к о н е ц   м а р т а   1 9 9 8   г о д а Зима в Братхэйме длится далеко не три месяца. Март на настенном календаре стремительно подходит к концу, а перепады температур никак не перестанут досаждать гостям замка, кажущегося по-особенному пустым без Остары и сестёр. Приходится спасаться затопленными каминами чуть ли не с середины дня – помещения едва прогреваются и стремительно остывают, стоит огню потухнуть. Алистэр не жалуется. В каком-то смысле, дрожащие тенями стены придают антуража, заставляя чувствовать себя каким-нибудь аристократом семнадцатого века, заскучавшим и ударившимся в писательство.
А писать приходится часто. Получать скомканным пергаментом по лицу, переписывать и снова получать. Но за неполный год юноша научился читать между строк и не принимать всё близко к сердцу; с тех пор как они основались на английском материке, Бартоломью злится всё чаще, и винить его не за что. Маккензи и сам дергается от шорохов ночью, едва высыпаясь, и в следствие реагируя на любой раздражитель, словно оголённый нерв. Особенно с тех пор, как их приняли за беженцев на выходе со Скотланд-плейс на Грейт-Скотланд–ярд. За время их поездки юноше не раз приходилось применять магию, защищаясь. И всё же бороться за свою жизнь не против грабителей или мелких разбойников, а против таких же волшебников, как и он, впервые.
Когда Алистэр не пишет, заняться становится нечем, и он начинает думать. Перебирать воспоминания, как старый семейный альбом, прогонять свою жизнь, словно на киноплёнке, выявляя сюжетные повороты, которым он не придавал никакого значения в то время. Чаще всего он возвращается в июнь 1997 года. И будь у отрывков из памяти физическая оболочка – этот бы оказался протёртым до дыр.
Уже несколько дней, рассматривая ссадины на своём теле, он спрашивает себя: «Оно того стоило?» Годовое молчание, должное поставить жирную дочку в его словах, затерянных далеко в прошлом лете, показать, как глубоко поступок Мэрилин Маккензи задел его. Показал? Поставил? Только в итоге вместо победных лавров он видит заметно повзрослевшее отражение, смотрящее на него из зеркала с оттенком сожаления или жалости – ему не до разборок в оттенках эмоций. Меняются ли люди? Алистэр Маккензи не возьмётся говорить за весь мир, но оборачиваясь на свою версию из прошлого, ему хочется злорадно усмехнуться. Наивный маленький мальчишка, уверенный, что знает лучше всех. Ничего он не знает. И даже сейчас. Ни-че-го.
Не проходит много времени прежде чем юноша широким движением сдвигает стопки исписанной бумаги в один конец стола и кладёт перед собой чистый лист пергамента, тяжело роняя ладони на деревянную поверхность. Алистэр смотрит в желтеющее пятно, вслушиваясь в собственный ритм дыхания. Он сидит почти неподвижно, словно выжидая знака свыше или командного свистка. А затем резко оживляется и берёт в руки перо.

Откладывая в сторону перо, юноша с усталостью смотрит на груду бумаги в корзине у стола и спешит запаковать исписанный пергамент в конверт. Прежде чем испугается, что уже слишком поздно, и передумает. В конце концов, опоздает он тогда, когда сыграет в ящик, а до тех пор время ещё есть. И Алистэр надеется, что на этот раз оно будет на его стороне.

2 0   а п р е л я   1 9 9 8   г о д аАлистэр тяжело дышит, подбрасывая сумку в одной руке и поправляя огромный горшок с цветами в другой. Говорят, дети цветов не одобряют убийство растений, и приходится выходить из положения молодым кустом пионов, лезущих в нос и заставляющих чихать. Главное, не спрашивайте какими стараниями он добывал его, оказавшись на американской земле, и пытаясь успеть вовремя. Не успел, но игра стоила свеч. Алистэр Маккензи не простил бы себе появления без подарка, пускай, его главная часть отправилась в Америку ещё неделю назад.
В последний раз он видел эти стены прошлым летом, и нельзя сказать, что эти воспоминания отдают особым теплом в груди юноши, однако после забега на выживание почувствовать холодные мурашки испуга по спине практически невозможно. Да и некогда топтаться на пороге, выжидая готовности организма.
Не обращая внимания на громкий голос Тодо, сообщающий, что он уже спешит открывать дверь, молодой человек дергает ручку локтём и вваливается внутрь. Домовой эльф испуганно отскакивает от вторгшегося, но быстро узнаёт ранее частого гостя. Существо открывает рот, и Алистэру приходится шикнуть, чтобы его не сдали с потрохами.
— Но... сэр... там уже... торт! — несчастный эльф пытается донести истину сквозь повторяющееся «ш-ш-ш», и когда из столовой доносится означающая катастрофу песня, Маккензи наконец слышит домовика и подскакивает на месте, кидая сумку в сторону.
— Торт?! Юна! Стой! Юна! — он бежит так быстро, как может, стараясь перекричать громогласную семью, — Юнона Брук Маккензи, не смей загадывать желание без меня, кому говорю! — он вваливается в комнату, спотыкается, чуть не отправляет горшок с пионами в полёт на чью-то голову и наконец встаёт ровно на месте. Всё ещё тяжело дыша, Алистэр ставит куст на ближайшую поверхность, громко выдыхает и раздвигает руки в стороны, как на сцене в театре, — Успел, — вдох, — С Днём Рождения, кнопка, — наверное, он никогда не научится не вваливаться в жизнь людей с широкого шага и фейерверками за спиной.
— Ну? — резко разводя руками в вопросительной манере, Алистэр изображает полное недоумение, — Свечи задувать кто будет? — на лице юноши тут же появляется самая широкая улыбка, которую он только может подарить своей младшей кузине. Стоит Юноне наконец-то загадать желание, как Маккензи спешит к ней, стискивая девушку в объятиях и стараясь отогнать странное чувство, будто он вовсе и не уезжал. Он повторяет так с каждым, кто здоровается с ним, недоумевая откуда он появился, как долго задержится и что с внешним видом молодого человека. И даже не обижается, когда глаза некоторых присутствующих округляются при виде серёжки в носу и белого пятна на голове. Привыкнут. Смирятся.
Выныривая из очередного затянувшегося приветствия, Маккензи видит искомую светлую макушку и неспешно делает шаг навстречу, смято улыбаясь. На мгновение глаза девушки кажутся ему полными ужаса или радости или... чёрт его знает, что там происходило в голове Мэрилин, и потому Алистэр театрально крутит головой вокруг себя, словно ищет кого-то ещё, кто мог вызвать шторм эмоций на её лице.
— Только давай без рукоприкладства, мы же не на свадьбе, — потому что эти двое вполне могли устроить пьяное побоище. По крайней мере, в воображении юноши так точно, — Привет, — ещё один шаг навстречу, — Готовься, сейчас я сделаю что-то очень ужасное, и тебе потребуется вся твоя выдержка, чтобы не засадить мне в солнечное сплетение, — его улыбка, кажется, растёт пропорционально волнению и сбивающемуся сердечному ритму. Оказываясь напротив волшебницы, Маккензи издаёт тихий нервный смешок и в ту же секунду наклоняется, сжимая Мэрилин в коротких объятиях. — Всё-всё, худшее позади, — отшучиваясь, парень отступает назад, опять дёргает уголки губ вверх и спустя мгновение реагирует на своё имя, выкрикнутое с другого конца комнаты. Сокрушаясь, Маккензи морщит нос и идёт на зов. Не то что бы он надеялся поговорить здесь и сейчас. И всё же.

э т и м   ж е   в е ч е р о мОбстановка успокоилась ближе к вечеру, когда даже Алистэру начало казаться, что он исчерпал лимит общения на сегодня. Их можно было понять – не каждый день кто-то возвращается из кругосветного путешествия, отдалённо напоминая человека, который в него отправлялся. Внешне, разумеется, потому что обновлённой личностью Алистэр себе не казался и лишь озадаченно вскидывал бровями, когда кто-нибудь подмечал, что он стал по-другому мыслить и говорить. Людям вечно мерещатся глупости после разлуки, и обновлённый Маккензи был явно одной из этих глупостей.
Сказать по правде, юноша и сам был рад почувствовать себя повидавшим свет стариком, собравшим вокруг зазевавшихся детей. Только вот погрузиться в новый образ полностью у него не вышло. Зудящая в затылке мысль не давала Алистэру покоя, заставляя то и дело оборачиваться в поисках светлой макушки Мэрилин. Девушка так и не ответила на его письмо, а Маккензи всё ещё не умел читать мысли и не имел ни малейшего представления о том, насколько плачевно было его положение. В какой-то момент он потерял её из виду и успокоился лишь тогда, когда сбегающий силуэт мелькнул на крыльцо.
— Пс, Тодо! — шикает Маккензи, останавливая домашнего эльфа, крутящегося с посудой на кухне, — А сделаешь две кружки какао? И зефира накидай, — получая быстрое согласие, дожидается заказа и, поблагодарив существо, проползает мимо оставшихся жителей дома на улицу. К его удаче он находит Мэри на крыльце, аккуратно закрывает скрипящую дверь ногой и не спеша подходит к волшебнице сбоку, оставляя вторую кружку на перилах перед ней. Он долго думал о том, как лучше будет разбить тишину, длившуюся почти целый год. Но вопрос вырывается, не посоветовавшись с головой:
— Медитируешь? — поднимая глаза на Мэрилин, он улыбается виноватой улыбкой.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

# n p :  J a y m e s   Y o u n g  –  I ' l l   B e   G o o dОн часто представлял своё возвращение. Алистэр Маккензи принадлежал той касте людей, которая существовала одной ногой в реальном мире, а другой в том, где он пытался предсказать будущее, не имея к этому никаких инструментов. Ещё не успев отплыть с материка летом прошлого года, юноша рисовал удивлённые лица родственников, встречающих его после долгих путешествий, придумывал истории, которые могли бы с ним произойти и стать темой обсуждения за праздничным столом в честь его приезда. Это помогало не чувствовать разлуку так очевидно, но, как и всё в этом мире, имело оборотную сторону монеты.
Реальность редко оказывается такой, какой мы её представляли, и реальность Алистэра Маккензи не стала исключением. Казалось бы, он видел и широкие улыбки, и удивлённые взгляды, направленные на него, его сжимали в объятиях и говорили как счастливы, что он наконец-то дома, однако мрачные тучи выделялись на пестрящем полотне дня рождения младшей кузины. Не требовалось смотреть в их направлении, чтобы бороться с холодом, идущим по спине. От короткой встречи с укором в глазах отца, от усталой радости матери, и главное, непривычного ощущения пустоты от объятий с Мэрилин. Кажется, девушка даже не двинулась, очутившись в тюрьме из тисков Маккензи, и как он бы ни хотел не придавать этому значения, списав всё на эффект неожиданности, глупо успокаивать себя. Из всех возможных причин единственная была верной – и винить в этом кого-то, кроме себя, юноша не мог.
Но принимать происходящее, как данность, тоже не собирался.
[float=left][/float] — Кто бы мог подумать. Юнона совершеннолетняя, — он поднимает глаза к небу и тихо хмыкает, прислушиваясь к голосам, оставшимся за входной дверью, — А ведь вроде совсем недавно мы были на её месте, — воспоминание о кустах перед крыльцом родительского поместья всплывает в сознании, и волшебник моментально морщит нос, отгоняя видение, — Но не будем о плохом. Хорошо, что со мной у неё мало общего, — нервный смешок.
Его имя разбавляет тишину на крыльце, и Алистэр вновь чувствует странную пустоту, встретившую его в столовой. Наверняка, он драматизирует, но полное «Алистэр» звучит холоднее, чем «Эл». И даже холоднее, чем «Доркас». Отчего юноша тотчас ухмыляется и делается театрально серьёзным: «Блэйк Маккензи,» — чтобы вышло как можно более официально. По-другому бороться с тяжестью в груди у него не получалось.
— И тебе привет, Мэ-ри-лин, — отделяя каждый слог, поёт светловолосый и тянет уголки губ вверх. Складывается впечатление, что потянись он к ней рукой, и пальцы встретятся с незримым разделяющим их барьером сантиметрах в пяти от кожи. И несмотря на это, хватает одного взгляда на лицо девушки, чтобы напряжённое нутро разбавило тёплым родным чувством. Словно его дом далеко не спальня на втором этаже, не пропахшая табаком отца и парфюмом матери гостиная, а быстро гаснущая улыбка Мэрилин Маккензи.
Замечая, что волшебница на него смотрит, парень поворачивается и коротко улыбается, прокручивая горячую чашку в ладонях. Он реагирует моментально. Сначала задирает брови, а затем раскрывает рот то ли в наигранном, то ли в настоящем возмущении.
— Я ведь написал, что скоро! — Маккензи умудряется встрепенуться всем телом и не разлить какао на поручни, — Не знаю, чего я боюсь узнать больше: на какую дату ты поставила или во сколько ты оценила ненадёжность моего слова, — смеясь, он гневно качает головой и округляет глаза на кузину. Хотелось бы сказать, что весело ему было в той же мере, что могли наблюдать окружающие. Увы, молоточки чувства вины принимались стучать по вискам, стоило слову, жесту, фразе невзначай затронуть то, что привело к этим ставкам и разделённому на двоих чувству неловкости. Ей же было неловко? Лучше неловко, чем всё равно, и где-то в глубине души Алистэр надеялся, что даже самая смертельная обида не могла склонить стрелки их отношений на нулевую отметку безразличия. Только не такая глупость.
Однако на его счету было куда больше, чем годовое молчание. Сценки из школьного прошлого выстраивались перед ним одна за другой, заставляя беззвучный вопрос повиснуть в воздухе: «Что из всего этого станет последней каплей?» И версия, что отъезд был квинтэссенцией всего, что Алистэр натворил со времён переходного возраста, начинала казаться, если не логичной, то определённо возможной.
На короткое мгновение на крыльце повисает тишина, и Маккензи подтягивает кружку к губам, мозоля горизонт. Юноша делает глоток, и в эту же секунду в другой стороны дома схлопывается фейерверк, заставляя светловолосого подпрыгнуть на месте, чуть не разливая всё на себя.
— Мерлин! — наконец поймав баланс, он быстро моргает и резко выдыхает. Опасливо Алистэр поворачивается себе за спину, чтобы убедиться в предположении здравого смысла о взрывающихся салютах, и выдыхает во второй раз. Уже в разы спокойней. Парень аккуратно ставит кружку на поручень в надежде избежать повторения истории с выходящим из берегов какао. — Вот пообщаешься с Бартоломью, и тоже нервы станут ни к чёрту, — отшучивается Маккензи, предупреждая непонимание в свою сторону. Ещё день назад взрывы за спиной должны были побуждать к единственной мысли: бежать. Или погибать героем, потому что в случае Алистэра надеяться на пробуждение берсерка, дремавшего последние восемнадцать лет, – явно поставить не на ту скаковую лошадь.
— Даже немного странно, — отвлечённо начинает молодой человек, — То, что сейчас творится в Англии добралось до Европы и пошло дальше на восток. А здесь... здесь так тихо и спокойно, словно ничего в мире не происходит. Надеюсь, — он на момент замолкает, будто взвешивая стоит или нет произносить то, что собирается, а затем всё-таки говорит, — Так и останется, — Маккензи старался верить в победу, видеть светлое в погрязшей во мраке Великобритании, но вот загвоздка. Если бы он верил по-настоящему, то не стоял бы на крыльце поместья Маккензи в Чарльстоне. И не подумайте, что он сбежал, испугавшись. Нет, разумеется, Алистэр боялся, однако вовсе не за собственную жизнь, хотя умирать ему тоже не хотелось. В Америке была его семья, старые друзья, и если миру было суждено рухнуть, то юноша бы предпочёл быть задавленным насмерть в месте, где родился и вырос. И заодно попытаться исправить всё, что сломал, до этого долгожданного мгновения.
Не в его правах было ожидать от Мэрилин первого шага навстречу. Сказать по правде, он был не уверен, что мог надеяться хотя бы на ответный, и как бы ни было страшно сдвинуть их диалог с мёртвой точки, эта задача лежала на плечах Алистэра. И всячески оттягивалась разговорами обо всём, кроме важного. Конечно, можно сказать, что политическая ситуация в Соединённом Королевстве – тоже не повод для шуток, но когда оказываешься за тысячи километров от эпицентра, серьёзность ситуации чувствуется не так остро.
— Мэр... — заканчивает он так же быстро, как и начинает, прерванный чьим-то секундным вмешательством в тихое пространство крыльца. Глубокий вздох, сопровождающийся полуоборотом в сторону входа на случай, если кто-то ещё собирается пошатнуть и без того хлипкое спокойствие Маккензи. — Кто-то ещё? Нет? Да? — но дверь остаётся неподвижной, и Алистэр поворачивается к кузине. [float=right][/float] — Я знаю, я написал уже всё в письме, – оно ведь дошло, да? – но думаю, что вслух сказать это тоже стоит, — смотреть в глаза Мэрилин оказывается тяжелей, чем юноша ожидал, и всё же он продолжает. — Не хочу, чтобы мы становились этой неловкой картинкой семьи, где некоторые её члены пересекаются только из-за общей фамилии. Я натворил делов, Мэри, — волшебник опускает глаза к поручню и тут же поднимает обратно, — Но я хочу всё исправить. Всё, что могу. Ты... — невнятное движение плечом, нервный кивок головой, — Позволишь мне? Потому что я не представляю как существовать в мире, где я не могу завалиться к вам в дом с утра и получить твоей вафлей по лицу за чрезмерное количество слов в секунду, — на его лице появляется виноватая улыбка, разбавленная негромким смешком. Пожалуй, некоторые вещи не меняются никогда, и перед лицом возможно разбитого сердца, Алистэр Маккензи предпочитает тянуть вверх шире, чем может.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

# N P :  N E V E R   S H O U T   N E V E R  –  R E D   B A L L O O NСейчас, стоя на крыльце чарльстонского поместья, к которому возвращался на протяжении всей поездки, он наконец-то смотрел со стороны. Он будто ступил одной ногой в прошлое, пропуская через нынешнего себя все те мысли, эмоции, которые толкнули его прочь летом девяносто седьмого. Только бежать ему больше не хотелось. Алистэр ясно помнил ту злость, то колющее отчаяние, с которым пытался докричаться до окружающих. Он помнил, как обвинял их: непонимающих, слепых, надменных. В подростковой истерии он развешивал на всех ярлыки врагов и друзей, и последних можно было сосчитать на пальцах одной руки. Он был обижен. По-настоящему обижен, но потребовались долгие месяцы, чтобы понять: далеко не на тех, кого обвинял.
Многие привыкли считать: Алистэр Маккензи – открытая книга. Он много говорил, ещё больше мельтешил перед глазами и, действительно, создавал впечатление человека, чью душу не стоило искать в глубинах тихих вечеров и уединённых разговоров. Ведь всё было на поверхности, верно? Не верно. И Алистэр ожидал, что кто-нибудь заметит. Кто-нибудь был обязан посмотреть не в упор, а сквозь. Отыскать скрытый смысл. В проклятиях, адресованных фирме. В скором отъезде. Он ждал, что окружающие поймут его, когда сам толком ничего не понимал. Он злился не на мир. Он злился на самого себя, и это не было свалившейся на плечи неожиданностью. Эти обиды копились куда дольше, чем за неудачный разговор с семьёй и Мэрилин Маккензи. Кирпич за кирпичом Алистэр строил фундамент из разочарований: трусости, мелочности, ложных идеалов.
Он не делился тем, что происходило у него на душе, не жаловался и не хныкал у кого-нибудь на плече. Все знали, что Алистэр Маккензи думает о рабстве, дискриминации магглорождённых и любом другом сюжете, выбранном вышей фантазией, но что Алистэр Маккензи чувствовал? Что происходило в его жизни, помимо событий, предоставленных на всеобщее обозрение? Об этом он не говорил никогда и всё равно верил, что люди догадаются, заметят по глазам или прочитают в кофейной гуще. В конце концов, обратятся к Юне с просьбой немедленно увидеть какой-нибудь вещий сон, в котором на неё снизойдёт озарение, что кузен вовсе не детский бассейн с точки зрения личностной глубины.
Сейчас Алистэр понимал: Мэрилин не могла знать, как тяжело было с отцом, не видящем в нём литературного потенциала. Не могла догадаться, что холодность к бывшей девушке была вызвана далеко не навалившейся скукой от затянувшихся отношений. Что вся эта нервозность и ранимость были не частью характера, а молчаливым криком усталости. Ведь как можно было учитывать что-то, о чём юноша не заикался ни единого раза?
Сейчас, смотря на прошлое сквозь призму пережитых месяцев, он наконец понимал, что ждал от окружающих невозможного. А главное, ждал невозможного от Мэрилин.
— Неужели так долго? — умоляющим взглядом он смотрит на кузину, сводя брови на переносице и поджимая губы, —  Ты разбиваешь мне сердце, — тихий смешок. Алистэр наклоняется в сторону под инерцией толчка в плечо и ненадолго замолкает. Ему хотелось ухватиться за это мгновение, задержать его на лишние пару секунд, прежде чем прошлое вновь всплывёт на поверхность уколом под рёбрами от неаккуратного слова. Он знал: Мэрилин не специально, и даже если... это не имело никакого значения. Он сделал больно – она оборонялась. И всё же были короткие просветы, – прямо как сейчас, – когда всё вставало на свои места, и именно они давали ему надежду, что не всё безвозвратно потеряно, и это не навсегда.
Когда девушка говорит про ружья, Алистэр лишь смеётся, устремляя взгляд на стирающуюся в ночи линию горизонта. Мгновение, за которое он так усиленно цеплялся, растворяется, и в воздухе вновь повисает ностальгический запах свинца. Он может повторить ту самую фразу, которая резонировала эхом в том, что Мэрилин сказала секундой раньше. Наверное, Алистэр даже мог вспомнить с какой интонацией, с каким выражением лица сотрясал воздух «нелюбовью к семейному делу». Но это последнее, о чём молодой человек хотел думать.
— Ты явно недооцениваешь себя, — хватаясь за другую тему, как за спасительный круг, он поворачивает голову к волшебнице и кривит неодобрительную физиономию, — Знаешь, мне не кажется, что это трусость, — переставая кривляться, он несколько меняется в тоне, — Что бы там ни происходило, тут мы нужней. Не знаю, чем это всё закончится, — поднимая глаза к небу, негромко вздыхает юноша, — Надеюсь, я зря волнуюсь, и до нас эта война не дойдёт. Но если так... кидаться грудью на амбразуру я буду за свою семью, а не за весь мир. Может быть, смогу пролить света на мракобесие, которое творится в американских газетах, — многозначительное движение бровями, сопровождается ехидным смешком, — Моё оружие – слова, а не кулаки, — Маккензи замолкает на миг, а затем добавляет, пожимая губы, — Чем богаты, тем и рады, — сходства с портретом Гарри Поттера юноша не нашёл, и даже не являлся избранным или одарённым (разве что альтернативно). А значит, велика вероятность, первая встреча с тёмным волшебником, от которого содрогалась Англия, стала бы для него последней. И как бы ему ни хотелось, обманываться Алистэру не давал здравый смысл.
Когда Мэрилин пытается встать, сердце волшебника исполняет предсмертный кульбит и даёт о себе знать ударом гонга в ушах. На одно нескончаемое долгое мгновение Маккензи думает, что она уходит. Что он поторопился с извинениями и разбил хрупкий шар понимания, сохранившийся между ними. Однако девушка зовёт его за собой, и Алистэр не стесняется громко выдохнуть, смотря на неё глазами человека, повидавшего смерть и вернувшегося в мир живых.
— Как пожелаешь, — и если вы думаете, что он берёт слишком высокую ноту, будто ему придавило жизненно-важные органы, правильно думаете. Следуя за своим рукавом, Маккензи сбегает на траву и вдыхает морской воздух. Он скучал по тёплой части Антлантики. Конечно, в Европе и Англии тоже можно было окунуться в ледяную воду и приблизиться к дому, но там всё было совершенно иначе. Попробуйте встать у берега в районе Бордо во Франции – сдует. В Чарльстоне было куда спокойней и значительно теплей. А может, ему просто казалось. Дома даже та же самая еда по вкусу куда лучше.
— Такое забудешь, — останавливаясь, он помогает кузине с пледом и поднимает на неё взгляд, — Я помню каждый куст, под которым навернулась Юна, — смешок. И каждый куст, под которым он потом получал по пятой точке, потому что не взял в расчёт возраст младшей сестры. Сейчас это не вызывало в нём и толики негодования. Скорее, забавляло, потому что мало что изменилось. Разве только Алистэр научился предвидеть подводные камни в общении с Юной и не обижать ранимое сердце девушки своими комментариями. И почему с Мэрилин не могло быть так легко? Впрочем, ответ на этот вопрос он знал в той же мере, пускай, так и не осмелился произнести его хотя бы в собственных мыслях.
Маккензи валится на спину и замолкает. Внимательно он слушает каждое слово, произнесённое девушкой, невольно напрягаясь. Кажется, Алистэр даже перестаёт дышать, боясь, что пропустит важную часть за сопением собственного носа. Он смотрит на небо, но боковым зрением улавливает все движения Мэрилин. Как та вздыхает, прижимает руки к лицу, словно собирается сказать что-то пострашней, чем предложение отправиться к чёрту. Думаете, не было такой фразы? Молодой человек составил бы вам целый том способов довести его до остановки сердца. От «я навсегда разочаровалась в тебе» до «приглашаю тебя на свадьбу, которая будет завтра». Провести каникулы у чертей сразу видится отличной перспективой.
— Расскажу! — он поворачивается слишком резко, стоит ей заикнуться об историях и о том, что она рада. Сознание Маккензи отбрасывает прочь все «пошатнуло» и прошедший год, обводя красным фломастером то, что действительно важно. Она не просит его исчезнуть. Не просит оставить её в покое, и Маккензи едва сдерживается, чтобы не встать на ноги для большей убедительности вещания. — Конечно, расскажу! О, ты ещё будешь умолять кого-нибудь заткнуть мне рот и увести отсюда. Чего-чего, а историй у меня столько, что на один вечер не хватит. Даже хочется поскорей состариться и докучать своим внукам, — переворачиваясь на бок, чтобы видеть Мэри, он подставляет ладонь под щёку и корчит лицо, словно у него нет зубов, принимая соответсвующий старческий тон, — А вот знаете! Вот я осенью тысяча девятьсот девяносто седьмого года!.. — юноша давится воздухом и смеётся, кашляя. Находя ладонь Мэрилин, сжимавшую его предплечье, он аккуратно берёт её и широко улыбается, а затем отпускает и возвращается в лежачее положение. — Итак, — секунда, он понимает, что выглядит недостаточно убедительно на спине, спешно поднимается и садится по-турецки, — Вот, так лучше. Итак! Прошло две недели с момента, как мы прибыли в Африку, — его тон делается заговорщическим, и Маккензи начинает. Он делает это в своей лучшей манере: экспрессивно, с жестикуляцией, словно перед ним лежит не только Мэри, но ещё и полный зал зрителей. Впрочем, она и была главным зрителем, оттого обычные рассказы превращались в театральную импровизированную постановку.
Он не обошёлся одним рассказом, однако не стал утомлять волшебницу монологом на час. Кроме смеркута, он вспомнил парочку забавных ситуаций, произошедших на том же материке, и свалился обратно на спину, ненадолго замолчав. С самого крыльца в его голове вертелась мысль, которую он никак не мог набраться смелости озвучить. На самом деле, Маккензи не хотел возвращать всё на отметку «как было». Именно это как было увело его прочь из Америки, и Алистэр боялся повторения истории. Пора было начинать говорить не только о политике Лихтенштейна, потому что ничего увлекательней придумать нельзя было, но и озвучивать что-то менее увлекательное. Например, личные переживания Алистэра Маккензи, которые давались куда проще в письме, нежели вслух.
— У меня есть ещё одна история, — переставая сотрясать окружающую действительность сто и одним движением в секунду, молодой человек говорит спокойней, — Она не о путешествии, но ты её не слышала, обещаю. По крайней мере, не настоящую версию, — короткий взгляд на девушку, быстро гаснущая улыбка. Волшебник отворачивается к небу, потому что так было проще. По крайней мере, так ему не придётся высматривать оттенки эмоций, которые могут появиться на лице Мэрилин. — Когда мы поступали в Ильверморни, я молился всем, кому мог молиться, чтобы мы попали с тобой в один дом, — тихий смешок, — Но когда услышал рёв вампуса, сразу понял – дело шляпа. Ну, какой из меня воин? —  ещё один смешок, — Я знал – ты обязательно найдёшь себе приятелей в первый же день. С тобой бы у меня точно были шансы. А я? — многозначительный кашель, — В общем, я не ошибся. Мало кого интересовала моя бурная фантазия и истории. Своим соседям по комнате я показался странным, и пришлось думать, что сделать, чтобы им понравиться. И я придумал. Стоило мне заикнуться о том, что я стрелял из ружья, и мой родственник сам Рой Маккензи – владелец оружейной монополии, как из неинтересного странного мальчика, я превратился в самую настоящую достопримечательность комнаты, — Алистэр вновь смеётся, но на этот раз скорее разочарованно, [float=left][/float] — Конечно, я знал, что это поможет. Кто в здравом уме скажет, что МАМС – бесполезное предприятие? И я знал это, потому что сам гордился тем, чем занималась твоя семья, и что моя фамилия напрямую с этим связана, — Маккензи тяжело вздыхает и рывком поднимается в сидячее положение, подтягивая колени и обнимая их, — Гордился, а затем понял, что рядом с великими достижениями МАМС, имя Алистэр Маккензи читается как кто-то там Маккензи, — он дёргает бровью, но не останавливается, — Я не считаю, что оружие – это плохо. Чёрт, Мэри, я горжусь тем, что я Маккензи, но мне потребовалось много времени, чтобы понять, что мне не надо принижать значимость компании, чтобы не потеряться на её фоне. Я знаю, я создаю впечатление самоуверенной выскочки, но нет, Мэри. И то дерьмо, которое я сказал тогда, оно было далеко не из уверенности в своих силах, — он начинает широко улыбаться, добавляя, — И с твоего позволения я буду гордиться тем, что я Маккензи. А заодно докажу миру, что я не кто-то там, а Алистэр, который пишет чертовски интересные статьи, да ещё и может прострелить вам глаз, если вы не согласны. И начну доказывать с того, что получу стажировку в «Нью-Йоркском Призраке», — он всегда рассказывал ей важные планы первой. Так что изменять традиции?

n o w   t h a t   I   c a n   f i n a l l y   s e e
t h e   b i g g e r   p i c t u r e   s t a r i n g   b a c k  a t   m e

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

Признаться в этот раз было куда проще, чем год назад. Он не строил воздушных замков, не ожидал оваций и восхищений смелостью, он просто... сказал. И наверное, за подобное отношение к жизни стоит благодарить нелюбимого Мэрилин Бартоломью, который на каждое уверенное: «Вы будете в восторге от того, что я разузнал!» — без энтузиазма пожимал плечами и лениво изучал исписанный пергамент, протянутый в ознакомление. А иногда Алистэр вовсе получал этим пергаментом по лбу, выслушивая, как найденная информация устарела, и лучше бы ему не появляться до тех пор, пока не отыщет что-то поактуальней второго века до нашей эры.
Ничего не ждать – философия куда более выигрышная, чем продумывание идеальных сценариев. Таковыми они оказывались очень редко, и всё заканчивалось чьими-нибудь слезами и гордыми выходами в дверь. Знаем. Проходили. На этот раз юноша решил попробовать другую тактику, ведь сути это не меняло: Мэрилин была и оставалось той, чьё мнение интересовало Алистэра в первую очередь. Посторонние могли подумать: почему? Ведь они едва понимали друг друга и, кажется, могли поссориться на ровном месте, стоит кому-нибудь оступиться и сказать лишнее слово. Прошёл целый год. Сколько событий и перемен может произойти за такое время! То, о чём Юнона не писала в письмах и не делилась по секрету со старшей сестрой. Однако даже сейчас странное ощущение молчаливого понимания, какого-то неподдающегося логике единства сознаний не покидало Маккензи. Ему не нужно было знать, что Мэрилин пережила, чтобы удостовериться – что бы девушка ни сказала, она поймёт. Может, опять скажет, что он идиот и пошлёт на каникулы к Вельзевулу, но в глубине души обязательно поймёт.
От неожиданного всплеска эмоций Маккензи таращит глаза на светловолосую и сжимает её ладонь в ответ. Зря, Мэри, очень зря потому что каждое движение навстречу лишь укладывают фундамент его убеждений: ничто не потеряно. Каким бы холодным ни был тон Мэрилин, через него то и дело пробиваются знакомые порывы. К которым он привык, по которым бесконечно скучал.
— Серьёзно? — стоит ей заикнуться про статьи, и Алистэр аж перекатывается на колени, чтобы не дать взгляду волшебницы покинуть зону поражения, из которой он может за ним наблюдать. — Ты сохранила их? — он правда удивлён. Даже он выкинул половину, решив, оставить только то, что могло помочь ему в поступлении на стажировку. Большинство из них никуда не годились, разве что, растапливать камины. И если поначалу в его мыслях зреет ехидное замечание по поводу хранения хлама, то, что Мэрилин говорит следом, сбивает Маккензи с толку. Потерянно он смотрит перед собой, неуверенно дёргая уголки губ в улыбку. Когда его хвалят другие, ему не составляет труда расплыться в ухмылке и, выставив грудь вперёд, показать всем своим видом, что он этого достоин. Когда это делает Мэри... по ощущениям напоминает удар под дых. Кислород заканчивается моментально.
— Спасибо, правда, спасибо, Мэр, — принимается тараторить молодой человек, — Не знаю, как родители это воспримут. Блэйк всё надеялся, что у меня такая «фаза», — изображая кавычки, кривляется Маккензи, — Попутешествую и успокоюсь. Ставлю десятку – быть очередному скандалу, — лицо юноши мрачнеет, пускай он и хмыкает, продолжая улыбаться. Воспринимать отца в шутку было проще, потому что альтернатива, где парень был сплошным разочарованием для собственного родителя, прельщала его намного меньше.
Настроение Мэри меняется на сто восемьдесят градусов за секунду, заставляя Маккензи мгновенно забыть о мрачной фигуре, ждущей своих пяти минут славы за чашкой чая.
— Но? — где-то здесь затерялись нотки испуга, потому что тухнущая улыбка волшебницы идёт в разрез с эмоциональными возгласами пару мгновений назад. Он упирается глазами в её профиль, всем своим видом повторяя «скажи-скажи-скажи», только вот, когда Мэри вымучивает правду наружу, легче не становится. Маккензи не успевает толком отреагировать, как кузина принимается собираться, бормотать, что всё в порядке, и убежать, – кого она, кстати, пыталась убедить? Его или себя? – что всё в этом мире идёт, как надо. Хочется спросить: точно? А то что-то не похоже.
— Да, пойдём, конечно, — сбивчиво отзываясь, парень подскакивает с места и забирает покрывало с земли. Чуть отставая от ринувшейся к дому Мэри, он ускоряет шаг, чтобы поравняться, прикусывает губу, хмурится, а затем всё же говорит:
— Эй, — всё ещё не разрывая зрительного контакта с девушкой, — Ты ведь помнишь, что мы живём в разных штатах последние восемнадцать лет? — многозначительное движение бровями, явно намекающее на то, что ответ здесь не нужен. — Меня это особо не останавливало раньше, — прекращая мучать Мэри мозолящим взглядом, он смотрит вниз под ноги и аккуратно задевает её плечом, — С чего ты вдруг решила, что теперь что-нибудь поменяется? — всё ещё вопрос, который не вопрос. Он хочет пошутить, что может поселиться в качестве постоянного гостя у них в Чарльстоне, если Мэри так соскучилась. Или если Мэрилин неожиданно начала бояться темноты, и ей нужна моральная поддержка в спальне. Но всё же оставляет привычный юмор на потом, когда заслужит летящей в голову вафли. Что-то подсказывает, сегодня ему бы досталась не вафля, а хлопок двери прямо по пирсингу в носу. Даже смеющиеся в лицо опасности знают, когда надо заткнуть фонтан пробкой, да покрепче.
— Я вернулся, Мэри, правда, — он останавливается на крыльце, прежде чем остаточное скопление родственников сделает любой разговор тет-а-тет реалити шоу, — А теперь пойдём в дом. Что обо мне станут говорить? Только приехал, и уже превратил Мэрилин в дрожащий лист, — впрочем, если дрожать она будет от трепета в душе, никто возражать не станет.
Хорошо, что Маккензи не умела читать мысли. Иначе вафля на потом превратилась бы в когда-никогда.

При всём своём энтузиазме и больших надеждах довольно скоро Алистэр убедился в двух вещах: скандал его, действительно, ждал. В лучших традициях Маккензи. С ударами кулаков по столам, отправлениями куда подальше и сухим уточнением, что никто не собирался проталкивать молодой талант в газету. Пришлось расстроить Блэйка. Ведь помощь юноше была не нужна, да и в противном случае он бы её не принял. Это была его мечта. Его ответственность. И ему больше не требовалась похлопывание по плечу, чтобы переть напролом, не оборачиваясь в сомнениях на альтернативы. И уж тем более на то, что отцу было сказать по этому поводу.
Вторая аксиома: Мэрилин была обижена. Или хотела быть обиженной, по правде, Алистэра мало интересовало, что из происходящего являлось настоящими чувствами девушки, а что было защитным фасадом. И нет, ему было не наплевать на её душевное состояние, но наплевать на то, что ему придётся принимать любую эмоцию за чистую монету, иначе есть шанс что-нибудь упустить, не отнестись к этому с должным вниманием и быть заклеймённым оленем. В принципе, он им и был, однако в напоминаниях не нуждался.
Обида кузины стала очевидной довольно скоро. Или Мэрилин Маккензи правда считала, что закапываясь в работе на выходных, не заставляла его думать, что причины лежат далеко не в беспроглядной загруженности? Другое дело, он хотел верить, что где-то в глубинах своего сердца, волшебница не собиралась отказывать ему в своей компании до скончания веков. Иначе бы день рождения Юноны прошёл не на пледе перед океаном, а в туалете с разбитым носом. Метафорично или буквально, решать не ему.
Был и третий постулат, только вот переубеждаться в нём Маккензи не требовалось. Сдаваться Алистэр как не собирался, так и не начал. С упорством туполобого барана он предлагал кузине букет увлекательных занятий, в дополнение к которым шёл молодой человек, и получал невнятное «не могу», «не получается», «беда». Остаётся поблагодарить, что не «я рыба», иначе диалог бы у них не задался.
Победа наступила тогда, когда её уже не ждали. Конечно, он предвидел, что найти оправдание на искреннюю просьбу отпраздновать серьёзный шаг во взрослый мир было непросто, однако недооценивать Мэри – случайно оказаться в Африке, обиженным на всю Вселенную. Повторять смертельный номер явно не хотелось. Поэтому получив твёрдое: «Споёшь, тогда пойду,» — Алистэр был готов спеть, сплясать и сделать всё это параллельно жонглируя теми самыми африканскими бананами, которыми заедал горе далёкой осенью прошлого года. В общем, команда была воспринята буквально, обсуждениям не подлежала, и в ровно назначенный час юноша стоял у порога главного поместья семьи Маккензи. Правда, вместо букета в его руках был маленький пакетик клубники в шоколаде – говорят, дикие звери куда покладистей, когда сыты.
[float=left][/float] — Ну, что? Готова лицезреть зарождение новой звезды «Голоса» Америки? — сказано громко, но сцены молодой человек не боялся. Правильно Мэри говорила: ему бы в театр. На глазах у всех парень чувствовал себя куда уверенней, чем наедине. И пускай он встаёт в боевую позицию и смеётся, Алистэр волновался за предстоящий вечер. С его приезда они впервые избавились от лишних зрителей, а те урывки, где он пытался добиться согласия, едва можно было назвать полноценным общением. — Это тебе, — довольно ухмыляясь, юноша протягивает бумажный рожок, — Представляешь, совсем недалеко от главного офиса есть твоя любимая шоколадная лавка, — или далеко. Но расстояние – понятие субъективное, так что обвинить во лжи его будет тяжеловато. — Не смог не заскочить, — несколько раз пожимая плечами, он поворачивается на ноге вокруг своей оси и подставляет руку, — Мисс Маккензи? — пусть ещё скажет, что лучше навернётся, чем обопрётся на него. К счастью, Мэрилин не бежит прочь, и с души Алистэра падает увесистый булыжник. По крайней мере, в её глазах он не болен драконьей оспой. Уже половина победы.
Они трансгрессируют в один из переулков, который Маккензи высмотрел, когда искал караоке бар достойный их посещения. Последний находился достаточно отдалённо от точек скопления немагов и достаточно близко, чтобы ноги Мэри не пожалели о решении хозяйки. Ко всему прочему, таким образом у него оставался с десяток минут, чтобы расспросить девушку о работе и похвастаться раздобытым местечком. А находкой он гордился.
— Кстати, у них огромная карта с лимонадами, — продолжая тараторить, он смотрит на девушку и широко улыбается, — Мохито я протестировал самолично ещё в начале недели. Это ты ведь у нас занятая карьеристка, а я прожигатель молодости, — смешок, — К слову о карьере, — Маккензи делает глубокий вдох, будто собираясь прыгнуть с семиметровой высоты в озеро, — Судя по их лицам, я был не так ужасен, — он тянул так долго вовсе не потому что не хотел поделиться. Во-первых, заставлять Мэри вариться в собственном соку было и оставалось любимым занятием волшебника, во-вторых, Алистэр боялся, что предположи он успех, и его шансы на последний канут в Обливион. Однако на зло суевериям сделал с точностью наоборот. — Как это говорится у немагов? Ваш звонок очень важен для нас, обязательно перезвоним. Выглядели честно. Хотя, наверное, они все выглядят честно, пока не узнаешь, что твой звонок назначен на никогда. Но ничего, если что свет не сошелся клином на этой газете, — в каком-то смысле, сошёлся. Только признаваться в этом Маккензи хотелось меньше всего, как и устраивать кризис неуверенности в себе на глазах Мэрилин. Он мог сколько угодно говорить, что плевал на мнение Блэйка, если тот окажется прав, Маккензи почувствует себя, как минимум, глупо. Надо было слушать эту тираду покорителя Нью-Йоркских журналистов, чтобы понять, какую глубокую могилу юноша приготовил самому себе. Для сведения: беспроглядно глубокую.
— Мы пришли, — останавливаясь перед неоновой вывеской, Алистэр приоткрывает дверь, пропуская девушку внутрь, и заходит следом, тут же обращаясь к менеджеру, — У нас забронировано. На имя Маккензи.
— Следуйте за мной, — приветливая женщина кивает в нужном направлении, быстро виляя между столами.
— Надеюсь, ты уже придумала, что хочешь услышать в моём исполнении, — оборачиваясь через плечо, хитро интересуется молодой человек. На самом деле, далеко не факт скорого публичного унижения – он готов поспорить, что вместо песни стоит ждать подставы – вселял в Маккензи столько энтузиазма. Нет, петь парень, конечно, любил (как и унижаться, судя по всему), но в компании Мэри можно было заняться, чем угодно. Менее воодушевлённым он от этого бы не оказался.
Потому что этот вечер был первым шагом в бесконечной череде шагов навстречу, которые он был готов делать в надежде вернуть в свою жизнь светловолосую волшебницу. Наверное, это было утомительно, находиться с человеком, похожим на прорванный пожарный кран, но Алистэр не мог ничего с собой поделать. Ему хотелось говорить без умолку, слушать Мэрилин, пока той было что рассказать, и хоть на мгновение позволить себе забыть о месяцах молчания, висевших между ними негласной пропастью. Он не видел свою жизнь без этой дурной девчонки, что с него возьмешь?
i   w a n t   s o m e t h i n g   m o r e ,  t h a t   i n t e r g a l a c t i c   m o m e n t   i ' v e   w a i t e d   f o r

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

Вероятно, если бы Мэрилин Маккензи предложила ему провести досуг бегая без штанов на главной городской площади – с уточнением, что бегал бы Алистэр в одиночестве, а она бы посмотрела, – он бы не стал отказываться, заодно добавив, что, пожалуй, это лучшая идея, которая приходила волшебнице в голову. И не соврал бы. Потому что бегать без штанов в компании Мэри было занятием куда привлекательней, чем делать всё остальное без неё.
Последние несколько недель оказались ощутимым испытанием для того, кто не умел выдерживать обиженную дистанцию, когда обе стороны махнули белым флагом. И чем дольше соглашалась Мэрилин, тем больше в Маккензи скапливалось энергии, должной, по его мнению, восстановить испорченные отношения. Стоит ли говорить, что поиски караоке бара, словно это самое важное решение в жизни молодого человека, были меньшее, на что был способен Алистэр в состоянии запущенных шестерёнок? Хорошо, что порой Мэри недооценивала своего кузена. Иначе бы уже бежала к мексиканской границе от человеческого сосуда, заключившего в себе цунами из добрых намерений и законсервированных месяцев скучаний.
Он действительно скучал. И вопреки всякой логике чувство недостающей центральной детали продолжало преследовать, пускай английский материк был оставлен на другой стороне земного шара, и все важные слова оказались выложены на бумагу, найдя своего адресата. Алистэр мог сколько угодно прикидываться, что не обращал внимания на многочисленные «нет, не сегодня», к концу дня пугающее ощущение, что так будет всегда, наступало на пятки. А теперь она согласилась, и больше всего Маккензи боялся облажаться, поспешив со словами или действиями. Знакомые с юношей поймут: сочувствовать здесь надо было Мэрилин, потому что количество мельтешащей активности возрастало прямо пропорционально волнению молодого человека. Волновался он примерно в той же мере, как и скучал.
⏤ О, поверь, это не самое интересное, что я помню, ⏤ изображая сакральный прищур, светловолосый хихикает себе под нос, — Хотя, думаю, если мы начнём соревноваться в количестве компромата друг на друга, у меня нет шансов, — о промахах собственного исполнения Алистэр помнил не хуже. Тем более о тех, в которых его уличала Мэри, не стесняясь изредка о них напоминать. По крайней мере, так было раньше. Кто знает, стала бы она с ним разговаривать, повтори Маккензи трюк с пьяным нырком в кусты сейчас. Наверняка, решила бы, что изменился Алистэр Маккензи только на словах, и стоит подпустить его к себе поближе, не далёк тот час, когда он вновь уколет её в приступе обиды.
Если быть откровенным до конца, Алистэр и сам сомневался в искренности выложенных на бумагу строк. Нет, разумеется, он верил в то, что говорил. Он был готов доказывать каждое слово, сколько бы на это ни потребовалось. Однако стоило обернуться назад; на человека, которым Маккензи уезжал из Америки, и доверие к самому себе пошатывалось под натиском многолетнего повторения одних и тех же схем. От извинений до очередной осечки.
— Я рад, что тебе нравится, — он приподнимает уголки губ выше, быстро выдыхает и оглядывается по сторонам, будто остановись Алистэр хоть на мгновение, и Земля перестанет двигаться вместе с ним. Впрочем, «рад» весьма скупое определение. Светловолосый светится, нет, его буквально распирает. Пускай молодой человек сдерживал это всеми силами, настроение юноши прослеживалось во всех его скомканных миллисекундных порывах. Дернуть меню к себе. Пролистать барную карту, и не важно, что он запомнил её ещё с прошлого визита. Отложить в сторону. Вновь открыть, словно что-то могло измениться. Снова отложить, и на этот раз не притрагиваться к ламинированной бумажке, подставляя кулак под подбородок и уставляясь на Мэрилин.
— Удиви меня, — он подаётся вперед и зеркалит хитрый взгляд девушки. Алистэр был готов к чему угодно. Предвкушая встречу, юноша умудрился перебрать весь возможный список издевательств, на которые бы Мэри хватило совести. Точнее, её отсутствия. И стоит отдать должное бессовестности кузины, некоторые произведения человеческой фантазии заставляли спину Маккензи покрываться холодным потом нервозности. Что если она захочет рэп-партию в его исполнении? Что если вспомнит какую-нибудь нелепую оперу, которую им доводилось слушать в далёком подростковом возрасте из-за рабочих обязательств родителей? Конечно, ответ на всё это был довольно прост. Он... споёт. И всё же где-то в глубине души Алистэр надеялся на что-то осуществимое с его ограниченными вокальными данными. Не зря надеялся.
— Ты! — резкий прищур. Спустя мгновение из Маккензи вылетает звонкий смешок. Парень откидывается на спину стула, хлопает ладонями по столу и расплывается в улыбке, пытаясь высмотреть дырку во лбу Мэри. Быть может, если мозолить одну точку в нём достаточно долго, ему станет известно что происходило по ту сторону светлой головы.
— Пф, в смысле? — эмоции на его лице меняются так же молниеносно, как и душевное состояние волшебницы. — Мне? Сложно? — [float=right][/float] да он смеётся в лицо опасности! Вот если бы она заказала ему оперное выступление... Хорошо, что не заказала. — Готовься, — многозначительное движение бровями, — Это тебе потом сидеть со мной за одним столом, — или стоит ему закончить, и Маккензи убежит обратно домой, чтобы никто не подумал, что они пришли вместе? Хотя всегда можно было заставить Алистэра пересесть в другой конец бара. Жаль, что ему бы это не помешало кричать об их совместном времяпрепровождении. Так что лучше спасаться бегством.
— Выбрала? — приподнимаясь, спрашивает парень, — Пойду заодно забронирую нам места в караоке, — сказав «нам», молодой человек не оговорился. Или она думала, что обойдётся односторонним унижением? Другое дело, Маккензи не преследовал злостных мотивов увидеть краснеющую Мэрилин на сцене, заставив девушку исполнить что-нибудь из репертуара блондинки с таким же именем. На это Алистэр не надеялся, несмотря на то, что считал: ей бы пошли её песни. В своё время юноше довелось видеть Мэри с гитарой и слышать её голос, но убедить кузину в своей правде – лучше попробовать проломить стену этого заведения лбом. С последней у него было куда больше шансов.
Остановившись у барной стойки, Маккензи обернулся на девушку, скорчил лицом нечто, что должно было её напугать, и окинул большой зал беглым взглядом. Следом за ними заполнилась ещё парочка столов, позволив парню утвердиться в собственных глазах. Поиски были не напрасны, и он нашёл правильное место, где сможет опозориться перед широкой аудиторией. Иначе было бы обидно.
— Ваш напиток, — примеряя на себя роль официанта, он ставит стакан перед носом волшебницы, и спешит на своё место. — Я заказал нам картошки и... Через пятнадцать минут ты узнаешь, что же я выбрал! — за хитрой ухмылкой следует короткий глоток сидра – пожил бы в Шотландии ещё немного, и вовсе бы забыл старое доброе американское пиво. Ничего не изменилось. Он не перестал любить удерживать интригу там, где мог. — А пока, — второй глоток, потому что его театральных навыков недостаточно, чтобы вжиться в одну из предложенных ролей так быстро, — Расскажи мне... каково работать с твоим отцом? В смысле, я в страшном сне не смог бы представить, что работаю вместе с Блэйком. Я знаю – у вас другие отношения, но всё же. И вообще, расскажи мне про МАМС! Всё, что я слышал от Юны: «Она там работает», ⏤ корча язык и сморщив нос, негодует молодой человек, ⏤ Спасибо, Ю. Полы что ли моет? Бумажки перекладывает со стола на стол? ⏤ на самом деле, он вспоминал о компании не случайно. Год назад именно она стала конечным камнем преткновения, и Маккензи отчаянно пытался снять с этой темы неприятный налёт. Его интерес всегда был искренним, и меньше всего ему хотелось, чтобы результат подростковых комплексов лишил его важной части жизни Мэрилин.
Три ли глотка сидра или заметная оттепель в их разговоре, он перестал волноваться так активно. Теперь вместо десяти движений в секунду волшебник совершал пять, и это был ощутимый прогресс в случае Алистэра. Можно сказать, что когда мужчина за барной стойкой махнул ему, приглашая к сцене, Маккензи был готов сражать публику наповал. Предположительно: от смеха и слёз.
— А вот и моя минута славы, — нервный хохот сопровождается не менее нервной улыбкой, — Готовьте помидоры, дамы и господа, — он отстукивает странный ритм по столу, спешно подскакивает на ноги и широким шагом несёт себя под свет прожекторов. Всё-таки исполнять Aqua – не ламповые вечера перед костром. Такому выступлению требовалась вся душа, и Алистэр был готов её отдать.
— Добрый вечер, — прокашливаясь, Маккензи старается разглядеть свой стол среди немногочисленной аудитории, — Надеюсь, он у вас отлично проходит, — проглатывая улыбку, он прикидывается наигранно серьёзным, — Знаете, я тут... решил пройти кастинг в «Голос». Мой вдохновитель, – она, кстати, вот там сидит, — тыкая в Мэри, Алистэр давится смешком, но продолжает, — Она говорит, что у меня талант. Хватит прятаться! Покажи миру на что ты способен! — задирая кулак в воздух, сообщает парень, — Так что эта песня для тебя, Мэрилин. Спасибо, что веришь в меня, — и подмигивая, Алистэр слышит, как на заднем фоне начинает играть знакомая мелодия, от которой по половине зала прокатывается смех, понявших шутку, а по второй смех тех, кто, вероятно, её совсем не понял.
Стоило ожидать, что волшебник не обошёлся бубнёжем в микрофон. Он что... не кандидат в самую популярную музыкальную программу Америки? Маккензи вжился в роль, скача по сцене, драматично кривляясь на каждую строчку, и воодушевил парочку столов, активно подпевавших к концу выступления и уже готовых выскочить за ним следом, доказывая кто здесь настоящая восходящая звезда. И откланявшись, собрал несколько возгласов и аплодисментов.
— Ну? Как я справился? Ты гордишься мной? — оказываясь перед столиком, юноша встаёт в позу победителя, а затем плюхается обратно на стул. Он тянется к корзинке с картошкой, закидывая кусок в рот, — Ты ведь понимаешь, что сегодня тебе не избежать своей минуты славы? — Алистэр щурится, откидываясь на спинку стула. — Могу составить компанию, если ты не боишься тягаться со звездой местного масштаба, — у него, между прочим, уже собралась своя публика.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

Как просто оказалось забыть. Снять налёт прошлого, почувствовав себя вновь семнадцатилетним мальчишкой. Ещё не видевшим мира, не видевшим его мрачной, оборотной стороны, и не наделавшим кучи ошибок. Они не сидели здесь, как Алистэр и Мэрилин, две независимые точки, ступившие во взрослую жизнь. Им будто удалось мотнуть стрелку часов назад, не прибегая к маховикам времени, не делая толком ничего. И здравый смысл мог попытаться поспорить с ним, напомнить о замолчанных темах и кратковременности ностальгического чувства – споры с Алистэром Маккензи за редким исключением венчались успехом.
Постепенно волнение рассасывалось, позволяя лёгким раскрыться, а дыханию вернуться в привычную норму. Мэри смеялась, улыбалась и куксила нос, как раньше, закидывая удочку безмолвного вопроса: «Как думаешь, я сейчас серьёзно или нет? Или да?» И Маккензи охотно вёлся. Его забавляла эта игра в горячую картошку, не меньше самой девушки, даже если Мэрилин могла не отдавать себе отчёта в собственных действиях. У неё был Алистэр, который всё замечал. И постепенно отпускал ощущение бесконечного хождения по краю лезвия, всё больше и больше напоминая того-самого-Доркаса, к которому все привыкли. Разве только без тенденций главной задницы на деревне. [float=left][/float]
— Он уверен, что ни с кем тебя не перепутал? — юноша подается вперед и сводит брови на переносице, — В смысле, я не сомневаюсь в твоих социальных навыках и в том, что ты и там справишься лучше остальных, — он смеётся, спеша объяснить реакцию до того, как Мэри сделает неверные выводы и, не дай Бог, ещё обидится на него, — Но если тебе нравится инженерное дело, ты должна им заниматься. Не жить же всю жизнь делая то, что тебе не подходит. Пусть коммуникациями занимается тот, кому это интересно, — дергая плечом, Маккензи ставит жирную точку. Конечно, всё было не так просто. Конечно, он понимал, что кроме Мэри в компании работала и Остара, таланты которой были довольно очевидны с самого начала. Но с каких пор количество инженеров с фамилией Маккензи было лимитировано до одного? А если Рою нужен был свой человек в другом отделе, ещё немного и Юнона станет отличным пополнением семейного бизнеса. Кто-кто, а младшая из сестёр всегда отличалась способностью найти общий язык даже с самыми странными представителями человеческой расы.
— Но вообще, — Алистэр хмурится, падая обратно в стул, — Ты знаешь, я на твоей стороне, — невзрачное движение плечами, — Решишь, что ты создана для мытья полов, я изучу названия всех моющих средств, чтобы быть в теме, — это может звучать, как полнейшая глупость, но он говорил серьёзно. Пожалуй, если что-то Маккензи и уяснил за всю свою недолгую жизнь: ты либо принимаешь человека таким, какой он есть, либо отпускаешь его. Все попытки переубедить друг друга заканчивались одним и тем же. Хлопком входной двери, и многозначительным молчанием. В последний раз оно затянулось на год, и к повторению волшебник был не готов. И никогда не будет.
То, что Мэрилин захотела пойти в караоке, на самом деле, искренне удивило юношу. На мгновение ему подумалось притормозить её и поинтересоваться: «Точно помнишь с кем ты идешь?» Но спасение утопающих – дело рук самих утопающих, и он не стал давать девушке билет на обратный рейс с тонущего корабля. Ему искренне нравилось то, как Мэри пела, и искренне не нравилось то, что она по неясным его мужскому мозгу причинам стеснялась это делать. Можно сказать, что рвался на сцену Алистэр лишь затем, чтобы приблизить куда более важное событие этого вечера. И совсем не важно, что о восходящей звезде был осведомлён только Маккензи. Если понадобится, его криков хватит на весь зал. Но не понадобится – не спорьте, не стоит.
— О, вы мне льстите, мэм, — он театрально прикладывает руку к груди и широко улыбается,  — Я польщён, правда. Успехом я обязан маэстро и его выборам композиций, — смеясь, парень наконец перестаёт кривлять сценку получения «Грэмми» и опять тянется к корзинке с картошкой, готовый к представлению поинтересней. — Не могу избавиться от ощущения, что я предал Spice Girls своим выбором, — Алистэр поджимает губы и с каким-то трагичным видом закидывает еду в рот, — Надо будет обязательно это исправить, — времени у них в любом случае много. Раз уж Мэрилин согласилась на встречу, то отставать от неё слишком быстро Маккензи не собирался. И оправдание в виде необходимости раннего подъема не сработает. Целые выходные впереди! Отоспится.
Волшебница поднимается, забирая эстафету кандидата в «Голос», и Маккензи не сдерживает улыбки, когда его отправляют куда подальше говорящим жестом. [float=right][/float] У него явно что-то не в порядке, раз «Доркас» и средний палец в небо вызывали у юноши забытое стягивающее чувство в солнечном сплетении. Честное слово, чем чаще Мэрилин изображала недовольство, тем сильней он в неё влюблялся. Ой, он что... только что подумал об этом? К счастью, девушка появляется под ярким светом, позволяя спасти ситуацию мгновенной сменой центра внимания.
Она не обходится без вступительной сцены, вызывая моментальный смешок. Алистэр опирается на стол, не сводя глаз с точки в лучах софитов, и замирает в этом положении до конца песни. Наверное, для таких вот моментов и нужны омуты памяти, чтобы снова и снова проигрывать их, не упуская ни единой детали. Потому что то, что могло показаться кому-то попсовым женским вокалом, в сознании Маккензи было идеальным исполнением, куда более идеальным, чем запись из студии, крутившаяся на немагических радиостанциях. И Мэрилин могла сколько угодно сетовать на свой голос и недостаточную живость на сцене, так думала только сама волшебница. Или светящиеся огоньки зажигалок – недостаточное доказательство?
Маккензи расплывается в улыбке, стоит женской фигурке протолкнуться обратно. Она жмётся, стесняется, отчего юноша по-доброму смеётся себе в кулак и качает головой. Ну, не чудная ли?
— Нет, думаю, что некоторые потеряли дар речи после тебя, — подаваясь вперед, с непробиваемой экспрессией серьёзности сообщает молодой человек, — Но ты же знаешь, что меня ничем не заткнёшь. Предупреждаю: закрой уши, сейчас ты услышишь то, что не хочешь слышать, — намеренно, он повышает голос, складывая ладони вместе у рта, — Мэрилин Иннис Маккензи, вы были прекрасны! — и это не риторический вопрос, и даже не тема для обсуждения. — И хватит насиловать бедную подставку, она не виновата в вашем таланте! — он перегибается через стол, чтобы схватить руку волшебницы, прижав её двумя ладонями к поверхности стола. Недовольный взгляд, следом за которым Алистэр отпускает кузину и возвращается на спинку стула. На мгновение юноша хмурится, сбитый с толку собственными мыслями, но тут же приходит в себя.
В обычном порядке он не замечал, когда без спросу врывался в чужое пространство. Быть затыканным до смерти Алистэром Маккензи – знакомая ситуация любому, кому довелось взрослеть и дружить со сгустком неиссякаемой энергии. Только любое прикосновение к Мэрилин, пускай, самое невзрачное, заканчивалось электрическим разрядом от пальцев к сердцу – и это начинало пугать. А может, всё дело в дурацкой песне, и праздничной атмосфере караоке-бара. Как знать. Алистэр точно не знал.
Он больше не возвращался к мысли, отчётливо стукнувшей по вискам, когда Мэри поднималась на сцену. Как и не пытался ответить на, казалось бы, важные вопросы к самому себе. В разрезе этого вечера они не имели никакого значения. Впервые за долгие недели пребывания на родной земле, Маккензи чувствовал как внутренний шторм утих. Они, действительно, вернулись в казавшееся недосягаемым прошлое, став наигранно цапающимися Элом и Мэри, к которым привыкли их семьи и они сами. У него вышло вытащить девушку на сцену вместе с собой во второй раз – разве это не показатель постепенной реабилитации? Все страхи, все накопленные за год сценарии растворялись, уступая место вспыхнувшей с новой силой надежде. Они смогут это пережить.
Выходя навстречу ночному Чарльстону и подавая локоть своей спутнице, Алистэр Маккензи давно не ощущал себя абсолютно неуязвимым.

[ д в е   с   п о л о в и н о й   н е д е л и   с п у с т я ]А затем он очнулся. И к сожалению, этот вечер, это твёрдое ощущение почвы под ногами, всё не оказалось плодом прыткого воображения. Оно случилось так неожиданно и также неожиданно растворилось с лучами солнца следующего дня, заставив растерянно раскладывать выходной по секундам в поисках тревожных звоночков.
Алистэр понял не сразу. Скажу больше, он понял не с первого и не с третьего раза. Застав Мэри вечером воскресенья дома, он предположил, что девушка, действительно, не могла уделить ему ни секунды времени, будучи абсолютно заваленной работой. В конце концов, он мог представить себе каково работать под началом Роя Маккензи. Однако когда сценарий повторился и повторялся снова и снова, знакомый узор отказов стал куда более очевидным. И не то что бы парень не ожидал, что всё вернётся на привычные орбиты за один вечер, но наивно доверившись осадку с проведённого вместе времени, обманул сам себя.
Конечно, всё было не так драматично, как воспринимала светлая голова волшебника. Им довелось встретиться пару раз за обедом и на короткую чашку кофе, однако там, где большинство бы выдохнуло и порадовалось наладившемуся контакту, Алистэр увидел нечто куда более пугающее. Он не хотел, чтобы они превращались в приятных друг другу родственников. Не хотел спрашивать о делах раз в месяц, получая короткий пересказ событий, и забывать о существовании Мэри до следующей встречи, напоминавшей скорее рабочий отчёт. Хочется спросить: а чего он вообще хотел? Не стоит. Задав себе этот вопрос единожды, молодой человек почувствовал себя ещё более потерянным и бесполезным.
Поездка в Нью-Йорк позволила переключить внимание. Ненадолго, но Алистэр отвлёкся на собеседования, тестирования и написание пробных статей, из-за которых юноше пришлось поселиться в самом городе, чтобы не тратить силы на трансгрессию на далёкие расстояния и не добираться до дома дольше, чем пару секунд. Вернувшись под родительскую крышу, Маккензи отправил весточку кузине, спрашивая о возможности увидеться в ближайшее время, и получив зелёный свет на выходные, не задышал спокойно.
Он обещал не сдаваться. Он не собирался сдаваться, но сидя в тишине своей комнаты, он чувствовал, как что-то тяжело давило на плечи. Алистэр старался не думать об этом, однако назойливый немой вопрос то и дело колол под ребро: «Теперь так будет всегда?» И стоило ему прозвучать ещё раз, как удар клюва в окно заставил подскочить на место.
— Бубри? — спешно поднимаясь с кровати, юноша пересекает комнату к окну и открывает его нараспашку, видя перед собой чумазого филина, совсем не похожего на знакомых ему сов, — Ну, здравствуй, приятель. И откуда ты такой потрёпанный? — хмурясь, он тянется к конверту в лапах животного и застывает. Изрядно пожелтевшая бумага, следы вскрытия и почерк, который Алистэр узнает среди сотни схожих. — Эй, давай, лети в совятню, — отгоняя птицу от подоконника, он слегка прикрывает форточку и падает на стул, медленно раскрывая письмо. Не обращая внимания на нервный ком, подкативший к горлу, он вытаскивает пергамент и расправляет его перед собой. Что Мэрилин Маккензи решила написать, а не сказать, зная, что они увидятся через несколько дней? Взгляд парня падает на дату, и сердце замирает во второй раз.
Прочитывая залпом, он встаёт, складывает бумагу обратно в конверт и быстрым шагом сбегает по лестнице вниз.
— Я ненадолго, — запихивая по пути письмо в задний карман джинс, Маккензи опережает вопрос матери и выскакивает на улицу. Закрывая глаза, он как можно ясней представляет поместье в Чарльстоне и открывает их, когда впереди юношу встречают желтые стены. Забегая на крыльцо, он настойчиво стучит, отходит на шаг назад и ждёт.
— Сэр? Проходите в дом, — домашний эльф выглядит слегка озабоченным поздним визитом, которыми парень не жаловал их даже пару лет назад.
— О, не стоит. Я совсем ненадолго. Тодо, будь другом, позови мне Мэрилин? — его голос звучит взволнованно, что замечает домовик, повинующийся просьбе. Существо пропадает в недрах помещения, оставляя Алистэра в одиночестве. Нервно расчесывая предплечье и одергивая майку, Маккензи отходит от распахнутой двери и прислушивается к происходящему внутри. Спустя пару минут слух улавливает шаги, отчего волшебник роняет руки по швам, нервно шлепает себя по бедрам и находит спасение, цепляясь за карманы.
— Привет, — на выдохе. Короткая улыбка. Вдох. — Ты не подумай, я бы не стал вас тревожить, — не договорив фразу, он резко хмурит брови, прикусывает губу и пробует снова, — Я вернулся сегодня утром, — пауза, — Но вообще я не об этом, — Алистэр принимается стучать ногой о дощечки, уставляясь глазами в пол. Он не готовил речи, он толком не знает, что именно здесь делает, но точно уверен, что не ошибся. — Прости, — глаза в глаза, едва слышной интонацией, — Прости меня, Мэри, — шаг навстречу, — Я знаю, как странно это выглядит, — нервный смешок, — Мерлин, — ещё один смешок, потому что, кажется, к глазам подступают слёзы, на которые Маккензи явно не рассчитывал. Блондин задирает голову в небо. Он вообще не помнит, когда в последний раз реагировал подобной эмоцией хоть на что-то. Алистэр Маккензи не плачет. Кричит, топает ногами, слишком много разговаривает, но явно не шмыгает носом. Только он ничего не может с этим сделать. Все эмоции, что он держал в себе, в одну секунду обрушиваются шквалом и пытаются выйти наружу. — Ну, и медленные же эти английские совы. А эти американки... ужасные конспираторы, — усталая улыбка, и в следующую секунду Алистэр сокращает расстояние между ними, стискивая Мэрилин в объятья, — Прости меня, пожалуйста, Мэри, — полушёпотом. Утыкаясь лбом в висок, он обнимает её крепче, продолжая бормотать, — Не только за прошлый год. Вообще за всё. За школу, за назойливость, за... — неровный вздох, — За что тебе достался такой идиот? В семье не без урода, да? — Маккензи смеётся, шмыгая носом. — Ты самая важная, слышишь? Даже не думай в этом сомневаться. То, что я – последний придурок, этого не меняет, и никогда не поменяет, — и если она считает, что найдёт способ сбежать от него теперь, у Алистэра Маккензи для неё очень плохие новости.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

Ему бы только совладать со своей импульсивностью. Отсортировать весь хлам в голове, мешающий думать ясно. Только бы научиться справляться с эмоциями так, как положенно взрослым людям. Дозировано. Хладнокровно. Не выливая их порциями контрастного душа на окружающих, когда держать в себе уже не получается. Как говорится: редко, но метко.
Сколько бы времени ни проходило, сколько бы Маккензи ни перекраивал себя в надежде приблизиться к человеку, которым хотел быть; к человеку, которого его близкие заслуживали, он продвигался лишь на полшага, если вовсе ни стоял на месте. Казалось бы, прошёл целый год – настоящая вечность для того, кто решил переправить себя на новый лад, – а юноша только начинал открывать то многое, что было непонятно его подростковому сознанию. Он только начинал разбираться себе, раскладывать по полкам беспроглядный бардак в чертогах, сокрытых черепной коробкой.
Разве он имел права просить подождать ещё немного? Разве честно было требовать от окружения дать ему ещё год-два, чтобы мир перестал представать в чёрно-белых крайностях, игнорируя серую палитру; чтобы важное не перекликалось с второстепенным?
Мэрилин Маккензи была важной. Точнее: самой важной, и он не застопорился ни на мгновение, произнося выверенную головой и сердцем истину. Иначе он бы не стоял здесь. Иначе письмо бы, действительно, подождало до выходных, а в случае занятости, ждало бы до следующего пришествия. Всё же, в его импульсивности было и что-то положительное. Срываясь с места раньше собственных мыслей, Алистэр поступал непритворно. Он мог говорить глупости, мог творить сущую хиромантию, но правда оставалась правдой: он делал так, как чувствовал. А чувства, в отличие от головы, никогда не лгали.
Она не оттолкнула его, и постепенно тугой узел в солнечном сплетении стал ослабевать. На глаза все ещё накатывалась солёная жидкость, легким было непросто протолкнуть очередную порцию кислорода, однако шум в ушах принялся утихать, сердце замедляться, прогоняя панику от штурвала.
— Даже не начинай, — Алистэр улыбается, надеясь, что это слышно в его голосе. Конечно, она его не слушает и принимается извиняться за сущие пустяки. Сейчас, когда он наконец знал, когда все страхи были развеяны засевшими в голове строчками, всё это виделось ему совершенно не стоящим обид. Даже его молчаливый диалог с потолком часом раньше казался непомерно далёким. Всё было в порядке. Всё было больше, чем в порядке, и впервые за долгое время Маккензи остановил себя на мысли, что не хотел крутить стрелки часов в противоположном будущему направлении. Как раньше уже никогда не будет. Но ненавязчивое ощущение, будто «как раньше» было хуже настоящего не оставляло его.
— Ничего ты не должна, — на выдохе бормочет волшебник. Он хочет продолжить, но Мэрилин отстраняется, сбивая его и заставляя растерянно проморгаться. Не заставляющий себя ждать смешок, — Будет забавно, если кто-нибудь выйдет на улицу и увидит картину маслом рыдающих нас, — Маккензи шмыгает носом, морща нос, когда девушка пытается вытереть ему слёзы. — К такому их жизнь точно не готовила, — можно догадаться, что Алистэр не был большим поклонником выставления подобных эмоций на всеобщее обозрение, тем более, на обозрение Мэрилин. И дело было не в недоверии или подозрениях, что кузине будет всё равно. Разумеется, нет. Однако парень считал, что это он должен успокаивать девочек, и несмотря на своё далеко не устрашающее телосложение, должен был быть их каменной стеной. Тяжеловато чувствовать себя под защитой слезливого фонтана, не думаете?
— Нет, не могло, — его голос звучит мягко и уверенно одновременно. Было бы чудом, если бы Маккензи смог дождаться завтрашнего утра. Или хотя бы обеденного перерыва волшебницы. — Это и так ждало, — юноша дергает плечом, хмыкая, — Я даже не хочу знать сколько эта несчастная сова блуждала с моим письмом, — потому что ещё немного, и молодой человек бы закончил невротиком с дергающимся глазом. Или бы придумал какой-нибудь конец света местного разлива, и завял как фиалка без солнца. А ушедший в марианскую впадину Маккензи был представлением куда более пугающим, нежели рыдающий Алистэр.
Он успевает сжать её ладонь на своей щеке, высвобождая её, когда Мэрилин кладёт голову ему на плечо. Сердце пропускает удар, стоит тихому вопросу прозвучать среди отдалённого шума волн.
Он хотел поговорить об этом?
Возвращаясь к вопросу об импульсивности, положительные стороны подобного поведения заканчивались там, где начиналась ответная реакция. Маккензи делал, не думая, и в результате сталкивался с реальностью, к которой не был готов. Да и как подготовиться к чему-то, если на размышления у тебя остаётся полсекундный отрезок пути Мэри из дома наружу? Он не планировал речей, он не ждал от своего визита никаких результатов. Единственное, что Алистэр Маккензи хотел – это увидеть её без тени опасений, что может сделать всё неправильно. Он хотел пробить эту стену безопасного расстояния, на котором его держали. И теперь, когда последняя преграда была снесена запоздалым ответом, юноша чувствовал себя абсолютно растерянным.
Он хотел поговорить об этом. Наверное, куда дольше, чем с момента, когда смог себе в этом признаться. И если бы всё упиралось лишь в желание волшебника, он бы давным давно завёл этот разговор без письма. Но одно дело хотеть, другое – быть уверенным, что справишься с последствиями.
Алистэр боялся ошибиться. Ведь важность Мэрилин была очевидной ещё прошлым летом. И позапрошлым. Не отдавая себе в этом отсчёта, светловолосый всегда держал её негласным ориентиром. Однако это не помешало ему раз за разом выбирать неверно, самостоятельно заливая фундамент, подкладывая кирпич за кирпичом в ту самую стену, в которую врезался лбом, вернувшись в Америку. Он мог сколько угодно измениться. Он мог осознать любые тайны Вселенной. В конечном итоге, Алистэр Маккензи не доверял себе и не был готов поставить отношения с Мэри в противовес собственной ненадежности.
— Да, — продирая голос, слишком тихо говорит Маккензи, — Да, я хочу поговорить об этом, — на этот раз отстраняется Алистэр. Он дергает уголками вверх и смотрит ей в глаза, замечая тёплое ощущение в грудной клетке. — Только это разговор не на сегодня, — он коротко смеётся, трясет головой и хмурит брови, — Не пойми меня неправильно. Я знаю; я сам прибежал сюда позже приличного времени, да ещё и залил крыльцо соплями. Но мне просто, — парень запинается, невнятно дергая плечом и вздыхая, — Надо было увидеть тебя. Я знаю, как ты любишь подобные сюрпризы и эмоциональные встряски на ровном месте, — делая виноватое щенячье лицо, сжимает губы Маккензи. Он отступает на полшага назад и берёт её ладони в свои руки. Глубокий вдох, — Мэрилин, я, — смотреть в глаза девушке становится тяжело, отчего он отводит взгляд вниз на её ладони, — Я не хочу заставлять тебя говорить о чём-либо, если ты не готова. И если быть до конца откровенным, я и сам боюсь побежать впереди паровоза, – как я обычно это делаю, – и всё испортить, — собираясь с остатками смелости, он смотрит на лицо волшебницы и расплывается в широкой улыбке, — Я никуда, слышишь, никуда не денусь? И не устану тебе это повторять, пока твоя светлая голова наконец это не усвоит, — палец в щеку. О, кажется, он скучал по этому занятию больше всего на свете. — Мы обязательно со всем разберёмся. Ты ведь вообще здесь не одна, — юноша резко дергает бровью. Никаких намёков. — С трудно описываемыми... чувствами, — она же не надеялась, что Алистэр не станет превращать их драматичную переписку в повод для многозначительных шуток с долей правды? — Мы ведь вроде никуда не опаздываем? Чего нельзя сказать о тех, кому завтра на работу. Это я у нас прожигатель жизни. Всё ещё. А тебе надо высыпаться. Так что, если ты не против, я пожелаю тебе спокойной ночи и оставлю этот дом в покое, — смешок, — Хотя бы на сегодня, — пусть попробуют остановить его теперь, когда у Маккензи есть письменное приглашение на все закрытые вечеринки.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT