В Шотландии даже летние ночи не жаловали хорошей погодой, заставляя привыкший к тёплому океанскому бризу организм покрываться мурашками несмотря на рубашку и жилет. А может, это было осадочное и нервное – каким бы железом ни отдавал голос молодого волшебника, удары сердца едва попадали в подобие ритма. В одном Эвану повезло – его выступление состоялось в узком кругу под пристальным надзором руководителя шотландского филиала. И сказать по правде, снисходительный кивок Остары оказался лучшей всякой похвалы от столпившихся вокруг громких фамилий. Он не запнулся. Справился. Кое-как остановил себя, чтобы не кинуться в первую безлюдную комнату в поместье, немедленно отчитываться об успехе перед матерью. Плевать, что вряд ли кто-нибудь явился на вечер с совой или вороном. Но повременить с гордостью все же пришлось.
Оставалось самое страшное – законсервировать результат, не провалившись в простейшей человеческой потребности: общаться с себе подобными. Хорошо, что с этим у Эвана Маккензи тоже не было никаких трудностей. Прямо-таки бесконечная прогулка вприпрыжку по минному полю.
Возможно, парень драматизировал.
Возможно. И всё же попробуйте почувствовать себя в своей тарелке, когда последнее приветливое лицо салютует в прощании, оставляя тебя на растерзание скопищу незнакомцев, рассматривающих тебя под лупой, выжидающих запинки, ошибки или впадающих в другую крайность. От тех, кто смотрел на него восторженным взглядом становилось ещё хуже. Потому что в большинстве случаев, за ним не было... ничего. Они слушали его, но не слышали. Уверенно кивали в такт каждому слетавшему слову, но начни Эван говорить прямо противоположные мнения, ничего бы не изменилось.
Впрочем, были и плюсы в его одиночестве. Пойди что-то (или всё) не так, никто не сможет заснять его социальное фиаско и переигрывать в омуте памяти, как забавную семейную байку, приговаривая, что Винни – дурак. Пускай по-доброму, легче бы от этого не стало.
Вежливо откланявшись первой порции взрослых дядек, Эван тяжело выдыхает, отворачивается, ужасается полу и быстро сбегает в сторону напитков. Без дозы алкоголя веселиться на этом празднике жизни у него точно не получится. Он лелеял надежду, что никто не последует за ним – в конце концов, Маккензи дал достаточно пищи для разговоров за спиной, – и как же он ошибался.
Волшебник хватается за стакан с шампанским, делает глоток и чувствует, как содержимое застревает в горле, стоит женскому силуэту вырасти сбоку слишком очевидно. Главное, не перепутать нервный оскал с улыбкой.
— Чем могу помочь? — девушка произносит то, что произносит, и неконтролируемой реакцией психики глаз Эвана дергается. Остаётся надеяться, что не слишком заметно. — Сколько тебе лет? Семнадцать. И давно тебе семнадцать? Уже да, — он ни на что не намекает, но с каких пор его фан-клуб распространяется на тех, за кого посадят? В глубинах подсознания Маккензи вырисовывается кривящееся лицо его нынешней дамы сердца, которой, к счастью, близко здесь не было, и юноша протягивает руку, сотрясает ладонь волшебницы мужским приветствием и по-пионерски представляется, — Эван Маккензи, — ему даже неловко. Ведь она поняла его отсылку, однако кривящееся лицо продолжает маячить бельмом прямо перед глазами, и он спешно добавляет, — Приятно познакомиться, ну, — невнятное движение плечами, улыбка, — Увидимся ещё. Команда «Джейкоба», если что, — залпом допивая стакан и задирая палец в воздух, невзначай добавляет молодой человек. И ненавязчиво удаляется. Работать воспитателем в детском саду или пройти по какой-нибудь статье сегодня он явно не готов.
К счастью, на этом преследование заканчивается. По крайней мере, так думает Эван, спасаясь бегством в ту сторону, откуда он выползал окольными путями. Из двух зол шотландские старики пугали его многим меньше. Они хотя бы не считали его симпатичным. А если считали, то знать об этом юноша точно не хотел.
— ...думаю, мы недостаточно исследуем возможности сотрудничества с Азией. Разумеется, можно судить по принципу: зачем им наше, если есть своё? Посмотрите на это иначе. Кто не хочет приобрести кусочек «американской мечты»? Кто поспорит с тем, что «английское качество» звучит куда убедительней, чем «сделано в Китае»? — люди вокруг одобрительно смеются, отчего Маккензи смелеет с каждым словом, — Посмотрите на немагов. Магглов. Они толпами рвутся в Европу, — Эван раскрывает рот, готовый поразить собравшихся блестящими мыслями, но вместо этого из его рта вырывается многозначительный пердёж.
То есть, не совсем из его рта. [float=left][/float]
Осознание приходит далеко не сразу. Словно в замедленной съёмке молодой человек выпрямляет шею, хмурит брови, пытается отыскать источник звука в себе и, терпя поражение, неспешно оборачивается через спину. Потому что если это вышло не из него, то ему уже страшно, что это могло быть.
Лучше бы он просто сделал вид, что ничего не слышал.
Перед ним... Джозефина. Та самая Джозефина, которую он отфутболил за детский стол не больше четверти часа назад. Только вместо хлопающих ресниц и образа порхающей обольстительницы из яслей перед ним стоит всё то же самое, только без части про хлопающие ресницы и обольстительницу. Детский сад трусы на лямках, и он бы обязательно оценил хитрый ход оскорблённых, если бы не находился на грани нервного срыва ещё сегодня утром. Хочется вскинуть руки к небу и спросить: почему я?
Однако Эван Маккензи не делает никаких резких движений, боясь напугать бешеное животное – говорят, сорок уколов в ягодицу не самое приятное ощущение в мире, и пробовать его на себе он не собирается. Как-нибудь в следующий раз. Теперь его осунувшееся лицо не выражает ничего, кроме искреннего сдержанного удивления. Глубокий вдох.
— Поразительно, какой маленький мир. Вторая встреча за последние полчаса, — и говоря это, Эван замечает странное сопротивление сознания. Как будто всё в нём протестует против того, что перед ним Джозефина. Всю жизнь ему казалось, что взрослев, наблюдая со стороны, он научился читать людей. Хотя бы немного. И регрессию из «старающейся стать женщиной» в «здравствуйте, мне пять годиков» Маккензи явно не предвидел. — Не стесняйтесь, мисс Уолш, не хотите поделиться тем, что вам есть сказать по этому поводу? — снисходительное движение уголками губ вверх, — Судя по звукам, вы считаете, что я не прав? — он приглашает девушку в беседу движением руки. И явно чувствует себя победителем в этой битве фекалиями из подгузников.
Жаль, что шестое чувство Эвана Маккензи не подвело молодого человека. Перед ним далеко не Джозефина. Но блаженны несведущие, не правда ли?

Подпись автора

i was given a heart before i was given a mind
⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯  a thirst for pleasure and war ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

C O M E   O N   A N D   F E E L   A L I V E ,  L O V E R

Удивить Эвана Маккензи было непросто. Далеко не в ключе повидавшего все прикрасы мира богатого наследника, хотя возможность смотреть на реальность в широкой панораме отложила свой отпечаток на личности волшебника. Речь шла о его персональном опыте: увлекательном путешествии по американской горке одобрения социумом снизу вверх. В него кидали помидорами, в него кидали лепестками роз, и своевременно Эван Маккензи пришёл к заключению, что видел всё. Ступая в зал, несмотря на дрожь в солнечном сплетении, молодой человек шёл с твёрдой уверенностью: ничто не выбьет его из колеи. В конце концов, что такого ужасного могло случится? Над ним бы посмеялись, и он бы вернулся в точку, откуда начинал. Вполне закономерное движение по законам Вселенной. Что взлетело высоко с грохотом повалится на землю под действием гравитации. Но стоящая перед ним девушка совсем не напоминала посла мироздания, вершащего правосудие. Если Шарлотт Эстер Уолш и была хоть как-то связана с космическими силами, то она бы подчинялась только теории хаоса – но эту истину Эвану ещё предстояло узнать.
Волшебница начинает говорить, и Маккензи непроизвольно дергает бровями, не улавливая нить замечания. Они ведь разговаривали от силы минут десять назад. На короткое мгновение, американец беспокоится, что нашёл единственную сумасшедшую на весь зал, однако внешний вид, речь, действия (если убрать из уравнения пердёж в локоть) говорят о наличии здравого рассудка у незваной собеседницы, отчего сомнение, что ему известно меньше, чем девушке напротив, настойчивей стучит по темени.
Она не тушуется, и вопреки логике оскорблённых Эван удивляется во второй раз, помечая галочкой не сдающихся под гнётом многоликого осуждения. Маккензи бы не пошёл на такую авантюру ни ради пари, ни, уж тем более, просто так. Тем лучше для его родителей, потому что представлять краснеющие лица тех, кто привёл малолетнее чудовище сюда, волшебник не хотел. Они ведь у неё были? Родители со знакомой слуху фамилией Уолш? Он поднимает взгляд поверх девичьей макушки в надежде отыскать парочку взволнованных лиц в зале. Увы, даже если бы он их высмотрел, было слишком поздно.
— Удивите нас, — самое время напомнить об осторожности с запросами. Всегда можно получить то, что заказывали, и тяжело критиковать моментальный ответ от высших сил. Девушка, действительно, выполняет заданную функцию, удивляя и поражая до белеющего лица. Учтивая улыбка Эвана Маккензи растворяется в безмолвном крике о помощи. Из всех возможных вариантов, проигранных в сознании волшебника, мисс Уолш выбирает невозможный. Ни в одном пугающем сюжете парень не мог представить, что были на этой планете люди, способные стоять на своей глупости, безумии, мятежном духе или на всём вместе взятом до последнего. С азартом. С улыбкой до ушей. А главное, что он не учёл этого и собственноручно вызвал апокалипсис.
О да, Эван Маккензи хочет провалиться под землю. Разумеется, он не показывает этого. Точнее, не слишком очевидно, останавливая выливающиеся наружу эмоции на белом полотне вместо лица. Постепенно молодой человек отыскивает в себе силы дышать и вновь улыбаться. Правда, со стеклянным взглядом сбежавшей из обреченного на страдания тела души. Поэтому к концу увлекательного речитатива альтернативно одарённой особы от юноши остается одна физическая оболочка.
Эван молчит, реагируя на «мистера Маккензи» кивком. А он-то как рад. Прямо до смерти. И теперь обязательно сто раз подумает, прежде чем позволять маленьким девочкам верить, что он не глухо-немой инвалид, не умеющий контактировать с окружающей действительностью. И прямо перед падающим занавесом театра одного актёра Эван слышит совершенно неожиданное «Шарлотт», и в голове наконец-то щелкает.
— Вас... — двое. Глаз Маккензи нервно дёргается, однако наученный горьким опытом, он не останавливает отплывающий корабль. Приятного плавания, надеюсь, вы потеряете координаты этого порта, потому что второй такой штурм волшебник точно не переживёт. Боковым зрением он замечает бегущую на шпильках подмогу, мысленно скрещивая пальцы, что он не обманывается пустыми надеждами.
— А вот и ты, Чарли, — в лице подоспевшей девушки Эван видит своё лицо. Такое же белое, с теми же грёзами закопать себя в глубокую канаву, и дышать становится совсем легко. — Пойдём ко столу, без тебя так скучно, — звучит совсем не как опция с вариантом отрицательного ответа, — Джентльмены, я украду её у вас. Хорошего вам вечера, — озаряя растерянный круг лучезарной улыбкой, волшебница пропадает вместе с развлекательной программой их грустной беседы.
— Крадите, не стесняйтесь, — широкая улыбка в тридцать два, следом за которой Маккензи поворачивается к своим собеседникам и пожимает плечами, — Не поделитесь с невежественным американцем, это какая-то шотландская традиция, о которой не рассказывают в своде правил? Признавайтесь, кто здесь виновник заговора? — по группе мужчин проходится негромкая волна смешков, и Эван выдыхает. Он чуть не превратил этот вечер в свой последний, пускай, неосознанно. И юноша находит успокоение в мысли, что отец бы гордился его способом спасения шуткой.
И всё же, не желая испытывать судьбу, Маккензи в скором времени удаляется в сторону тех, кому не довелось слышать симфонию пердящего оркестра имени Шарлотт. К слову, о последней, из любопытства волшебник прослеживает путь двух девушек, натыкаясь ещё и на копию, с которой, судя по всему, познакомился изначально. Проходя в стороне, он краем уха улавливает недовольный тон той, что приходила красть подарок судьбы, и не сдерживаясь, встаёт вдалеке за спиной, дожидается, когда Чарли поднимет глаза, и изображает плачущее лицо. Как грустно. Маленькую девочку отчитали. И как можно догадаться, больше всех грустит по этому поводу Эван Маккензи.

д е к а б р ь   2 0 2 4
Как бы не хотелось признаваться, где-то в глубинах души Эван был благодарен выпаду Шарлотт Уолш – волноваться он стал меньше. Так уж вышло, в Америке его не ждало пукающих локтей, и в моменты особой нервозности, Маккензи вспоминал те прекрасные впечатления, привезенные из Шотландии, мгновенно выдыхая. Хорошо, когда есть с чем сравнивать. Тем более, с тех пор, как тест-драйв юноши в социальной среде компании прошёл успешно, Мэрилин не давала ему передышек, всё чаще и чаще отправляя сына в свободное плавание на приёмах. И он был не против, хотя с куда большим энтузиазмом Эван зарывался в чертежах старых моделей МАМС.
Эван был рад очередной поездке в Англию, несмотря на весь спектр ужаса, сопровождавшего его пребывание. Не подумайте, Маккензи был счастлив гостить в Братхэйме, общаясь с Остарой и своими шотландскими родственниками. Однако полюбить публичные выступления молодой человек так и не смог. Тем более, когда на этот раз они были не в узком кругу заинтересованных, а в качестве развлекательной программы благотворительного вечера, проводимого не без участия МАМС. Разумеется, большая часть внимания была отдана его тете. Но Эван был и оставался лицом американского крыла. Упади он в грязь, и по касательной в грязи окажется Мэрилин и вся команда из США. Совсем не причина для беспокойства, правда?
Впрочем, он чувствовал себя готовым ко всему. Эван знал, кого избегать. Знал, у кого не спрашивать ценного мнения, и прибыв в приёмный зал, мгновенно выследил место скопления демонической силы. Сегодня ему было явно не до сонаты расстройства желудка. И Маккензи потерялся из виду в направлении тихой комнаты, где маниакально повторял свои слова, пока стрелки часов не стали громко кричать о часе-икс.
Волшебник возвращается в заполненный зал, останавливаясь у стойки с напитками и захватывая бокал шампанского, – для храбрости. Щурясь, он высматривает лицо на сцене, прикидывая, что у него есть десять минут, чтобы выйти на улицу и заработать себе ангину с сигаретой в руках. Погружённый в прокручивание отскакивающих от зубов слов, он спешно шагает в сторону выхода на какой-нибудь балкон, заворачивает за угол и явно забывает о том, что бдительность среди английских шотландцев никогда не была лишней.
— Мерлин! — не сразу понимая откуда идёт сопротивление, молодой человек пошатывается, чуть не теряя равновесие и бокал шампанского вместе с ним, но вовремя встаёт твердо на землю, — Прошу проще-, — его извинению не суждено быть законченным. В поисках несчастной жертвы своей неуклюжести Маккензи опускает взгляд к груди и видит последнее лицо, которое ожидал там найти. Примерно в этот же миг парень чувствует как по белой рубашке растекается что-то холодное и явно выделяющееся на идеально накрахмаленной ткани. Он смотрит на себя, на девушку, снова на себя. [float=left][/float]
— Ты! — и нет, это не ты, гадающее кто именно стоит перед ним. Из двух вариантов Эван Маккензи уверен, что выбрал правильный. Потому что если и был в этой стране человек, всеми силами старающийся сделать его публичным посмешищем, его явно не звали Джозефиной Уолш.  — Ты серьёзно?
За что, чёрт возьми? Немой вопрос читается в его сведённых бровях, непонимающей экспрессии и явном желании вскинуть руки к небу, интересуясь вслух. Он словно снова в Ильверморни на первых годах обучения, когда тумаки прилетали за то, что он существовал. Громкий выдох.
— Да что я тебе сделал? — он нервно дергает плечами, не надеясь получить ответа. Как показывала практика, скорей всего начнётся локтевое представление, а на второй акт его точно не хватит. — Дышу, что аж бесит?! — больше эмоций, больше непонимания. Однако что-то щелкает, и из потерянного лицо Маккензи обретает грозный оттенок. — Знаешь, что? Как скажешь. Не хочешь по-человечески, будет по-твоему, — и в следующую секунду он берет и выливает всё содержимое стакана на голову Шарлотт Эстер Уолш. Скрещенные на груди руки. Экспрессия с поджатыми губами: всё правильно сделал. Регрессия в дошкольный возраст, видимо, заразна.

Подпись автора

i was given a heart before i was given a mind
⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯  a thirst for pleasure and war ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

C O M E   O N   A N D   F E E L   A L I V E ,  L O V E R

Раньше он был другим. Терпимей, спокойней. Ему ставили подножки, а Эван Маккензи лишь вытирал разбитую губу и молча шагал прочь. В нём не было столько обиды на мир, не было подозрительности к людям. Он и не вспомнит, когда начал меняться, но точно знает – с каждым прожитым годом становилось только хуже. Секунды от вдоха до реакции сокращались, интонации голоса оттачивались, становясь резче, грубей, и он бы не прочь остановить этот путь по наклонной, но голова будто отказывалась слушаться своего хозяина.
Наверное, существовал какой-то лимит. Мифический графин терпения, которое, стоит ему закончиться, уже не вернуть. Можно сказать, что Шарлотт Уолш не повезло удариться головой о дно, осушенное задолго до её появления. Где-то внутри он понимал: выходка с вылитым стаканом не стоила столь яркой реакции. Вообще, все выходки явно не вышедшей из пубертатного возраста девушки не стоили эмоционального шторма, и всё же внутри бушевал ураган. Всем своим существованием Шарлотт говорила: что бы ты ни делал, ты делаешь это не к к. И не важно был ли он слабым мальчишкой, очкастым зубрилой или достойной своей фамилии сыном Маккензи. Словно квинтэссенция ответов на все попытки девушка усмехалась над ним... просто так. Потому что он был Эваном Маккензи – магнитом для тех, у кого находилось что сказать, мальчиком для битья, жертвой чужого плохого настроения. Этот список можно бы было продолжать бесконечно, но громогласное удивление волшебницы явно сбило юношу с мысли.
— И это ты меня спрашиваешь сколько мне лет? — он не понимает. И это видно по его сокрушающемуся взгляду, слышно в явном скачке интонации и сдвинутым к переносице бровям. Лицо Шарлотт говорит: как ты мог, – мог что, простите? Возмутиться по поводу непрошеного сливочного душа? Расплатиться той же монетой, когда она уже во второй раз устраивает саботаж на ровном месте? Только вот англичанка продолжает возмущаться, и на этот раз брови Эвана уже ползут вверх. Найти его в толпе, чтобы вручить пивной привет, а затем обвинить в высоком самомнении – талант, достойный искренней зависти. И он не прочь воспротивиться беспочвенным нападкам, однако Шарлотт умывает руки и снимает с себя вину, оставляя Маккензи озадаченно смотреть на то как стекает шампанское по её волосам.
Ему не было жаль. Или он хотел думать, что не было, когда внимание выделило накрученные волосы и дорогую ткань, сидевшую по фигуре. В голове невольно всплыл образ его суетящейся матери, крутящейся перед зеркалом, чтобы подправить макияж или убедиться в отсутствии изъянов своего наряда. Наверняка, и Шарлотт Уолш потратила немало времени в стремлении выглядеть безупречно. Можно отмахнуться, что она не пожалела его костюма, но всё же она была и оставалась девушкой, а не неотёсанным мужланом, чью катастрофу на белой рубашке запросто спишут на неуклюжесть или банальное «перебрал».
— Ну, извини, — всё также экспрессивно чеканит молодой человек, — Что не научился читать мысли! Сегодня Шарлотт Уолш не в настроении устраивать спектакль, будем знать. Ты, главное, значок вешай на будущее: сегодня я нормальная. Ну, для недалёких, — он салютует ей двумя пальцами ото лба, — Я это... пойду поплачу в уголке, а то я думал, что все тут только ради меня и собрались, — и на этой ноте Эван звучно цокает языком, оставляя тех, кому не пять, за бортом своей песочницы. Честное слово, после выпада прошлогодней давности уличить её в намеренном вторжении в личное пространство было более чем очевидно. По крайней мере, именно это повторял себе Маккензи, гневно шагая прочь. Она сама объявила войну, а теперь кричала, что Эван посмел отправить снаряды в ответку! Чуть не испортила его первый выход в свет в Шотландии, испортила костюм и претендовала испортить речь, если волшебник не найдет в себе сил подавить фонтан эмоций до выхода на сцену. Мало того, она – та самая пердящая в локоть мадам, – сравнила юношу с ребёнком, так ещё и поставила в укор высокое самомнение помноженное на вселенскую тупость. Эван Маккензи не помнил, что претендовал на звание юного гения, как и не успел почувствовать себя осью планеты Земля, однако кто он такой, чтобы спорить. Виновным во всех грехах человечества говорить не разрешали. Но, пожалуй, самое странное в этом всём было то, что он чувствовал себя виноватым. И чем дальше Маккензи отходил от места взрыва, тем ощутимей становилась тяжесть в груди. Он раздражения к собственным чувствам он даже дёрнулся, чтобы посмотреть себе за спину, где больше не было Шарлотт Уолш. Наверное, оно к лучшему. Думать об этом у него не было времени, как не было времени искать замену заляпанному костюму. По крайней мере, от него не пахло навозом, и с этой мыслью юный Маккензи взял путь в сторону подиума.

и ю н ь   2 0 2 5
Он знал, что перегнул палку. А со слов Мэрилин Маккензи волшебник срубил целый лес, станцевал джигу-дрыгу на пепле семейной репутации и вместо обещанной речи показал всем задницу прямо на сцене. Впрочем, чувствовал он себя соизмеримо предъявленным обвинениям. Эван, действительно, оборачивался на декабрьское происшествие, как на страшный сон, белую горячку и абсолютное помутнение рассудка в единой термоядерной смеси. Он вспоминал о событии ни один раз, подмечая всё новые и новые детали короткого разговора.
Например, лишь спустя месяц пережевывания их с Шарлотт диалога в сознании всплыла невнятная попытка волшебницы вытащить палочку. Явно не для того, чтобы накинуть Круциатус поверх растекающейся по телу прохладной жидкости. А затем появилось и её испуганное лицо, и краснеющие щёки, подводящие финальную черту печального совпадения и их обоюдных неверных заключений.
Она не специально.
Откуда ему было знать? Но фраза не прекращала долбить по вискам, стоило молодому человеку заняться самоедством и выявить в себе пару сотен грехов, за которые ему гореть в пламени Геенны. И возможно, он бы извинился, не выдай Мэрилин своеобразный домашний арест, запрещавший появляться за пределами Америки до того, как извилины бунтующего отпрыска не выровняют свои изгибы. Симфония пукающего локтя уже давно перестала гореть звездой глубинной обиды. В каком-то смысле, он находил забавным насколько отбитой оказалась Шарлотт Уолш. Надо отдать ей должное – что-что, а выделиться на фоне серой английской массы девушка всё же сумела. И ступив на шотландскую землю спустя полгода, Эван намеревался взмахнуть белым флагом. Хотя бы попытаться.
Он выцепил Шарлотт Уолш ещё в самом начале, когда та непринуждённо смеялась за семейным столом и не подавала никаких признаков внимания в сторону врага номер один, коим, по всем знакам мироздания, являлся Эван Маккензи. Вполне справедливо, учитывая, их недолгую историю общения, явно начавшую не с той ноги. Что вовсе не значило, что какая-то часть волшебника не оскорблялась отсутствием взаимного белого флага по ту сторону. Не он ведь начал. Однако здравый смысл и пугающее воспоминание материнского гнева взяли своё. Он был старше, он был мужчиной, и искренне сожалел о взрывоопасном характере, который привёл их в военное положение. Кому, как не ему, знать, что такое получать тумаки ни за что. Бокал на голову – как раз из этой песни, и Эван хотел убедиться, что Шарлотт знала, что он это понимал, как понимал свою вину.
— Я отлучусь на пару мгновений, — целуя в щеку свою спутницу, он поднимается со стула и провожает взглядом ускользающий в толпу силуэт.
— У тебя десять минут, Маккензи, потом мне станет слишком одиноко, — девушка многозначительно ухмыляется, на что Эван лишь неуверенно смеётся и спешно следует в направлении помеченной красным крестом цели. Делать это у всех на глазах он боялся. Кто знает, Шарлотт могла начать обороняться стаканами лишь завидев юношу, идущего навстречу. И потому поймать её в коридорах выглядело идеальным планом. Ключевое слово: выглядело.
Ему приходится ускорить шаг в надежде нагнать светлую макушку, но пропадая из главного зала, Маккензи сталкивается с пустующими коридорами, разбавленными детским хихиканьем. Машинально молодой человек оборачивается в сторону звуков, замечая махинации чьих-то отпрысков в ведром и дверью одного из кабинетов, куда люди выходили отдохнуть от шума в приёмном зале. Не его проблемы. И закатывая глаза, парень сбегает вниз по лестнице на улицу. Вдруг, Шарлотт Уолш решила насладиться летним воздухом – самое время испортить её уединение с природой. Однако её не оказалось ни у стен поместья, ни в прилегающем к территории саду. Он мог попытаться поискать усердней, но посмотрев на часы и сочтя это знаком свыше, Маккензи пожал плечами и направился обратно в помещение. Совсем вовремя.
Прытким шагом он забегает по лестнице, когда боковое зрение улавливает движение в глубине коридора. Моментально юноша разворачивается в сторону оживления и меняется в выражении лица, находя ту, которую искал. И в этом его ошибка. Кто знает, что именно в экспрессиях Эвана заставляет девушку развернуться на пятке, но разбираться с этим времени не остаётся.  В замедленной съемке он видит место, в которое Уолш намеревается сбежать. Рывком волшебник дёргается следом за ней, бежит несколько широких шагов и громко командует:
— Шарлотт, не надо там!.. — он не успевает закончить фразу, выставляя вперед руку, должную столкнуть девушку с тропинки в смерть. Следующее, что Маккензи слышит – чёткий щелчок сверху, за которым на голову вываливается нечто склизкое и определённо плохо пахнущее. — Вот это, — на выдохе не без омерзения на лице. Убирая ладонь от плеча волшебницы, он улавливает, что по крайней мере, на неё практически ничего не попало – вторая фатальная ошибка после рыцарского стремления спасти Уолш от встречи с содержимым ведра. Полшага в сторону задевают леску под ногами, и второй залп по бокам не оставляет в живых никого. Эван вздрагивает, замирает и вновь поднимает взгляд на подругу по несчастью. [float=left] [/float]
— Мне кажется или в этой стране нельзя расслабляться ни на секунду? — сквозь подступающий к горлу смешок, интересуется молодой человек. — Ты... в порядке? — сдерживаться становиться сложней, но он пытается. Однако в следующее мгновение зрение выделяет очевидный кусок рыбьего плавника в волосах Шарлотт, и из него вырывается характерный смешок, — У тебя тут... это, — ещё один смешок, сопровождаемый движением указательного пальца в причинное место, — Красота застряла, — содрогаясь в тихой истерике, он прикладывает кулак к губам и моментально одергивает его, замечая ошметки чего-то тухлого, попавшие и на руки. Хорошо, что Эван Маккензи ещё не успел сложить два плюс два и не вспомнил лиц виновников. На их месте самое время отплывать на родные континенты и прятаться по домам. Потому что если за пердёж в локоть Шарлотт получила стакан на голову, то за такой щедрый подарок остаться в живых будет за праздник.

Подпись автора

i was given a heart before i was given a mind
⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯  a thirst for pleasure and war ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

C O M E   O N   A N D   F E E L   A L I V E ,  L O V E R

◆  b u r y   i t   a n d   r i s e   a b o v e  ◆
Тяжело поверить во власть фатума над человеком, когда одно лишь твоё существование в корне её опровергает. И в то же время, тяжело в него не поверить, когда вот уже в третий раз встреча с Шарлотт Уолш приводит к идентичному финалу: по Эвану Маккензи стекает что-то неприятное. И не столь важно ущемлённое ли это достоинство, пролитый на рубашку стакан или новый уровень ощущений в виде рыбьих потрохов. Он мог сколько угодно объяснять устройство мира хаосом и случайностями, сухие факты говорили об обратном. Они сталкивались не так часто, чтобы испугаться, но достаточно метко, чтобы заметить схожесть сценариев. Тем не менее, даже предположив на мгновение, что это был знак судьбы, Эван Маккензи не смог бы расшифровать, чего именно Вселенная добивалась.
Пора перестать разговаривать с незнакомцами? Или мыслить глобальней и бежать прочь, меняя фамилию и селясь подальше от цивилизации? Или, может, это был своеобразный способ мироздания поддерживать баланс? Благоухающий аромат, быстро распространяющийся вокруг ребят, вполне подходил на расплату за успехи на карьерном поприще. В таком случае, за что наказывали Шарлотт Уолш? Явно не за симфонии в локоть. Если, конечно, она не исполняла произведение направо и налево, против чего Маккензи искренне надеялся – он бы предпочёл оставаться единственным исключением. Пускай, своеобразный, но всё ещё повод для гордости за свою уникальность.
— Думаю об этом всякий раз, когда оказываюсь в Шотландии, — вовсе не камень в огород главного сундука с сюрпризами местных вечеринок. Эвану довелось пережить многое. Больница, школа, заграничные поездки – ни один приобретённый опыт не сравнится с ощущениями, полученными за последние три визита на историческую родину. Правда, не сказать, что в положительном ключе. Предоставьте Маккензи выбор, он бы обошёлся и без них.
— Тогда я точно не хочу обнаружить в своём окружении того, кто способен на такую покупку, — он дёргает бровями, корча лицо граничащее между ужасом и сочувствием. Маккензи не сразу понимает, что именно вызывает у девушки напротив улыбку, но когда это происходит, еле сдерживает удивление. — Справедливо, — пожимая плечами, Эван издаёт звонкий смешок и тут же затыкается, стоит подруге по несчастью потянуться к его рукавам. Он удивляется во второй раз, ненарочно опуская взгляд и вздёргивая бровями на попытку помочь. Не без причины. При всём своём желании извиниться и прекратить этот цикл публичных унижений, Маккензи не рассчитывал на обратную связь с противоположной стороны. Каким бы виноватым юноша себя ни считал, их знакомство плотно закрепилось в сознании, рисуя Шарлотт инфантильной особой, едва ли способной оценить жест доброй воли по достоинству. Только вот перед ним стояла далеко не девушка, нарисованная головой. Шарлотт Уолш не кричала, не топала ногами и не крестила Эвана чёрным котом, вечно перебегающим дорогу, когда не просят. Она была... абсолютно нормальной. И со стороны Эван и Шарлотт выглядели далеко не заклятыми врагами, а двумя талантливыми неудачниками, только что получившими почву для знакомства. [float=left][/float]
— Ничего, пора людям привыкнуть, что я люблю окунаться в подозрительного содержания жидкости, — его родственники вряд ли станут удивляться. Скорей, не выпустят из-за стола, опасаясь, что в следующий раз парень вернётся в чьей-нибудь крови и без какой-нибудь части тела. Судя по наклонной его удачливости, исключать такой исход было бы весьма опрометчиво.
Стоит отдать должное внезапному открытию человека в Шарлотт, Маккензи забывает про ярость, которую должен был испытывать по отношению к маленьким демоническим порождениям. Решая не упускать момент, он открывает рот, чтобы озвучить первопричину смены его траектории, но волшебница оказывается быстрей.
— А? — инстинктивно наклоняясь, Эван хмурит брови и в следующую секунду дёргается в сторону. Шёпот, сменяющийся громким возгласом, явно не то, к чему были готовы его барабанные перепонки. Скорость, с которой Шарлотт превращается из девушки в берсерка, тоже. — Что? Куда? — обрывистым вопросам не суждено быть услышанными. Командным голосом Уолш призывает куда-то бежать, и к своему удивлению, Маккензи не долго сопротивляется, топчась на месте. — Мерлин! — рвано выдыхая под нос, сокрушается Эван и срывается с места. Не смотря под ноги он сбегает по лестнице; что поразительно – не споткнувшись ни разу. Заворачивает за угол, видит, как самый дальний из мальчишек, выскакивает в сад, и постепенно нагоняет Шарлотт. Или ему кажется, что нагоняет, потому что стоит молодому человеку оказаться в поле зрения волшебницы, как та припускает ещё быстрей, оставляя на лице Маккензи неоднозначную экспрессию ужаса, непонимания и восхищения. Она за ними бежит или с ним на перегонки соревнуется? Эван готов жить, никогда не узнав этой тайны. Замечая, как сердце принимается долбить где-то у горла, он рывком выуживает палочку из кармана, чётко произнося заклинание:
— Слагулус Эрукто! — и не спрашивайте, почему из всей палитры доступных знаний, Маккензи выбирает подарок в виде ужина из слизней. Первая жертва падает на землю. И кто бы рассказал ему раньше, что звуки чьей-то тошноты, остающиеся за спиной, могли доставить столько удовольствия.
— Один выбит! — он кричит с азартом. Сам того не замечая, Эван ускоряется, искренне болея за Уолш. Кудри и платье по фигуре весьма обманчивы. В забеге один на один Маккензи не уверен, что одержал бы победу, даже с исправными лёгкими. И когда юноша чувствует, что последние начинают настойчиво барахлить, Шарлотт захватывает жертв в плен, продолжая раздавать команды.
— Несовершеннолетним нельзя колдовать вне...! — стенает один из вырывающихся мальчишек, но встречается лишь с самой добродушной улыбкой Эвана и поднятой в воздух волшебной палочкой, готовой исполнить своё предназначение.
— Совершенно верно, молодой человек! Мобиликорпус, — отскакивает от зубов так, словно он находился на экзамене и от результата волшебства зависела его оценка за весь год. Детское извивающееся тельце поднимается в воздух, принимаясь парить над землёй. Паренёк кричит, паренёк угрожает и умоляет отпустить одновременно, но сквозь перебивающий все органы чувств запах не слышно. — В следующий раз, когда решите поиздеваться над кем-нибудь, вспомните этот славный момент и то, что эта бравая девушка и я всегда можем оказаться поблизости, — вероятно, воспользовавшись всеобщим отвлечением, последний из ребят предпринимает попытку побега – зря. Не долго думая, Маккензи роняет настрадавшегося приятеля в первый попавшийся куст, делает рывок запястьем и заставляет предателя своих повалиться от инерции вытянутых из штанов трусов. — Ку-у-уда! — для закрепления урока он протягивает мальчишку несколько метров по траве, а затем взмахивает палочкой и засовывает её обратно во внутренний карман пиджака. — Что лежишь?! — театральный выпад в сторону детей, и те разбегаются в разные стороны, спотыкаясь о собственные ноги. Пожалуй, на сегодняшний вечер ему хватит забегов, но им это знать было не обязательно.
Молодой человек дожидается, когда банда рассыпется в разные стороны, и только тогда перестаёт делать вид, словно выбирает жертву, переводя взгляд на Шарлотт. С несколько секунд он смотрит ей в глаза, не сопротивляясь быстро растягивающейся улыбке. Первая конвульсия. Вторая.
— Ты видела их лица? — интонация волшебника делает скачок вверх, и Эван уже не может сдерживать смех. Сгибаясь пополам, он чувствует, как голова начинает кружиться, и аккуратно валится на землю, продолжая сотрясаться от хохота. — Кажется, мы только что заработали две главных роли в детских ночных кошмарах, — лучше бы! Тот день, когда Эван Маккензи превратится в чьего-то боггарта, можно будет считать судьбоносным. Он наконец исполнит своё предназначение рождённого в канун Хеллоуина. — Стоит отдать тебе должное, я редко видел, чтобы люди так быстро бегали, — чуть успокаиваясь, он поднимает глаза на Уолш и продолжает улыбаться. Вопреки здравому смыслу, Эвану по-настоящему весело. Пожалуй, впервые за весь вечер, наполненный неискренними дружелюбными гримасами, пустой болтовнёй и неугомонным шёпотом за спиной. Не только за его спиной. Что бы там ни казалось Уолш, мир всё же крутился вокруг Солнца, а Эвана пока ещё звали просто Эваном. Что вовсе не меняло отторгающей атмосферы светских мероприятий. Кто бы рассказал, что девочка из его страшного сна станет лучшим номером ужина, он бы не поверил. И успев уловить повисшую тишину, Маккензи отталкивается от земли и говорит:
— Слушай, Шарлотт, — вставая в полный рост, юноша расправляет плечи и намеренно прокашливается, становясь серьёзным, — Я вообще... до того, как случился рыбий душ, я... — он дергает бровями, делает быстрый вдох, —  Я шёл извиниться. За нашу последнюю встречу. Ты права, я, — Эван поджимает губы, дергая себя за прядку сбоку, — Я был безмозглой задницей и испортил твой чудесный наряд, — нервный смешок, — Честное слово, сегодня это было... ну, вот, вообще не моих рук дело. Хотя тенденция забавляет... и начинает пугать, — наигранно округляя глаза в ужасе, он вновь смеётся, но тут же возвращает серьёзный тон, — Как на счёт, если мы столкнёмся ещё раз... то не будем устраивать третью войну за независимость? — он делает шаг навстречу и протягивает ей белый флаг в качестве свой ладони, — Тем более, как показывает практика, сообщники из нас лучше, чем враги, — правда, одну из надранных задниц Эван Маккензи, к сожалению, знал. И следующая задница, которой суждено было пострадать, принадлежала ему самому. Или Мэрилин пересмотрит свои взгляды на детей партнёров, если те опрокинули ведро с потрохами на её сына? Оставалось верить и надеяться. Потому что о содеянном волшебник не жалел ни секунды.

Подпись автора

i was given a heart before i was given a mind
⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯  a thirst for pleasure and war ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

C O M E   O N   A N D   F E E L   A L I V E ,  L O V E R

1   и ю л я   2 0 2 6
Прошло больше года с последнего визита Эвана в Англию, и прислушиваясь к размеренному шуму Северного моря, юноша перебирал обрывки воспоминаний, что привели его на корму корабля ван дер Рейденов. Год, вместивший в себя куда больше, чем проведённое в стенах школы время, сложенное воедино. Год, за который Эван Маккензи успел растерять все свои ориентиры, чтобы найти один единственный, шедший с ним нога в ногу сквозь все взлёты и падения. Кто бы мог подумать, что потребуется так мало, чтобы ненавистная Англия засияла новыми красками? Впрочем, для него Питер Андерсон никогда не был промежуточной персоной. Если для того, чтобы оказаться рядом, ему надо было полюбить серое небо над головой и моросящий в лицо дождь, что ж, это была меньшая цена, которую могли спросить с юного Маккензи.
Стискивая в ладонях помятый конверт, молодой волшебник коротко улыбнулся и развернул пергамент, в который раз сверяясь с адресом, указанным на оборотной стороне письма. Было заметно, что друг спешил, едва поспевая наносить мысли на бумагу, и от яркой картинки перед глазами, Эван ненарочно усмехнулся.

Чарли. Странным образом, за последние несколько лет у Эвана появилась стойкая ассоциация с этим именем, и если поначалу мелодичные слоги, складывавшиеся в гордое Шарлотт, вызывали гневные мурашки по спине, теперь Маккензи лишь ухмыльнулся, задумавшись, в какой части материка жила одна из дочерей Уолшей. Вернувшись на родную землю, он не постеснялся поинтересоваться о не слишком известной, но набиравшей обороты транспортной компании. Правда, не выяснил ничего, кроме того, что парню уже было известно: Уолшей было много, и вместе они создавали столько шума, сколько все шотландские кланы вместе взятые. В отличие от большинства, Эван даже знал кого в этом обвинить.

Громкий гудок заставляет Эвана выпасть из собственной головы, наконец замечая очертания порта на горизонте. Парень хмурится, быстрым движением смотрит на часы и удивляется тому, что показывает стрелка. Корабли Рейденов, конечно, славились своей скоростью, но приехать на несколько часов раньше положенного Маккензи не рассчитывал.
— Сэр, мы ведь входим в порт Бостона, я не ошибся? — окрикивая мужчину в форме на нижней палубе, спрашивает юноша, чтобы получить уверенный кивок. Что ж, видимо, Питера ждёт утренний сюрприз, а Эвану придётся искать нужную улицу без помощи друга. Хорошо, что ему не пришло в голову тащить чемоданы самостоятельно и воспользоваться привилегиями богатого отпрыска. Всё, что Маккензи не смог унести на себе, обещали доставить в Братхейм и новую мастерскую.
К десяти утра паром опустил трап, позволяя изрядно вымотавшимся пассажирам сойти на последней остановке. Подхватив клетку с Адальбертом Уоффлингом в одну руку и небольшую дорожную сумку, Маккензи шагнул широким шагом в незнакомый город. Впрочем, на поиски нужного района много времени не ушло. Питер предупреждал, что Бостон, в сравнении с там же Чарльстоном, казался маленькой деревней. Магическое население стало появляться в нём всего несколько десятков лет назад: хватило вопроса первому странно одетому встречному, и Маккензи указали нужное заведение, из которого добраться к улице Питера было ближе всего.
Полчаса спустя, Эван поворачивает на указатель, упомянутого в письме адреса, и тщетно пытается утихомирить сердце, разглядывая номера на домах. Они не виделись чуть больше месяца, но всякий раз юноша скучал по другу так, словно их разделяли года без общения. Волшебник останавливается напротив одной из калиток, вновь лезет в карман, сверяясь с цифрой на фасаде, и поправляя клетку Вафли, уже собирается зайти в сад, когда слышит знакомый возглас:
— Ты же сказал в полдень!

Улыбка приклеивается на лицо Маккензи так же скоро, как он видит взъерошенную макушку друга, явно не ожидавшего поворота событий на сто восемьдесят градусов.
— А как же прийти заранее? Ты меня совсем не ждёшь? — смеясь, кричит волшебник в ответ, — Или я больше не твой милый и дорогой друг? — кривляя вселенскую печаль, он аккуратно приземляет клетку на землю и кидает чемодан в противоположную сторону, расставляя руки в разные стороны, — Что же ты, милый и дорогой Питер, не бежишь мне навстречу?! — и чем сильнее стучит сердце в груди, тем настойчивей Маккензи кривляется и глумится над парнем на другом конце улицы. Лишь бы не завизжать, как маленький ребёнок, которого привели в парк аттракционов.
— Да иди ты! — тушуется Андерсон, но всё же ступает навстречу, и в следующее мгновение начинает моросить ногами по асфальту до тех пор, пока не чувствует, как его приподнимают над землёй, — Ты – больной, мне же дышать нечем! — сквозь смех, тщетно брыкается молодой человек.
— Чёрт, — высвобождая Питера, светится Эван.
— Чёрт, — зеркалит его Андерсон, а затем резко меняется в лице, — Ой, я только что бросил Чарли, как увидел тебя. Пойдём, поздороваешься. Забей, вещи твои тут никому не нужны. На улице всего пять домов, и все знакомые, — повинуясь указанием Питера, волшебник бросает короткий взгляд на скучающего Вафлю и спешно следует за спиной Андерсона, — Чарли, знакомься, Эван. Эван, знакомься...
— Шарлотт Эстер Уолш? — от неожиданности юноша вскидывает ладонями в воздухе, сводя брови на переносице. Секунда на переваривание информации. Он хлопает ладонью по губам, стараясь сдержать подступающий к горлу хохот – тщетно, — Это блин вообще возможно? — спрашивая скорее Вселенную, чем ребят, сокрушается Маккензи. И где-то в этот миг боковое зрение улавливает тысячу знаков вопроса на лбу Питера. — Это Шарлотт! — дергая рукой в сторону девушки, быстро говорит волшебник, — Та самая Шарлотт! Ну! Локоть, рыбьи потроха? — озарение приходит на лицо Андерсона, и теперь уже он разворачивается к Чарли с экспрессией увидевшего второе открытие Америки.
— То есть вы знакомы...
— Да, — наконец переставая танцевать танец неандертальца увидевшего огонь, Эван шагает навстречу Шарлотт, — Думал, что знакомы. Но, судя по всему, совсем не знакомы, — смеясь, он останавливается напротив и протягивает ей ладонь, — И снова здравствуйте. Приятно познакомиться, — изображая «неплохо» губами, прокашливается Маккензи, — Эван «честное слово, я не сталкер» Маккензи, — видимо, Вселенная услышала Шарлотт в тот вечер, когда она воззвала к судьбе, сводившей их мосты. Потому что куда уж ближе?

Подпись автора

i was given a heart before i was given a mind
⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯  a thirst for pleasure and war ⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯⎯

C O M E   O N   A N D   F E E L   A L I V E ,  L O V E R