепко её ладонь сжимает его собственную, и на мгновение перестаёт обращать внимание на изумрудную воду и окружающий мир. Теодор возвращается в тот момент, когда девушка убирает свою руку, и инстинктивно прокашливается, стараясь не думать заметила ли она его секундный ступор или нет.
[indent]— Если верить легенде магглов, то феи стирают здесь свою одежду, отчего вода поблескивает зелёным, но, увы, по сей день я не встречал здесь ни одной феи. В действительности всё намного тривиальней, — палец Грэма взлетает в воздух, указывая на усеянные деревьями горы, — Цвет листвы отражается на поверхности воды. Окажись это озеро не в карьере, оно бы было такого же цвета, как и все остальные, — возвращая взгляд к Эвелин, он слегка пожимает плечами и шагает поближе к лесу, помогая девушке организовать их обед.
[indent]Падая на развёрнутое широкое покрывало, Теодор избавляется от рюкзака и толстовки, сочтя, что солнце палит достаточно жарко. Он не сдерживает громкого смеха и красноречивого изумления той степени подготовленности, с которой Эвелин явилась в этот поход. Что-что, а с голоду они бы не умерли ещё пару дней. Не церемонясь с манерами, волшебник принимается пробовать одно за другим, не скупясь на благодарность и похвалу шеф-повару их обеда, и отвлекается от еды только тогда, когда Гамильтон начинает говорить о своей семье.
[indent]— Если я, конечно, захочу, — кривляясь, повторяет Теодор, — Ещё скажи, что знаешь, где там водятся келпи, и точно нет, — он выдерживает короткую паузу и тут же меняется в лице, принимаясь улыбаться, — С тобой – куда угодно, только назови время, — и, пожалуй, келпи были последними в списке причин, по которым Грэм согласился с такой скоростью.
[indent]Он то и дело задирает голову к небу, морщась от ярких лучей солнца, и несколько раз одергивает Гамильтон, замечая символ Рэйвенкло, пролетающий над ними, и парочку клаббертов, копошащихся на стволах деревьев, рядом с водой. Большую часть времени Теодор слушает, стараясь запомнить каждую деталь рассказов Эвелин, словно это поможет ему заполнить те пробелы в их общении, с которыми волшебник существовал последние несколько лет. Он понимает насколько это абсурдно – пара историй из детства не исправят годы, проведённые порознь, но это первый шаг, это начало. Ко всему прочему, ему нравится слушать её голос, нравится то, как она говорит, переживая свои воспоминания заново; ему даже начинает казаться, что он был где-то с ними и наблюдал за скачками двух сестёр со стороны.
[indent]Неожиданное копошение со стороны Эвелин заставляет Теодора сесть к ней в пол-оборота, вопросительно дернув подбородком. Его лицо меняется в унисон её мысли, становясь сначала растерянным, а затем всё больше и больше обеспокоенным. Он почти пугается, что зря счёл их поход успешным.
[indent]— Нет? — сводя брови на переносице, Грэм не замечает, как его интонация берёт ноту выше привычной; к счастью, Эвелин ловит ход его мысли, ошибшейся с направлением, раньше, чем волшебник успевает прибыть по месту назначения, — Спасибо, за этот маленький сердечный приступ, — быстро бормочет молодой человек, прикладывая ладонь к груди, и, переведя дыхание, говорит многим спокойней, — Я очень рад, что ты хорошо проводишь время, потому что это определённо взаимно, — он склоняет голову на бок, заметно задумываясь, но быстро оживает, — Я давно хотел позвать тебя куда-нибудь, но всё искал удачный момент. А насколько известно, чем дольше ты ждешь правильного времени, тем упрямей оно не приходит. Я бы сказал, что рад, что ты напилась на благотворительном вечере, — принимаясь лукаво улыбаться, смеётся Грэм, — но я не такой человек. Да и... рано или поздно я бы всё равно написал тебе письмо. Нельзя же быть вечной ссыкухой, — хрюкнув смешком, поджимает губы волшебник.
[indent]Он прекрасно понимал насколько глупо было бояться Эвелин. Спросить Теодора сейчас, он толком и не сказал бы, что именно останавливало его всё это время. Разница в возрасте? Если подумать, Элайджа и Трэйси ничем не отличались от девушки, но не стали смотреть на Грэма как-то иначе. Пожалуй, наоборот. Очнувшись четырнадцатилетним подростком, Теодор столкнулся с тем, что близкие отказывались воспринимать его мальчишкой, накидывая ему несуществующие семь лет. Рядом с ней он не чувствовал огромной пропасти разнящихся взглядов и опытов. Да, они определённо не были одним и тем же человеком, но сказать, что Грэм не был в состоянии понять её переживаний – определённо сгустить краски.
[indent]— Я считаю, что нам определённо стоит посетить цивилизацию перед очередным походом. Когда ты в последний раз была в кино? — внезапно спрашивает Теодор, оборачиваясь на ведьму, — Пожалуйста, скажи мне, что не летом девяносто шестого, — сморщившись, словно это доставляло ему физический дискомфорт, бормочет волшебник. В противном случае, у него будет пара вопросов к старшему брату и его семье. Потому что если у Теодора была уважительная причина хотя бы на семь лет, то в случае Элайджи объясняться бы пришлось.

#np: Oh Wonder – Heart Hope

[indent]Теодор вспоминает о спрятанной глубоко внутри рюкзака камере и делает несколько памятных снимков, прежде чем начать собираться в обратный путь. Даже если что-то пойдёт не так, и их уютное тёплое путешествие станет первым и единственным, ему хочется запомнить этот день таким, какой он есть; законсервировать свои чувства, будто летнего светлячка в стеклянной банке.
[indent]Он резво помогает Эвелин собрать её сумку и, вытащив волшебную палочку, сворачивает расстеленное на земле покрывало. Воспользовавшись общей занятостью, Теодор принимается вещать о том самом горном монстре, нападающем на возвращающихся обратно куда чаще, чем на тех, кто направляются вглубь шотландского заповедника. Делает он этот вовсе не случайно. Дождавшись, когда они покинут крутой подъем по лесной тропе, он подгадывает правильный момент и пропадает из поля зрения, прячась в зелёных густых кустах. В следующий раз, когда Грэм приближается к Эвелин, он подбирается со спины и издаёт скрипящий рычащий звук над ухом девушки, примеряя на себя образ Серого человека. Хочется сказать, что ему немножко стыдно, но вряд ли кто-нибудь поверит звонкому смеху, расходящемуся по лесной чаще.
[indent]Ему приходится отбежать на десяток метров, чтобы не пасть жертвой гнева Эвелин Гамильтон, и, поклявшись, больше никогда (сегодня) так не делать, Теодор ведёт их обратно в город без очередных попыток остановить сердце своей спутницы. Они оказываются у искомой гостиницы, не выбившись из графика, как раз, когда солнце перестает защищать самых испуганных, более не освещая долину. Заходя внутрь, Грэм тотчас удивляется вслух количеству людей, уже сидящих в главном зале и ожидающих начала ужина.
[indent]— Кажется, многих посетила та же светлая идея, что и нас, — поворачиваясь к девушке, отзывается молодой человек, — Не зря я написал им письмо заранее, — они бы, конечно, не закончили на улице, никто не отменял трансгрессию или хотя бы каминную сеть, но оставлять о себе впечатление совершенно неподготовленного Теодор не собирался.
[indent]Здороваясь с хозяином заведения, Теодор дружелюбно жмёт руку мужчине и принимается объяснять причину их появления. Спустя минуту волшебник возвращается к Эвелин и, прежде чем забрать ключи от их комнаты, на всякий случай уточняет:
[indent]— Они оставили нам сдвоенную комнату с гостиной. У тебя будет спальня и, если это не доставит тебе дискомфорта, я посплю на диване. Ты не против? — пускай Эвелин уже приглашала его на свой диван, он не хотел показаться без такта и всякого понимания, что не все люди были в восторге от сожительства с друзьями противоположного пола.
[indent]Получив зелёный свет, молодой человек значительно веселеет и спешно перехватывает ключи из рук хозяина, кивая на его указания о местонахождении комнаты. Пропуская ведьму вперёд – на случай, если та решит скатиться по лестнице, – он невольно принюхивается к стойкому запаху специй и домашнего пива. Стараясь не задерживать движение, он суетливо отпирает дверь их сегодняшнего дома и, ежится, чувствуя тёплый поток воздуха от зажжённого камина. Осматриваясь, Теодор аккуратно косится на девушку и улыбается, замечая, что, кажется, Эвелин устраивает его выбор.
[indent]— Владелец таверны выдал нам меню на сегодняшний вечер, — встряхивая бумажку со списком блюд в воздухе, нарушает короткую тишину Грэм, — Посмотри, что ты будешь. Я могу пойти сделать наш заказ, пока ты примешь душ, — дернув уголками губ, вытягивается по струнке Теодор. Пускай он не повторяет вслух, что не хочет её стеснять своим присутствием, его выражение лица говорит за молодого человека. В конце концов, лучше так, чем развалиться на диване с лицом, будто так оно и должно быть.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

[indent]Теодор не привередлив. Ни в ночлеге, ни в еде, и о том, с чем не справились отцовские спартанские походы, позаботилась выбранная волшебником профессия. Конечно, не сказать, что все магозоологи поголовно спят в грязи, но взглянуть на команду Грэма – вряд ли найдётся душа, что скривит нос от слов «палатка под звёздным небом». Что вовсе не подразумевает, будто Грэм готов сгрести всех под одну гребёнку, вынуждая наслаждаться «простыми» удобствами. Уж точно не Эвелин.
[indent]Он высматривает её реакцию, надеясь, что не промахнулся. Он провёл в квартире ведьмы достаточно времени, чтобы иметь представление о том, что девушка ценит за комфорт, но чтобы быть абсолютно уверенным? Молодой человек улыбается, нарочно выдыхая, когда Гамильтон заявляет о неизменной готовности провести ночь на открытом воздухе. Он никогда не замечал за Эвелин исключительной привередливости, и всё же ему становится легче от мысли, что девушка не закончит свой день в худшей версии того, что она ожидала от их похода. Он выбрал это место совсем не случайно; Теодор вспомнил его из десятков возможных.
[indent]— Да, — отзывается волшебник, разглядывая номерок от превосходящей в размерах комнаты в сравнении с той, в которой он останавливался в прошлый раз, — Я останавливался здесь со своими коллегами, правда, вряд ли владелец запомнил кого-то, кроме Дженнифер и Фридриха, — корчится Грэм, усмехнувшись, — Они решили потягаться в количестве выпитого, — многозначительно морщась, заключает Теодор.
[indent]Когда они познакомятся, Эвелин больше не придётся гадать как выглядят соревнования в исполнении этих двоих – всегда одинаково разрушительно. Теодор чувствует расползающуюся улыбку – им бы понравилась Гамильтон. Они бы не отстали от несчастной до тех пор, пока бы та не забыла как твёрдо стоять на ногах.
[indent]Улыбка Грэма становится шире с каждым произнесённым словом – да, он заметил. Да, из всех знакомых ему в округе магических таверн, Теодор помнил, что именно здесь цветочный узор на постельном белье, фарфоровые тарелки с росписью и несколько стопок пледов в шкафах. Он не сдерживается от негромкого смешка, стоит Эвелин обозвать себя «старушкой». Кажется, у него плохие новости для собственной матери, и в отличие от Гамильтон, вряд ли Анна воспримет свою древность с улыбкой в тридцать два.
[indent]— У меня было два предположения. Либо тебе запретили менять интерьер, и ты стоически выносишь истинно английский дух в твоей квартире, либо это был осознанный выбор, — он негромко хмыкает, пожимая плечами, — Учитывая, твой гардероб из цветочных платьев... — прищуриваясь, Грэм косится в её сторону, — Я рад, что не попал мимо. Я волновался, что тебе не понравится. Правда, теперь мне интересно, что ты подумаешь о моей студии, — Теодор хмурится и смеётся, вспоминая стену, увешанную старыми колёсами от скейтбордов. Не сказать, что их понимание прекрасного сильно разнилось, но там где Гамильтон чтила традиции, Теодор лепил снимки из его путешествий от пола до потолка. Возможно, возрастное? От ненавязчивой проносящейся мимо мысли Грэм сводит брови на переносице – он никогда не был в колледже, чтобы обвинить его в подростковых приступах. Да и не сказать, чтобы ему предлагали поселиться под общей крышей; брови волшебника напрягаются ещё больше.
[indent]Грэм улыбается, стараясь не высказаться о том, как неумело Гамильтон принимает заботу о самой себе. Он надеется, что не с непривычки. Меньше всего ему хочется думать, что мужчина, планировавший становится её мужем, так и не смог приучить девушку к абсолютному минимуму в понимании Теодора. Кажется, он вновь претендует на звание мелочного?
[indent]— Внизу, если у тебя есть силы. Они обещали живую музыку ближе к вечеру, — нарочно меняя направление собственных мыслей, отзывается Грэм, — И, нет, мне не сложно. Я сбегаю сэкономить нам время, — нарочно повторяя её слова, говорит волшебник, — И... — делая шаг в сторону выхода, он сомневается пару мгновений и всё же решается произнести свои мысли вслух, — Гамильтон, может ты перестанешь бороться с моими попытками сделать твоё существование комфортным и смиришься с этой ужасной участью? — дернув бровью, кривится Теодор, — Если, разумеется, ты не любительница пострадать. В таком случае, ни слова больше, я начну с того, что распахну все окна, пока ты будешь мыться, — он находит её взглядом, смотря на ведьму с наигранным вызовом, а затем негромко смеётся, пропадая за хлопнувшей дверью. Пожалуй, так сопротивляются его беспокойству впервые. Да с какой неизменной настойчивостью!
[indent]Теодор нарочно не торопится, надеясь, что Эвелин сможет сходить в душ за то время, что молодой человек разбалтывает владельца таверны. Он понимает, его наличие в комнате не помешает Гамильтон переодеться в ванной комнате, и всё же не хочет создавать дополнительные неудобства своим присутствием. Вряд ли Эвелин мечтает о том, чтобы расхаживать перед ним в полотенце. Теодору кажется, что окажись он на её месте, он бы предпочёл, чтобы его сожитель пропал из поля зрения на пару десятков минут. Не Эвелин. Сожитель. И прежде чем Грэм углубится в философское рассуждение о разнице между, как и о своей готовности представать перед людьми в полотенце, он концентрируется на происходящем в самой таверне.
[indent]Волшебник оказывается в общем номере минут двадцать спустя и, убедившись, что покой Гамильтон не был нарушен, он пропадает в душе следом за ведьмой. Грэм торопится, стремясь сократить время ожидания Эвелин, и сталкиваясь с привычным пушистым облаком на голове, Теодор стремительно взмахивает палочкой и укладывает волосы в приемлемый обществом хаос. Ей точно не привыкать.
[indent]Устраиваясь в укромному уголке от общего балагана, Теодор оживляется и принимается вспоминать причины, по которым его коллег могли запомнить. Он не успевает почувствовать усталость, прежде чем приятная слуху музыка отвлекает собравшихся в главном зале от их «важных» разговоров. Теряясь между собственными желаниями и здравым смыслом, Грэм так и не собирается с храбростью, чтобы позвать свою компанию в центр всеобщего оживления. Она и без того пережила с ним шесть часов пешей ходьбы – не хватало танцев вприпрыжку, чтобы Эвелин Гамильтон зареклась не ходить на прогулки в британские заповедники. По крайней мере, его спутница выглядит погружённой в общую атмосферу, что позволяет Теодору не наседать на самого себя с беспокойством об их комфорте.
[indent]Он бы хотел потанцевать с ней. Теодор ухватывается за светлую мысль и больше не может не думать о том, что смог бы рассмешить Эвелин, «роняя» волшебницу на своё колено. Он никакой не танцор; если подумать, Теодор Грэм обделён талантом исключительного изящества, но в его планы и не входит поражать Гамильтон своими способностями. Ему достаточно улыбки, сдавленного смешка, той едва различимой секунды, когда хорошее настроение превращается в очень хорошее. Может быть, в следующий раз он обязательно найдёт в себе храбрость – сейчас, ему совсем не хочется проверять отходившие своё ноги Эвелин на выносливость.
[indent]— Как в тебя вообще влезло, — отзывается Грэм, смеясь и ковыряясь в замочной скважине. Он никогда не считал себя «скромным» едоком, но в сравнении с Гамильтон, стремившейся попробовать всё, он действительно сильно уступал.
[indent]— Тебе не кажется, — косясь себе за спину, отзывается волшебник, — Только вот что-то мне подсказывает, что ты бы не пропала, — скептично щурясь на проходящую внутрь девушку, смеётся Теодор.
[indent]Он задумывается на пару мгновений, заметно хмурясь.
[indent]— Глупости. Это всего лишь камень, — косясь на Эвелин, отзывается волшебник, — С каких пор камни могут принести проклятье целому городу? В таком случае, вся твоя жизнь – проклятье, и тогда у меня будет к тебе пару вопросов о сегодняшнем дне. Я даже готов поселиться по-соседству, чтобы настоять на своём, — пускай Грэм выглядит настроенным крайне серьёзо, смешливые нотки в голосе выдают волшебника.
[indent]Он никогда не считал Карлайл поистине проклятым городом. Сказать по правде, на веку Грэма проклятия редко проявляли себя в тех масштабах, в которых их воображали. Взглянуть на самого Теодора – он шёл против всего естественного, и тем не менее природа не отвергала его существования. Мир относился к Грэму ничем не хуже всех остальных. Всё зависело от восприятия, и волшебник был убеждён, что «плохая» карма города держалась на одних предрассудках – то, о чём Грэм не стесняется подумать вслух.
[indent]Теодор вынуждает себя отпустить Эвелин раньше, чем та заснёт на полуслове. Он понимает, что всему виной его ребяческое желание обсудить всё на свете, выжать из проведённых вместе часов каждую доступную минуту, словно они встречаются в первый и последний раз. А они ведь не прощаются навсегда – у них ещё будет время найти смысл жизни за чашкой чая, и несмотря на живой здравый смыл, волшебнику требуется повторить очевидное несколько раз, прежде чем провалиться в сон на приготовленном диване. Он желает ей спокойной ночи, отправляясь в сон спустя пару мгновений. Пожалуй, что-то остаётся неизменным, сколько бы лет ни прошло. Теодор не чувствует собственной усталости до тех пор, пока не касается мягкой подушки. Затем? Пустота.
[indent]Он пропускает мгновение, когда далёкий голос Эвелин, зовущий его по имени, обретает весьма реальные очертания. Балансируя между сном и реальностью, Теодор привстаёт на локтях в ту секунду, когда неожиданный груз в районе его пяток принимается шевелиться и бормотать. Грэм отзывается с закрытыми глазами:
[indent]— М? Почему ты хочешь чтобы я ушёл? — бубнит волшебник, делая глубокий вдох.
[indent]Проходит с полминуты прежде чем сонное сознание Грэма заземляет волшебника в нынешней реальности. Он щурит один глаз, второй, и старается выгнуться выше, чтобы рассмотреть происходящее в его ногах.
[indent]— Эва? Ты чего не спишь? — он тратит пару ценных мгновений, чтобы определить, что неожиданный груз действительно Гамильтон, и осунуться в соизмеримом непонимании: нет, он, конечно, предполагал, что рассказы о Сером человеке могли напугать Мишу лет пять назад, но чтобы найти отклик в Эвелин? По комнате раздаётся сдавленный смех, похожий на кашель. Последнее, что волшебник преследовал, это нарушить сон своей спутницы, но сдержать тихую истерику по этому поводу он может... никак.
[indent]— Ты серьезно? Ты... действительно думаешь, что мои бестолковые рассказы, хоть на йоту правда? — Теодор поднимается из лежачего положения, приближаясь к Эвелин достаточно, чтобы видеть её лицо.
[indent]Придя в себя, он осматривает освещённую лунным светом и фонарями комнату, стараясь определить в ней источник страха Гамильтон. Ни-че-го. Правда, Теодору не приходится размышлять слишком долго, перед тем как его сознание подсовывает волшебнику достойное объяснение. Детская глупость в виде монстра под кроватью была вполне осязаемой реальностью Эвелин. В отличие от него, девушка пережила достаточно бессонных ночей, чтобы не заслужить очередную, вызванную неизлечимым детским садом в крови Грэма.
[indent]Теодор чувствует явный прилив стыда.
[indent]— Может, — он кривится, замечая, как его заспанный голос ломается, — Хочешь я лягу у кровати? В худшем случае, меня съедят первым, и ты успеешь убежать, — предлагает молодой человек, смеясь и растирая лицо.
[indent]Стоило ожидать, что подобное предложение будет воспринято Гамильтон ничем не лучше, чем идея прилечь под дверью их комнаты или вовсе таверны. А ведь он совсем не шутит, и не требуется долгих объяснений, прежде чем Теодор подхватывает своё одеяло, очевидно соглашаясь охранять сон Гамильтон из безопасности её кровати.
[indent]Главное, не думать об этом иначе, кроме как в разрезе борьбы с яркой фантазией Эвелин. Теодор падает на мягкую простынь постели в спальне и, не оборачиваясь на девушку, вжимается в матрас так сильно, как только может. Не так он себе представлял первую ночь в общей кровати. Грэм трясёт головой, гоня прочь навязчивые мысли. Никогда не представлял! Может, разве что... Волшебник зажмуривается сильней, стараясь игнорировать окружающую действительность и стойкий запах парфюма, смешавшийся с кислородом в спальне. Представлял. Но совсем не в том разрезе, в котором могут себе вообразить пошлые умы. В конце концов, разве четырнадцатилетний подросток способен придумать что-то, достойное испуганных охов и зажатых ушей? Теодору так не кажется. Однако прежде чем его лицо послужит достойной заменой камину, волшебник меняет направление собственных мыслей.
[indent]— Эва, — вырывается из него недолго спустя, — Я не хотел.
[indent]Теодор улыбается, но несмотря на добродушно вздёрнутые уголки губ, волшебник искренне сожалеет о мгновении, когда спрятаться за деревом показалось ему достойной идеей. Выжидая недолгую паузу, он поворачивается на бок, чтобы увидеть очертания Гамильтон в темноте.
[indent]— Я совсем не хотел тебя напугать... Не так, — подтягивая стянутое с дивана одеяло, бормочет волшебник, — Я клянусь тебе, это всё выдумки скучающих идиотов. Серый человек такой же реальный, как Санта Клаус, — и если до сих пор прилив стыда был ненавязчив, Теодор чувствует подступающий давящий на горло жар.
[indent]Привыкший к полумраку, он видит лицо Эвелин, далёкое от первобытной паники, и всё равно не может избавиться от ощущения, будто он – главная причина неспокойного сна ведьмы. Поправляя подушку под щекой, Теодор старается утихомирить ускорившийся пульс и зовёт её полусонной интонацией:
[indent]— Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь, пока ты засыпаешь? Что угодно, — дернув уголком губ, обещает молодой человек, — Или почитаю книжку? У меня, правда, с собой только «Трое в лодке не считая собаки», но она смешная. Особенно, если в тебе ещё жива патриотка, — бормочет, улыбаясь, Теодор.
[indent]Сон снимает, как рукой, и Грэму не надо искать причины. Была бы его воля, он бы предпочёл не обращать внимания на детали, путающие мысли волшебника: не чувствовать её духов, не думать о том, что они находятся на расстоянии вытянутой руки. Он понимает насколько глупа его паника на ровном месте – они просто лежат на одной постели, и, тем не менее, у него так и не получается избавиться от последней, сколько Грэм ни старается. Пожалуй, хорошо, что Гамильтон никогда не хвасталась талантами к прочтению мыслей. Иначе вряд ли бы пригласила его на соседнюю подушку с такой простотой.
[indent]Теодор вжимается в своё одеяло ещё сильней, надеясь перебить врезавшийся в нос запах собственным одеколоном. А ведь всё шло так хорошо, и он почти забыл ту тихую истерику, с которой существовал рядом с Эвелин большую часть времени. Давно... не виделись? Он толком и не скажет почему он ждал мифического другого результата.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

tell me about your darkness,
what have you built there?

[indent]Сколько Теодор себя помнит, темнота не пугает его. Может быть, потому что всё детство его покой охраняет старший брат. Может, потому что он знает, что так или иначе справится с тем, что в ней прячется. А если нет? В худшем случае, Теодор Грэм провалится в вечный сон; ему, собственно, не привыкать.
[indent]И всё же страх Эвелин не выглядит в глазах волшебника ни глупым, ни детским. Любой страх не глупый и не детский. Возможно, он копает туда, куда никто не просит, но Грэму кажется, что её неположенной взрослым реакции есть лежащая на поверхности причина. Он слишком хорошо запомнил, как бледнеют лица его близких, стоит кому-нибудь заикнуться о пропущенном годе жизни из конца девяностых. Сегодняшняя «всего лишь ветка» вполне могла оказаться настоящим монстром в окне тогда. Как вообще можно смеяться над рефлексом, существующим из-за чего-то настолько ужасного?
[indent]Он бы не смеялся даже, если её страх совсем не оттуда.
[indent]— Это не глупо, — хмурится Грэм, стоит его голове коснуться мягкой подушки, — Так-то ты скажешь своим детям, когда их будет пугать приоткрытая дверца шкафа? — он нарочно косится на Эвелин, надеясь, что её зрение освоилось в темноте, чтобы разглядеть шутливое осуждение, с которым Теодор встречает её попытку посмеяться над своими переживаниями.
[indent]В конце концов, если смотреть на страхи через призму допустимости, Теодору пора вставать в очередь не выпустившихся из ясельной группы детского сада. Нет, вы посмотрите на него, боится огня! Будто огонь встанет и побежит за несчастным волшебником, лишь бы сплавить задники его протёртых кед.
[indent]— Я до сих пор боюсь... огня, — хмыкает Теодор, переворачиваясь на спину и застывая взглядом на деревянных балках, нависающих над их головами, — Ты же не станешь считать меня глупым теперь, — он поворачивает голову лишь за тем, чтобы дёрнуть бровью с вызовом и вернуться к рассматриванию потолка, — На самом деле, я готов выдвинуть гипотезу, что это способ твоего подсознания положить меня на кровать, потому что диван недостаточно удобно... в голове Эвелин Гамильтон, разумеется, — смеётся Теодор.
[indent]Эвелин порой беспокоится из-за таких несущественных вещей, что ему неловко от одной мысли: а вдруг всё дело в том, что это он вынуждает её думать, будто ему неудобно? Может, вопреки собственному желанию, Теодор всем своим видом кривится на неудобные узкие подушки дивана, а потом отнекивается, щедро уступая спальню Гамильтон? Молодой человек морщится от потока бреда, выданного полусонным сознанием. Самое время придумать, что у него есть скрытая вторая личность, являющаяся лишь затем, чтобы кольнуть своё окружение тактичным «фи» и раствориться в закате.
[indent]К счастью, – хотя вопрос, конечно, спорный – фантазия Грэма не мучает его нереальными сценариями слишком долго. Голова цепляется за первое попавшееся и очевидное, и прохладный свежий воздух становится подозрительно вязким и спёртым. Это последнее, о чём он хочет думать, находясь с Эвелин в одной кровати, но чем сильнее Теодор сопротивляется, тем настойчивей разум посылает сигналы бедствия. Он не должен думать о ней так! Это рано, это не вовремя, это!.. Он ведь давным давно пережил свое подростковое помешательство и зарёкся не реагировать на неё так, будто Гамильтон впервые кинулась его обнимать по возвращению с каникул в Хогвартс.
[indent]Отчаянно Теодор цепляется за любую другую мысль, вертящуюся в его голове, но даже это теряет свой эффект, когда Гамильтон вспоминает автора озвученной книги. Конечно, она помнила. Всегда помнит. При всём уважении, это и есть одна из внушительного списка причин, по которым Теодор Грэм находит себя краснощёким идиотом, лежащим сбоку от ничего не подозревающей Эвелин. Ему должно быть стыдно за себя – и стыдно – потому что для претендента на опору и поддержку, он плохо следит за ритмом своего сердца, стоит Эвелин прикоснуться к нему чересчур очевидно.
[indent]— Да, он самый, — он сам удивляется, как его голос берёт фальшивую ноту, оставляя Грэма надеяться, что это не выдало его шумных мыслей; он замолкает, задумываясь о том времени, о том, как читал эту книжку, и находил её забавной в совершенно иных главах, нежели сегодня, — А я и забыл, — отзывается он совсем тихо.
[indent]Знать бы только хорошо это или плохо, что столько лет прошло, а в чём-то он совсем не меняется. Теодор находит в себе храбрость, чтобы повернуться в её сторону и попытаться разглядеть лицо Эвелин, едва освещённое лунным светом из окна. Его рот непроизвольно складывается в осторожную улыбку. Не похоже, что она расстроена его упрямыми мнениями, нашедшими свой путь в сегодня сквозь турбулентность взросления.
[indent]Если, конечно, Эвелин видит его взрослым. А, казалось бы, его отпустило. Он сказал ей, они поговорили, и всё равно. Будто нарочно, Теодор не может избавиться от тревожных звоночков, так доступно объясняющих почему Эвелин Гамильтон находится в его компании с такой простотой. В конце концов, разве Теодор краснел от шуток Трэйси? Разве беспокоился о том, каким видела его Айлин? Он никогда не смотрел на них никак иначе, кроме как на своих некровных родных, близких друзей, на худой конец. Если подумать, это совсем не плохая судьба – быть близким другом Эвелин. Он бы завидовал каждому, кто был. И всё же.
[indent]Сама того не понимая, Гамильтон выдёргивает его из бездонной спирали в вопросы без ответов, заставляя Грэма сконцентрироваться на здесь и сейчас. Поворачиваясь на бок, он несколько раз кивает, тотчас вспоминая тот самый вечер, о котором говорит девушка.
[indent]— Конечно, помню, — он собирается закончить на этом, но договаривает свою мысль раньше, чем сознание придумает причины почему нет, — Мои соседи по комнате сделали всё, чтобы я никогда не забыл, — хмыкает Теодор, решая не вдаваться и без того понятные подробности.
[indent]Все были подростками. Заснуть в компрометирующей позе было прямым билетом в парк говорящих ухмылок и хромых подколов об именах будущих детей. Не сказать, что имя Эвелин было единственным стоявшим рядом с его в бестолковом ребяческом стишке, но оказалось единственным значащим. Это не остановило Грэма продолжать их поздние беседы на диванах, однако выдрессировало не реагировать на попытки поженить его как с Эвой, так и со всеми остальными.
[indent]Он не замечает, как ненадолго его нервозность и смущение отступают, возвращая Теодора в тот самый вечер, словно это было ещё вчера. Если подумать, Эвелин не сильно изменилась с того времени. Может, получила пару десятков оплеух от жизни и набралась неприятных имён в списке знакомых, но то тепло, которое девушка излучала тогда осталось прежним. Мысли о ней всегда отзывались в Грэме греющим изнутри чувством – порой до совсем некстати краснеющих щёк, но он готов пожертвовать душевным комфортом ради всего остального.
[indent]— Мне всегда было очень ценно, что тебя не раздражали мои... — он копошится в одеяле, подкладывая руку под щёку, и поправляет подушку, чтобы как следует видеть Гамильтон, — минутки интересных фактов. Да и до сих пор, — или не он морочил ей голову Серым человеком всю прогулку?
[indent]Не сказать, что все как один отмахивались от Теодора, словно от чумы – он быстро понимал, когда его собеседникам было не до рассказов о вычитанных историях о замке. И всё же тем ценней в его глазах были те, кто не просто слушал, а был готов поддержать волшебника собственными знаниями. В особенности, когда их звали Эвелин Гамильтон.
[indent]Он не сразу понимает куда клонит девушка, заметно теряясь от звучащего «испортить». Ему толком не представить, что такого она должна сказать или сделать, чтобы Грэм остался с ощущением «обосрано». Разве что, в буквальном смысле испачкать его в чьём-нибудь – на выбор фантазии – говне. Впрочем, к моменту, когда до Теодора всё же доходит, волшебнику становится не до шуток про какашки. С силой он вжимается в подушку, молясь, что та проглотит его заживо и скроет вспыхивающее краской и без того красное лицо. Он молчит так долго, как может, боясь, что если откроет рот сейчас, его слова будут походить на речь заики.
[indent]Замечая её ладонь, Грэм улыбается и повторяет изобретённую Эвелин композицию на ладошке, чтобы перехватить её пальцы и аккуратно сжать их в своей руке. Чересчур храбро для сгоревшего в аду? Он слишком хорошо знаком с этим ощущением, чтобы не знать, как не обращать на него внимание.
[indent]— Я тоже, — находя её глаза, негромко отзывается Теодор.
[indent]Он отпускает её ладонь неспешно и оставляет свою неподалёку в надежде, что не выдаст ни своего желания бежать и прятаться, ни прямо противоположного оставить всё так, как есть. Грэм еле слышно вздыхает, стараясь вернуть себе ясность разума и способность отвечать не односложно.
[indent]— Можешь пользоваться моей тушкой для приманки всех подкроватных жителей – это честь умереть за вас, мисс Гамильтон, — пускай он смеётся, шутит Теодор только наполовину; если бы он мог, он бы защищал её от всего мира – пусть только попросит, — Правда, если начнёшь находить меня на своём диване в Карлайле, советую проверить дважды точно ли это я, и безжалостно отправить меня в Мунго, если да. — Достаточно отшутился, чтобы никто ничего не подумал? — Но если серьёзно, я всегда в одном письме от тебя, — он задумывается, затихая, и вдруг добавляет, — Надо будет это исправить. Ничего не хочу сказать, но есть способы гора-а-аздо быстрей, чем то, к чему ты привыкла, — и она, наверняка, знает о чём он.

tell me about your darkness,
w h a t   p l a c e s   d i d   y o u   h a v e   t o   t o r c h
to be able to see the edge of morning?

[indent]Теодор засыпает на полуслове и, открыв глаза первым, молчаливо чертыхается на дурацкую привычку, развившуюся от ставшего привычным состоянием недосыпа, сваливаться там, где присел. Остаётся надеяться, что проведённые минуты наедине с темнотой не вынудили Эвелин испытать нечто похожее на то, что заставило девушку запрыгнуть ему в ноги. По крайней мере, она не выглядит так, будто её сон был беспокойным.
[indent]Он позволяет себе понаблюдать за ней спящей до тех пор, пока резкий приступ совестливости ни выгоняет волшебника прочь с кровати. Грэм старается сбежать от неё незаметно, но проваливает проверку на грациозность, слыша медленное копошение, сопровождающееся сонным голосом Эвелин. Сидя на краю постели, он поворачивается на неё через плечо и тепло улыбается, умиляясь её заспанному виду.
[indent]— Доброе утро. Кажется, мы можем сказать: не в этот раз, Серый человек, — хмыкает Грэм, сползая ногами на холодный пол и косясь на щекочущую нос прядку. Пожалуй, он не хочет знать, что вынуждена наблюдать Гамильтон поутру.
[indent]Отправляя себя к раковине, Теодор мучается, неуверенный не сказал ли или не сделал чего-то, что могло быть воспринято Эвелин неверно. Попросите его объяснить, что именно он окрестил страшным «неверно», он толком и не скажет. Впрочем, беспокойство Грэма отходит на второй план, когда его встречает куда более бодрая Эвелин, не прыгающая от него к противоположной стене. А стоило. Если бы ему желало доброго утра его собственное отражение, он бы, как минимум, отполз на полметра в бок.
[indent]Изображая знакомый ход конём, Теодор оживлённо предлагает девушке занять место на завтраке и, справившись о её желаниях на счёт последнего, позволяет ей собраться в гармонии с окружающим миром без его нависающего присутствия. Когда Эвелин появляется в поле зрения, он чуть подскакивает с места, чтобы позвать её по имени. Спасибо первым двум глоткам кофе, глаза Теодора открываются шире, чем «честное слово, я не мёртв».
[indent]Погружаясь в оживлённое обсуждение планов на ближайшие часы, Теодор ловит себя на навязчивой идее, заставшей волшебника с той секунды, как Гамильтон оказалась в его распоряжении на сутки. Он даже ненарочно замолкает, принимаясь изучать лицо Эвелин на предмет знака на заведомый отказ или скрытую вселенскую усталость от его общества. Он знает, что занимается очевидной глупостью. Не легче ли просто... спросить? Увы, в то мгновение, когда щёки Грэма загорелись румянцем и он вспомнил почему, опция «легче» перестала существовать. Он не жалуется, просто... чувствует, как пульс начинает разбегаться, словно ему вот-вот откроют тайну смысла жизни, а не:
[indent]— Я тут подумал, — наконец нарушая своё молчание, просыпается Грэм, — Это, разумеется, опционально и абсолютно не принудительно. Вечером мы собираемся в центре Лондона с Илаем, Трэйси и, в общем, знакомой тебе публикой, — крутанув ложкой в кружке с кофе, он прикрывает один глаз и чуть морщится пузырькам на поверхности, а затем возвращает своё внимание к Эвелин, — Я могу завезти тебя в Карлайл, а могу украсть с собой в Лондон. Или завести в Карлайл и украсть в Лондон. Это всё нюансы, — дернув носом, опускает взгляд и смущается Грэм, — Если ты хочешь. Потому что, — он прикладывает ладонь на сердце, смотря Гамильтон в глаза, — я пойму, если ты не готова пережить ещё одно путешествие. Не знаю, мне, — он снова дергает носом, поджимает губы и решается сказать прямо, — тяжело с тобой расставаться. Я знаю, как по-детски это должно звучать, и, к счастью, я вполне могу напрячься и смочь, — нарочно возвращая себе бодрое беспечное настроение, дергает бровями Теодор.
[indent]И с каждым разом будет сложней и сложней. Потому что где-то он уже это видел и сейчас осознает это по-особенному ясно.

Подпись автора

⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯ only in my darkest moments can i see the light
I   T H I N K   I ' M   P R O N E   T O   G E T T I N G   B L I N D E D   W H E N   I T ' S   B R I G H T

well, this december, i'll remember ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯