Поразительно, как время ускоряется, подобно графику экспоненты, стоит только ступить на дорогу взрослой жизни. Мгновения, казавшиеся бесконечными в детском возрасте, превращаются в короткие вспышки, едва заметные в бешеном ритме взросления. Или лучше выразиться старения? Ненавистный момент обеда, когда родители не могли уговорить непослушное чадо спуститься за семейный стол, теперь как глоток воздуха посреди удушья рабочего дня. Когда-то тянущиеся часы свободного времени утекают неосязаемой эфемерной материей, почти не откладываясь в сознании. А ведь Алистэр Маккензи успел ощутить быстротечность секунд, исчезнув с радаров почти на год. И всё равно продолжал удивляться, как незаметно пролетели полгода, огласившие уход девяносто восьмого последним месяцем зимы.
Он просчитался. Несмотря на абсолютную уверенность в том, что ему хватит сил, не учёл ограниченного количества минут в сутках. Оказавшись в Нью-Йорке в конце мая, довольно скоро Алистэр понял, что попал в мёртвые тиски шумного мегаполиса. Конечно, волшебник с самого начала знал: если ему удастся получить место, остаться там будет куда тяжелей, чем выбить шанс на собеседование. Другое дело, он не осознавал насколько.
Маккензи высыпался, но только потому что ему хватало трёх-четырёх часов сна, чтобы поддерживать голову в ясном рассудке. Это играло юноше на руку, ведь не все были способны существовать в подобном ритме, и постепенно новички ломались и уходили, если им не указывали на дверь раньше. Подобно замыленной белке в колесе, он писал вне зависимости был ли день или ночь за окном его однокомнатной квартиры. Он понимал: это временно, это лишь первый этап, который надо пережить. И в погоне за очередной сенсацией, Алистэр Маккензи не заметил, как «временно» растянулось на шесть долгих месяцев.
Хотелось бы сказать, что среди хаоса, в котором молодой человек существовал, ему было не до мыслей о весеннем вечере, не нашедшем своего логического завершения ни на следующий день, ни до сих пор. Он думал о нём часто, если не постоянно. Прыгал выше головы, лишь бы выкроить полдня на визит в Чарльстон, на обед с Мэрилин и, если сильно повезёт, на полноценный выходной с прогулками по городу. Но даже когда юноше удавалось сбежать от лавины ответственности в Нью-Йорке, он не делал... ничего. Непринуждённые разговоры, непринуждённые вмешательства в личное пространство, непринуждённые спазмы в районе грудной клетки – хотя последние вряд ли были столь непринуждёнными – и обоюдный негласный договор вести себя так, словно всё оставалось на своих местах. Наверное, он ждал знака, первого шага, чего угодно. Или убедил себя в этом, чтобы не искать смелости там, где её не было.
Так или иначе, двенадцатого декабря девяносто восьмого года поправляя галстук перед зеркалом, Алистэр Маккензи продолжал игнорировать стучащий в висках пульс, стоило обернуться на кузину.
— Знаешь, лучше я лягу на диване. Я чувствую себя странно, укладывая тебя в гостевой комнате, словно ты какой-то нежеланный гость с явным подозрением на вшей, — юноша смеется, возвращая внимание к своему отражению и аккуратно поправляя воротник, — И это не вопрос, а констатация факта, — последний взгляд сверху вниз. Маккензи звучно выдыхает, шлепает по штанам и разворачивается, — Ну, что? Увидимся на вечере? — он хочет двинуться навстречу, но мысленно одёргивает себя. Чтобы... сделать что? Поцеловать в щеку на прощание, словно они замужняя пара? Словно они вообще пара? Хмурясь собственному внутреннему голосу, волшебник хватает блокнот с пером, пересекает квартиру к двери и, уже оказавшись за порогом, засовывает голову обратно внутрь, — И не думай, что я не жалею, что не могу остаться на спектакль: Мэрилин собирается на важное мероприятие и совсем не нервничает. Всё будет хорошо. Ты со всем справишься. В противном случае, я напьюсь, устрою дебош, и никто не вспомнит о твоём промахе. Которого не будет! — и звук хлопающей двери ставит жирную точку. Он прекрасно понимал, что она чувствовала. Как минимум, потому что и сам знал насколько важно для него было не упасть в грязь лицом на мероприятии подобных масштабов. Впервые с момента его официального зачисления в штаб стажёров, Алистэру вверили парочку громких фамилий в распоряжение. Провались он сегодня – до конца карьеры будет брать интервью у старушек, подозревающих соседку в краже любимых тапочек.
Правда, это волновало его не так сильно, как должно было. В лучших традициях Алистэра, он пригласил свою кузину и лишь потом подумал. Казалось бы, что такого? Она просто переночует у него в квартире, сэкономит на отеле (ведь Маккензи не могли себе позволить подобную роскошь) и заодно проведёт с ним редкий совместный вечер, которых становилось всё меньше и меньше. Но стоило Мэрилин согласиться, и сознание выдало неожиданное умозаключение: когда они вообще оставались наедине в одном помещении? Алистэру доводилось спать в поместье Чарльстона, но Рой и Аделайн выделяли отдельную комнату и делали выговоры, если парень мешал девочкам спать, пытаясь напугать их привидением в простыне. А кто остановит его на этот раз? Не то что бы Маккензи собирался устраивать девушке «тёмную» и вообще что-либо устраивать, однако организм не реагировал на уговоры здравого смысла. Волшебник беспокоился. Нет, не так. Он медленно, но верно седел изнутри, словно сон в разных комнатах – квинтэссенция всего самого нервного в этой реальности. И был весьма благодарен бурлящей атмосфере приемного зала в гостинице, беспощадно выбившей дурь из головы.
Большинство гостей только начинало собираться в лобби, пока ведущие вечера обсуждали финальные штрихи, выступающие проверяли инструменты, а пресса занимала оборонительные позиции. Алистэр понимал – его отправили сюда не за великие заслуги. По крайней мере, не только за них. Когда твоя фамилия Маккензи, внезапно перестаёшь быть рядовым назойливым репортёром, становясь единственным достойным внимания представителем газетной касты. Ведь кому как не выросшему в достатке шотландского клана смотреть в суть, а не раздражать повторением одних и тех же скучных вопросов? И плевать, что его вопросы ничем не отличались от тех, что задавали коллеги. Плевать, что всё в Алистэре вопило против ошибочного мнения. Если «Маккензи» – его проклятье и его проходной билет, так тому и быть. Ради этого юноша был готов поступиться даже со собственной гордыней.
— Маккензи, где ты потерял своего симпатичного друга? — знакомый голос возвращает волшебника в реальность, заставляя обернуться к сцене, на которую он опирался.
— И тебе привет, Джулс, — движение бровями вверх сопровождается поджатыми губами.
— Я же махнула тебе рукой, не видел что ли?
— Да, шучу я. Придёт попозже. А что? Сердечко сводит? — ухмылка.
— Иди ты, Эл, — обиженный тон волшебницы вызывает приглушенный смешок.
— Хочу напомнить: я твой единственный союзник в этом деле. Со стратегической точки зрения, в твоих же интересах не отправлять меня в путешествия по неприличным местам, — с тех пор, как они помирились, находиться в зоне риска появления напоминаний из прошлого стало в разы легче. По возвращению в Америку, Алистэр практически не поддерживал контактов со старыми приятелями, чем вызывал массу возмущений. Быть прокажёнными овцами вдвоём куда веселей. Даже если это означало, что ему придётся обсудить прекрасные глаза Саймона. Раз эдак сто.
К счастью, беседа не достигла сотого упоминания имени его коллеги. Приглашённые начали занимать места за столами, и заметив светлую макушку Мэрилин, прибывшую с остальными, Алистэр двинулся к ней.
— Мэрилин Маккензи, сегодня вы прекрасны. Впрочем, как и всегда, — останавливаясь перед девушкой, он расплывается в чуть растерянной улыбке, но очень скоро меняется в лице, — А мне придёт конец, если я простою тут ещё хоть секунду, — старший редактор тоже была здесь, и довольно чётко выразилась о личных беседах, точнее о запрете на них, — Я сижу за столом прессы, — делая шаг в сторону, Маккензи касается плеча волшебницы и подмигивает, — Поймаю тебя у стойки с напитками, когда медуза Горгона перестанет прожигать меня взглядом, — стоит ей заприметить достойного представителя мужского пола, и можно будет забыть о вездесущем оке большого брата. Потому что правило личных бесед не распространялось на старших по званию. И только попробуйте сказать что-нибудь поперек.
Обещание поймать Мэрилин (за ногу) оказалось не таким выполнимым, как выглядело на первый взгляд. Между затяжными речами на сцене, короткими перерывами на живую музыку и попытками Алистэра не упасть лицом в грязь с первой ступени карьерной лестницы, состыковаться в перемещениях было задачей для продвинутых штурманов. Маккензи почти смирился. И ключевое слово было «почти», потому что стоило горизонту загореться красным огнём опасности, даже медуза Горгона отошла на задний план беспокойств. Вниманием юноши завладела барная стойка. Или, если быть точным, беспечно разговаривающая рядом с ней парочка. Находившийся там молодой наследник, кажется, строительной фирмы не был в списке волшебника. Находившаяся там же молодая наследница МАМС тоже. Только никому, кроме Алистэра и главного редактора, это не было известно. Последняя уже как полчаса ворковала с парочкой бизнесменов, явно годившихся ей в отцы. Так что кто ему запретит взять интервью у тех, кого выберет сам журналист?
— Благодарю вас за ваше время, — парень спешно жмёт руку мужчине напротив, самоотверженно обещает прочитать рекомендованных ему экономистов – главное, убедительно кивать и верить, что действительно их прочитаешь, – и протискивается сквозь толпу к намеченной цели. Улыбка пошире. [float=left][/float]
— Добрый вечер! Алистэр Маккензи. «Нью-Йоркский Призрак», — протягивая ладонь для рукопожатия, бодро представляется светловолосый, — Прошу прощения за столь внезапное вторжение. Не мог не похвалить вашу речь. Весьма... воодушевляюще. И очень свежо, — он даже не врал. Хотя воодушевляющей его речь перестала казаться примерно с минуту назад.
— Джейсон Коннорс. Коннорс Энтерпрайз. Нет, что вы. Не думал, что удостоюсь внимания самого «Призрака», когда в зале мой отец. Маккензи... как? — Алистэр опережает замешательство молодого человека, задирая руки в жесте капитуляции.
— Пойман с поличным. Но не позволю фамилии вводить вас в заблуждение, моя кузина, — быстрый взгляд на Мэрилин, — Дирижёр этого вечера. Я всего лишь простой обыватель, проливающий свет на тех, кто делает историю, — дружелюбие Алистэра сочится изо всех щелей. В конце концов, он не самоубийца и не собирался подрывать репутацию Мэри выходками ревнивого родственника. Ему всего-то хотелось отыскать брешь в каркасе прекрасного принца с отлично написанным обращением и успокоить заскулившее чувство собственного великолепия, убедившись, что угрозы не было. И всё бы ничего, но парень-звездочка светился так, что слепило.
Джейсон Коннорс был вежлив, приветлив и на голову выше Маккензи. Возможно, он не обладал гениальным умом или редким для подобного общества мнением, однако таким как Джейсон Коннорс это было ни к чему. За него всё делали манеры и приятное лицо. Там, где юноше не хватало мозга, включалась твёрдая отцовская рука, вбившая в голову заученные постулаты. Он не мог не нравится. И именно это и бесило Алистэра.
Неужели не было видно, насколько ограничен был этот парень? Ни одна из его фраз не принадлежала ему. Всё от папочки, ведь зачем открывать книги и доходить до чего-то самостоятельно, если есть готовое и не требующее усилий? А если вдруг затронут тему, не освещенную главой семейства, всегда можно выехать на широкой улыбке и характере славного парня. Люди простят любую глупость за искренний ряд тридцати двух и душевную доброту. Как жаль, что ему попался Алистэр Маккензи, с которым трюк не пройдет, и узколобость Джейсона Коннора была для него сродни бельма на глазу.
— Вас послушаешь, невольно думаешь, что именно такие люди как вы и заключили сделку века, продав Аляску Соединённым Штатам, — Алистэр зеркалит улыбку собеседника, не утруждая совесть уколоть куда-нибудь под сердце. Всё равно парень не услышит ничего кроме «сделки века», а то, что его только что сравнили с безмозглым русским народом, оценившим одно из самых удачных вложений в два цента за акр – если он дойдёт до этого, то случится оно явно не сегодня. Если не к глубокой старости.
— Что вы, я всего лишь ученик своего отца, все лавры ему, — о, кажется, лучше эта беседа стать не могла. Впрочем, то что Коннорс старший не был владельцем недюжинного интеллекта, Маккензи тоже не сомневался.
— Разумеется, — многозначительный кивок, и неожиданно Алистэр чувствует чей-то пристальный взгляд на себе, — Кто, как не наши родители, могут указать нам верный путь в жизни, — и если бы он только повернул голову чуть в бок, то обязательно бы остановил несущийся с обрыва локомотив увлекательного разговора. Потому что в отличие от Джейсона Коннорса, Мэрилин Маккензи не была узколобой. А ещё была кузиной весьма болтливого индивида, который часто делился с ней разнообразной информацией. И про сделку века тоже.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

Когда они были совсем детьми, Алистэр зачастую сбегал от девочек при любой подвернувшейся возможности. Он выбирал гостившую летом Остару, тянулся к заехавшим на ужин детям друзей Роя. Нельзя сказать, что он не любил своих кузин. Конечно, любил. Но Алистэр привык к ним. Привык к Мэрилин, которую видел чуть ли не каждые выходные, и с энтузиазмом рвался в новые компании, ожидая, что там будет интересней, по-другому. Ведь гости уезжали, а девочки никуда не девались. И в конце дня они всегда принимали его обратно в свои игры.
Когда они поступили в школу, Алистэр редко садился за один стол с сестрами Маккензи. У него были новые друзья, новые шутки, не понятные Мэрилин и Юноне, не крутившимся в их компании. Он снова выбирал не их, но в конце дня, если Алистэр Маккензи появлялся с широкой улыбкой, нарушая покой кузин за ужином, они всегда принимали его за свой стол.
Когда школа закончилась, Алистэр Маккензи сел на поезд, вывезший его из страны, и не оборачивался назад. Впереди него были другие страны, абсолютно незнакомые ему люди и безграничное количество возможностей. Он не думал о том, что оставлял позади, ослеплённый многообещающим будущим. Но стоило привыкнуть к яркому свету, и юноша удивился тому, каким всё было одинаковым при близком рассмотрении. Дети богатых волшебников, его бывшие школьные друзья, новые знакомства сливались в одну неразборчивую массу. И наверное, было бы справедливо вернуться в родные края, обнаружив их «стол» опустевшим, однако когда Алистэр постучался в дверь поместья в Чарльстона, его ждали. Как и всегда.
Он привык думать, что у него было время. Привык к тому, что в конечном итоге, Мэрилин Маккензи оказывалась рядом. После всех ссор. После всех ошибок. Она прощала, улыбалась ему как раньше, вселяя уверенность в том, что так будет всегда. И сейчас, смотря на неё со стороны, впервые за долгое время оказавшись наблюдателем с задних рядов, он неожиданно потерял твёрдое ощущение под ногами.
Это был не первый раз, когда Маккензи осознал, что Мэрилин не будет ждать его вечность. Это чувство просыпалось в нём всякий раз, стоило девушке оказаться в мужской компании. Стоило Юноне написать в письме, что Мэри нашла себе молодого человека. Стоило Коннорсу очутиться в зоне досягаемости. Мэри прекрасно справлялась и без назойливого дополнения в виде своего кузена. Она не раз доказывала, что как бы они ни ладили в лучшие дни своего общения, волшебница могла существовать и без юноши, тыкающего её в щеку.
Но вот вопрос: а мог ли Алистэр Маккензи? Он бы не ответил, не запнувшись, и это пугало и злило его. Потому что Алистэр никогда не представлял той реальности, где не имел возможности сунуться в гости к кузине по велению левой пятки. Он никогда не жил в мире, где их странные отношения с Мэрилин могли не найти своего логического завершения, оборвавшись на каком-нибудь Коннорсе, Смите или Дэвидсоне. И самое печальное во всём этом: он бы понял, случись оно именно так. Маккензи видел в подобном исходе куда больше логики, чем в том, что волшебница до сих пор терпела его выходки. Что, увы, далеко не гарантировало его смирения с собственными чувствами.
— Что? — он понимает не сразу. С искренним удивлением Маккензи задирает брови и тут же хмурится, словно мотивы Мэрилин были для него такой же тайной, как и для второго столь же растерянного собеседника. — Так или иначе я всё узнал, так что, — не сопротивляясь ведущей его прочь хватке, он широко улыбается Коннорсу и добавляет, — Приятного вечера! — от чистого сердца. Честное слово! Потому что до него, действительно, не доходит. Погруженный в эйфорию триумфа, Алистэр не замечает закипающий котёл сбоку от себя. Он определённо чувствует себя лучше теперь, когда угроза в виде Коннорса самоликвидировалась из-за полного отсутствия мозга. И ещё легче ему становится от мысли, что Мэри присутствовала во время позорного шествия с трона на дно. Он как супергерой спас свою кузину от заведомо обречённой симпатии, держащейся на одних гормонах и присущем любому стремлении быть нужным и любимым.
Но вместо благодарности или хотя бы негромкого смешка в ладошку, Алистэр слышит совсем иной тон в свой адрес. Он останавливается, хмурит брови и непроизвольно вытягивается, будто пытаясь удостовериться в том, что расслышал всё правильно.
— В смысле? — Алистэр щурится, отводя взгляд в сторону. Он даже теряется, получая непредвиденный укол совести под ребро. Быть может, он правда перегнул палку. Быть может, Коннорс вовсе не тупой, а просто-напросто благовоспитанный парень. Куда более благовоспитанный, нежели сам Маккензи. Но наваждение проходит так же быстро, как и появилось. Его не встречает ни ухмылка, ни даже полуулыбка, а слишком знакомый вид Мэрилин, которая не согласна с тем, что Алистэр сделал. И если в любой другой ситуации, возможно, юноша бы пересмотрел своё поведение, этот недовольный вид ударяет под дых так, словно она не просто не соглашается с ним, а встаёт на сторону Коннорса. Бедного несчастного Коннорса, которому не повезло встретиться с плохим Алистэром, не умеющим держать язык за зубами.
— Ставлю десятку, он бы сказал что-то вроде: «О, Эл, дружище, как ты догадался о прозвище, которым меня называют с детства!» — нервный смех с надеждой на то, что ему всё показалось. Что сейчас Мэрилин разразится смехом, и они забудут это недоразумение строительного бизнеса, как страшный сон. Но ничего подобного не происходит, и на этот раз улыбка спадает и с лица Алистэра. — Что? — не без усталого вида интересуется волшебник. — Слушай, да он через пять минут забудет про то, что какие-то русские продали какую-то Аляску. Я даже не уверен, что он сможет показать её на карте, если это понадобится. И я это говорю не про Россию, — многозначительное движение бровями с натянутой улыбкой. И никакого одобрения с той стороны окопов. Может быть, стоило уводить Коннорса от нездорового кузена, в таком случае? К счастью, Маккензи вовремя прикусывает себе язык. Но не прикусывает его на следующей мысли.

i wish i could bite my tongue, fall asleep, no damage done
k e e p   t h e   p e a c e   i n   t h e   d a r k
i wish i could, but i know i can't

— Серьёзно, Мэр. Ты могла бы тратить своё время на кого угодно, но тратишь его на ходячее недоразумение. И вообще, что ты его защищаешь? Может ещё пойдешь и извинишься за своего невоспитанного кузена? — нервно дергая плечами, начинает тараторить юноша, однако осекается на половине фразы, резко замолкая. Идущее по нарастающей раздражение исчезает, как вспыхнувший костёр, который окатило ливнем. Он вспоминает это чувство полного отчаяния, перемешанного с обидой, будто это произошло вчера. Будто они снова в саду перед поместьем Чарльстона. Как и тогда, он хочет поддержки. Как и тогда, он, как маленький ребёнок, замахивается на источник боли, игнорируя, что ушибётся ещё сильней. Только Алистэру Маккензи далеко не семнадцать и повторять одни и те же ошибки он не собирается.
— Пожалуйста, прости, — его интонации сходят на шёпот. Маккензи прикрывает глаза, тихо выдыхает и вновь извиняется, — Извини, ты права, я повёл себя как абсолютный придурок. И сейчас тоже, — пауза. Он поднимает взгляд на лицо кузины, растерянно дёргает уголками вверх, но тут же их роняет. Нет, вовсе не потому что она не заслужила улыбки главного оскорблённого этой семьи. Ему противно от самого себя. От того, как он в очередной раз был готов обрушить на Мэрилин лавину собственных комплексов, без страха потерять девушку навсегда. Скоро пройдёт два года с их последней ссоры, а Алистэр Маккензи так ничему и не научился.
— Коннорс тут не при чём. И ты тут не при чём. Просто твой кузен – если, Мерлин, это вообще так можно назвать, когда мы родственники по какому-то прапрахрену, – ходячий комплекс неполноценности, которому кажется, что кто угодно лучше, чем он. И вместо того, чтобы разбираться с собой и со своими чувствами, он идёт поливать дерьмом всех остальных. А потом ещё и злится, что ты не оценила его великолепного трюка: невидимый кувшин какашек на голову. Все смеются, а ты не знаешь почему, — он проговаривает это так быстро, что едва успевает расслышать гневный стук шпилек по мраморным плитам. Как бы ему хотелось сказать, что он не знал в какую сторону направляется поезд-убийца. Но Алистэр знает. И в следующее мгновение гневный голос являет себя миру шёпотом на ухо, следом за которым длинные ногти впиваются в его плечо.
— Пожалуйста, скажи мне, что мне кажется, словно последние двадцать минут ты разговариваешь со всеми, кроме тех, кого я перечислила тебе с утра, — женщина улыбается самой широкой и самой наигранной улыбкой девушке напротив, а затем возвращает взор на Алистэра, явно норовя оставить дыру в его лбу. — Маккензи, ты забыл как говорить? — в этом есть своя правда, потому что когда катаешься по американским горкам эмоций, тяжело перестроиться на рабочую волну за несколько секунд.
— Вам, — он ловит губами воздух, пытаясь вернуть спутанные мысли в спокойное русло, — Определённо кажется, — находя в себе силы на бойкую интонацию и провальную попытку улыбнуться, реагирует Маккензи. Он надеется, что полшага в сторону дадут ему ещё пару секунд на разговор с Мэри, но женщина продолжает нависать над душой, толсто намекая: разговор окончен. Алистэр пораженно выдыхает и смотрит на кузину.
— Не бери в голову. Хорошего вечера, Мэри. Надеюсь, я не до конца его испортил, — юноша изображает что-то невнятное лицом, а затем разворачивается и теряется в толпе. Для полного успеха, ему только не хватает потерять место в «Призраке». Хотя, может быть, тогда Алистэр Маккензи наконец увидит, что ходячее недоразумение здесь лишь одно. И это определённо не Джейсон Коннорс.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
n e x t   t o   y o u   t h e   l i g h t   s t a y s   o n ,
N E X T   T O   Y O U ,  B U T   M I L E S   A P A R T
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
Он пытался поймать её взгляд, скача от одного мужчине в строгом костюме к другому, однако судьба была менее благосклонна к Алистэру Маккензи во втором забеге начинающего журналиста. Все те разы, когда ему удалось урвать присутствие Мэри в зале, заканчивались на силуэте в противоположном углу или мелькавшей в нескольких метрах макушке. В конце концов, волшебник бы не удивился, обнаружив, что случайности оказались не случайными, и Мэрилин намеренно спасалась от источника проблем. И всё же он надеялся закончить оборванный на полуслове разговор; объясниться. А если она не захочет его слушать, хотя бы убедить остаться в его квартире, не отправляясь на поиски отеля посреди ночи. Потому, когда большинство гостей ещё оставались в зале, но пресса уже принялась расходиться, Маккензи проследовал наружу, решив, что поймать кузину у выхода из здания было проще, чем искать среди толпы.
Алистэр отходит от парадной лестницы, ежится, засовывая руки в пальто и выуживая оттуда завалявшуюся с прошлого года пачку сигарет. Он вытаскивает одну, собирается прикурить, но резко морщится и щелкает, закрывая крышку зажигалки. Сегодня явно не тот день, когда стоит пересмотреть своё отношение к курению на положительное. Даже если каждая секунда ожидания чувствуется, как час. Даже если он готов заняться чем угодно, лишь бы не думать о том, что скажет девушке. Маккензи подпрыгивает на месте, выпуская теплый пар из рта и поджимая плечи от мурашек по спине. Среди вываливающихся навстречу холоду людей он выцепляет Джулию, идущую под руку с Саймоном, и не сдерживает довольной ухмылки. Алистэр салютует парочке на прощание, но стоит ему врезаться взглядом в искомую фигуру, как улыбка становится не такой очевидной.
Он шагает навстречу, дожидаясь, пока Мэрилин заметит его.
— Какая неожиданная встреча, — неудачная попытка пошутить, завершающаяся неловким ударом носка ботинка в асфальт и сдавленным кашлем. Он смотрит себе в ноги, шмыгает носом и усилием смотрит волшебнице в глаза. — Мы... ты, — приятно познакомиться, Алистэр Маккензи, который забыл, как связывать слова в предложения. Ещё один пораженческий вздох. — Насколько ты передумала общаться со мной... когда-нибудь? — он сводит брови, кусая себя за губу. И если вам кажется, что Алистэр настойчиво игнорирует всё, что сказал раньше, вам не кажется. Он в ужасе. А в ужасе Маккензи в последний раз был... когда-никогда. И встреча со смеркутом здесь и рядом не стоит.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

I'm sick and tired of playing games,
I'm sick and tired of being second place
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . a n d   i   k n o w   i f   i   n e v e r   t r y
I ' l l   b e   s i c k   a n d   t i r e d   o f   b e i n g   s i c k   a n d   t i r e d
И как только это произошло? Когда светлые растрёпанные после игр в саду волосы Мэрилин перестали быть объектом мальчишеских издевательств со слизнями на макушке и попытками оттянуть старательно заплетённые косы, став ярким пятном, заставляющим задержать взгляд в школьных коридорах? Когда подростковое раздражение от покровительственных замечаний кузины сменилось приглушённым эхо стыда в груди? Как так вышло, что Алистэр Маккензи влюбился, не успев закрепить момент в мозайке памяти?
Казалось, совсем недавно отец садился перед ним в гостиной, невзначай заговаривая о чудесной перспективе отношений со средней из кузин. Об её красоте, об их близости, которую, кажется, замечали все, кроме Алистэра и Мэрилин. И Алистэр помнил с какой резкостью, каким искренним протестом он отвергал идею, где все эти детские ссоры и примирения, обиды и мольбы о прощении были симптомом далеко не дружбы двух далёких родственников, выросших друг у друга на глазах.
Сейчас он и не объяснит почему с таким остервенением стоял на своём. Зачем отрицал очевидное, ведь, что врать, стоит копнуть глубже, и Алистэр Маккензи прекрасно понимал почему не находил переломного дня, фразы, случайного прикосновения, после которого ничто уже не могло остаться прежним. Их не было; это чувство жило в нём всегда. В разных формах, не всегда понятных маленькому мальчишке, не всегда простых для категоричного подростка. Оно словно ждало нужного момента, чтобы ударить по вискам ясной вспышкой сознания. Ждало, когда Алистэру Маккензи хватит зрелости, чтобы не вернуться к старым схемам отрицания. Куда менее расходным, чем принятие правды и её последствий. Ведь что, как не гибкая фантазия писателя, может вообразить настоящий конец света?
Только он не чувствовал себя готовым. Ни зрелым, ни осознавшим. «Почему сейчас?» — не находило объяснения в логических цепочках здравого смысла. Ведь никто не заставлял его произносить всё до конца, раскладывать по полкам причины гневных выпадов, к которым Мэрилин должна была привыкнуть за столько лет знакомства. Он мог оставить всё на половине извинения, откланяться и раствориться в толпе, открестившись работой, но не стал. А теперь боролся с зудящим желанием отыскать маховик времени, чтобы зажать собственный язык щипцами для закручивания ресниц из косметички Мэрилин. Что он ей скажет? Что он мог ей сказать, не рискуя при этом сохранностью отношений, которые скрупулёзно собирал по оставленным больше года назад осколкам?
— Упавший из космоса метеорит, моя скоропостижная кончина молодым и пьяным... инопланетяне! Тяжеловато поддерживать близкое общение, когда ты в плену у инопланетной цивилизации, — стоит отдать должное прибавленным единицам в документах, он больше не отрицал. Что вовсе не значило решимости поставить жирную точку в начатом параграфе. С ним можно было разговаривать о чём угодно: в Алистэре Маккензи было столько слов, что не хватит вечера выслушать каждую мысль по заданному сюжету, мелькавшую в голове юного волшебника. Однако стоило лишь затронуть тему самого Алистэра, намекнуть, что юноше придётся выложить наружу хотя бы часть не связанных с мировыми проблемами идей, и вся разговорчивость скатывалась в невнятное молчание, заполненное шутками не по делу.
— Я могу продолжить, — вздёрнутые брови, угрожающая улыбка. Но на этом перечисление трагедий, способных повлиять на их общение, прерывается. В воздухе витает ощутимое – никому это не нужно, – и Алистэр выбирает прислушаться к тихому голосу интуиции. Жаль. Он бы предпочёл обсудить этапы развития гусеницы в бабочку, чем то, что лицезрела Мэрилин несколькими часами раньше. Они казались ему куда более значимыми, нежели он, его странное сердце и всё, что выливалось из этого неоднозначного союза.
— Вы здесь командир, — он улыбается, кивает в сторону и делает шаг вперёд. Он думает: так проще. Будет лучше перевернуть страницу сегодняшнего вечера и не вспоминать о ней ещё очень долго. До тех пор, пока Алистэр Маккензи не наведёт порядок в своей душе и перестанет быть угрозой для самого себя и всех, кто имеет смелость с ним связаться. Что? Разве это не правда? Разве не он множество раз становился причиной, по которой кузины спускались на завтрак в поникшем настроении, доводил их до слёз? Разве не он издевался над Джулией, то обрушивая на неё всё своё внимание, то делая вид, словно она худшее, что с ним случалось, на следующий день? А ведь ему не было всё равно. Он любил Юнону и Мэрилин всем сердцем, ценил и волновался за Джулс. Алистэр Маккензи не был бессердечным, но его сердце не умело любить, не царапая защитным панцирем из шипов всех, кто подбирался слишком близко. И сегодняшний выпад был очередным доказательством – легче получить гарантию, что он всё обязательно испортит, чем поверить, что ничего такого не произойдёт.
Мэрилин резко останавливается, разворачивается к нему лицом, и от неожиданности Маккензи пошатывается назад, вопросительно встрепенувшись. Достаточно посмотреть девушке в глаза, и вопрос отпадает. Он знает к чему этот недовольный тон. Прекрасно понимает, почему она злится и требует разговора, пускай, надеялся на невозможное. Ведь Мэрилин Маккензи не умеет не брать в голову. Ей нужно расставить всё по полочкам, поставить точки над «й», когда как Алистэру куда проще существовать с грузом незавершённости. Потому что пока занавес не закрыт, всегда остаётся шанс. Неизвестность – атлас возможностей, когда как жирная точка всего лишь жирная точка. Ничего не исправить, и остаётся только смириться, сделать шаг вперёд и жить дальше, даже если конец совсем не такой, как вы его себе представляли. Предложите любому писателю финал, не вписывающийся в его взгляд на мир, и посмотрите, как он с вами согласится. Вот и Алистэр не был готов мириться с отличающейся от выбранной им реальности, не имея ни малейшего понятия, как её добиться.
Голос волшебницы стихает, но Маккензи не подхватывает эстафету следом. Неподвижно он стоит, направляя прямой взгляд в голубые глаза девушки. Вдыхает, выдыхает, стараясь ухватиться за путающиеся в голове мысли. Борется с желанием всплеснуть руками и спросить зачем ей всё это. Обвинить в принуждении к разговору, в чем угодно, лишь бы только не возвращаться к пугающей теме их отношений. Но Алистэр слишком хорошо знает узор своих реакций, чтобы повестись на вставшую поперёк горла нервозность, ища её причины в Мэрилин. Окажись им по пятнадцать, и юноша бы давным давно оклеветал кузину в одностороннем чувстве, развернулся и ушёл. Потому что куда проще принять худшее сразу, чем чинно ждать мгновения, когда она действительно на тебя обрушится. Если обрушится. Хотя это уже детали.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имел в виду, — вздыхая вселенской усталостью, бормочет молодой человек, — Конечно, мы родственники. Я же не могу одними словами вытащить из себя кровь Маккензи, — [float=left] [/float] парень дёргает бровями, закатывая глаза, — Я имею в виду, мы не... брат и сестра. И, — что? Алистэр замолкает, вновь вздыхает и щёлкает пальцами, будто пытаясь пробудить сонное сознание. — Я, — опять молчание. Он смотрит на Мэрилин, умоляюще, словно ожидая, что девушка избавит его от необходимости произносить вслух. Вытащит палочку, сбегает в дебри разума Алистэра и снимет с души камень ответственности за слова. Гневный выдох. Он выставляет ладони вперёд, закрывает глаза и делает глубокий выдох в надежде успокоить сердцебиение и вернуть к себе способность доносить информацию членораздельно. — Это не так, как если бы моим отцом был Рой Маккензи, и что-то пошло не так. С таким же успехом мы могли познакомиться в более взрослом возрасте, и это не было бы... странно, — эмоциональный всплеск руками прилагается. Честное слово, он понимает себя ещё меньше, чем волшебница напротив, и ему искренне жаль, — Я несу чушь, я знаю. Кто бы мог подумать. Алистэр, который может написать диссертацию об эмоциональном развитии тараканов, не может связать два слова на тему, на которую действительно есть что сказать, — нервный смешок. Глаза молодого человека останавливаются на распахнутом пальто, отчего паническая улыбка растворяется, сменяясь хмурыми бровями и движением навстречу.
— Можно, хотя бы не заболеть, пока я тупой, — цокая, он принимается запахивать молнию самостоятельно. Потому что куда интересней одевать Мэрилин, словно ей пять лет и сама она не может, чем продолжать этот хромой монолог. Спрятаться в новой увлекательной задаче до тех пор, пока есть возможность. Однако застёжка кончается очень быстро, и останавливаясь у горла, Маккензи в сотый раз вздыхает и наконец смиряется. Стереть ей память ему не позволит совесть, а иного способа остановить запущенные шестерёнки кузины он не знает.
— Я сказал не бери в голову, потому что не обязательно... — уставляясь в застёжку, стопорится волшебник. Думать, когда он стоял на расстоянии вытянутой руки было проще. Как было проще дышать холодным воздухом, а не парфюмом Мэрилин, ударяющим в нос. — Не обязательно делать из этого древнегреческую трагедию. Избегать друг друга или придавать этому значение до той степени, что всё станет... неловко? — он наконец поднимает взгляд на девушку, — Есть варианты гораздо хуже, чем если ты не видишь во мне то, что я вижу в тебе. Например, если из-за этого мы не сможем общаться, как раньше. И я знаю, я странно реагирую на парней вокруг тебя, но, — он смотрит в сторону, словно пытаясь ухватить ускользнувшую фразу за хвост, — Это поправимо. Я исправлюсь, я... — Маккензи останавливается, замечая, что теребил несчастную молнию на шее всё это время. Он переводит взор со своих рук к лицу девушки, только сейчас обращая внимание как громко грохочет сердце в груди. И что-то щелкает в голове Алистэра, что он прекращает тараторить, меняя встревоженную экспрессию на улыбку, — Тебя люблю, — вылетает полушёпотом противоположно тому, что он собирался говорить дальше. Алистэр перестаёт думать, поднимая метафоричный белый флаг в битве со своей головой. Действовать по плану у него никогда не получалось, так почему менять что-то сейчас? Коротким настойчивым движением он дергает застёжку на себя, приближая лицо Мэрилин насколько это возможно, — Я тебя люблю, — прямым взглядом в глаза, уверенней чем в первый раз. И если у неё есть вопросы на счёт вложенного в эти слова смысла, то у него есть весьма доступный ответ, за которым не придётся тянуться слишком далеко.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

s  o    m  e  e  t    m  e     i  n     t  h  e    d  a  r  k
k i s s   m e   i n    t h e   s h a d o w s   o f   e v e r y   s p a r k
I know we shouldn't start
План, размеренность, организованность – далеко не те определения, что приходили в голову, смотря на череду жизненно важных выборов, принадлежавших Алистэру Маккензи. Даже запланированный отъезд в кругосветное путешествие стал жертвой спонтанности, присущей молодому человеку, оставшись в памяти окружения скорее внезапным побегом, чем взвешенным взрослым решением. Беспокоило ли это Алистэра? В той же мере, что изувеченная проблема курицы и яйца. Каждый видел то, что хотел видеть, – кто им запретит?
При близком рассмотрении ореол хаоса рассеивался. По крайней мере, так считал сам волшебник, сколько бы раз ни повторяли обратное. Он не был приверженцем постоянства, однако некоторые привязанности Маккензи не менялись, что бы ни происходило. Достаточно ткнуть пальцем в любой пожелтевший лист календаря, и на линии жизни всегда стояло три белокурые девушки, большие мечты и исписанный пергамент: детскими каракулями, стихами или статьёй в Нью-Йоркский Призрак – не столь важно. Его поиски себя не были случайностью. Его работа не была случайностью. И резюмированная ёмкой фразой тирада тоже.
При близком рассмотрении Алистэр Маккензи пробирался сквозь хаос собственного сознания к неизменной финальной точке. Здесь.
Стоит благодарить Мэрилин, перепуганное заявлениями хозяина сердце не успело испугаться вновь, воображая альтернативные Вселенные, где сказанное рисовало жирную черту невозврата, запуская длинное падение по наклонной. Черта, конечно, светилась новой отметиной на фундаменте их отношений, но вовсе не пугала. Скорее, оставляла приятное ощущение трепета перед многообещающей неизвестностью будущего, в которую хотелось невзначай подглядеть. Правда, не этим была занята голова Маккензи, стоило юноше почувствовать порыв горячего дыхания на губах. Пожалуй, впервые за восемнадцать лет, она была занята... ничем.
— В смы... — не успевает. Непонимающая эмоция – последнее, что он пытается донести до девушки, прежде чем сердце делает кульбит, и доносить что-либо Маккензи уже не может. Ему требуется полсекунды, чтобы сложить два плюс два, заставая неподвижной статуей. Как по щелчку пальцев Алистэр перестаёт теряться в неожиданно быстром течении действительности, перекладывая ладони за шею волшебницы. «Ну, наконец-то.» Вот уж, правда. Однако сознание юноши неохотно трогается с места, когда Мэрилин отстраняется, и не спешит усвоить отмеченные вслух повороты на сто восемьдесят.
Девушка, кажется, говорит, но слова отскакивают от барабанных перепонок, как от бетонной стенки. Бегая взглядом по лицу Мэри, он выглядит то ли как недалёкий, то ли как явно потерянный для мира человек. И только громкие удары пульса напоминают Алистэру, что стрелка часов не встала подождать слегка подвисшую единицу. Она настойчиво несётся вперёд, и Мэрилин Маккензи вместе с ней.
— Секунду, — Алистэр закрывает глаза, дергает шеей и поднимает брови в надежде отогнать накатившее на разум помутнение. Звучный кашель. Резкое движение головой, и Маккензи наконец смотрит на разболтавшуюся собеседницу в упор, стараясь не думать как сильно горят его щёки. Судя по жару, прокатившемуся по спине, можно предположить, что сильно. — Э, — глубокий вдох, должный вернуть рассыпавшиеся в разные стороны обрывки слов в нечто единое, — Чуть легче, — постепенно скорость Алистэра Маккензи равняется со скоростью остального мира, и парень оживляется, — Намного легче, — щурясь и твёрдо кивая, он даже не заботится о том, чтобы убрать самодовольную ухмылку с лица. Случись это пару лет назад, и волшебник бы не заставил ждать, прежде чем вернулся в зал и показал многозначительный жест средним пальцем своему воображаемому сопернику. Хорошо, что им было далеко за шестнадцать. [float=left][/float]
— Ну, слушай, говорят, что в чистокровной Англии, — очередная фраза, которой суждено прерваться. Короткий поцелуй на щек, и мгновенная реакция разбегающихся вниз по шее мурашек заставляют юношу повернуться и поцеловать её в ответ. Ему только и остаётся, что удивляться, почему он не сказал этого раньше? Зачем сомневался, оттягивал? Как он мог существовать, не имея возможности целовать Мэрилин, когда вздумается, и главное, собственноручно лишал себя этого? Алистэр отстраняется лишь из-за соизмеримого желания говорить так много и так быстро, как только может. — Куда более близкие родственники занимаются куда более непристойными вещами, наш случай – это так, простая английская обыденность, — подхватывая опущенную ладонь, он крепко сжимает её пальцы и поджимает губы в улыбку. Он стоит не произнося ни звука, улавливая и навсегда отпечатывая момент в памяти. Чуть слепящие за спиной девушки огни высокого здания. Красный кончик носа Мэрилин, явно не привыкшего к ветрам северной части страны. Бешеные удары сердца в груди, словно Алистэру удалось выиграть во всех лотереях мира разом. Ему и удалось. Вопреки всем предостережениям теории вероятности. Вопреки раздражающей манере саботировать всё хорошее, что имел в жизни. Он поднимает пойманную в плен ладонь девушки, чтобы поцеловать холодные пальцы, и следом засунуть её в карман своего пальто.
— Мерлин, замёрзла же! — он бы предъявил претензию на счёт партизанского молчания, но являясь её причиной оставляет замечания при себе, — Пойдём домой, я ведь серьёзно про не заболеть! — утягивая волшебницу за собой, Маккензи сжимает её руку ещё раз, словно проверяя происходящее на правдивость. Ему ведь и правда едва верится, что это не одно из тех сновидений, оставляющих с привкусом разочарования в реальности с утра. Что они больше не Мэри и Эл – вечно срущиеся на ровном месте родственники. Они Мэри и Эл – «Я тебя люблю!» и «Ну, наконец-то!». И от последней мысли молодой человек не сдерживает спрятанного в воротник пальто смешка. Он не сильно беспокоился за однобокость своего чувства. За все года и совершенные ошибки у него было много времени, чтобы научиться читать между строк. Тем не менее, тот факт, что Мэрилин Маккензи оставалась собой до самого конца, приводил юношу в странное состояние детского восторга. О котором молчать волшебник никогда не умел.
— И в каком это смысле: «Ну, наконец-то!» — с наигранным возмущением причитает Алистэр, — Кто бы говорил, мисс «Что это, Эл?», или может лучше: мисс «Ты писатель, ты и объясняй!», — пародируя привычную манеру разговора девушки, вкладывая весь свой актёрский талант, смеётся парень. Заворачивая в один из безлюдных переулков, он останавливается и принимается тыкать свободной рукой в холодную розовую щеку, издавая характерный звук кудахчущей курицы. Но прежде чем она успевает возмутиться, прикладывает палец к губам Мэрилин и изображает искренний ужас, — Никаких разговоров! Мэри, ты что?! Перестала бояться потерять конечности, пока трансгрессируешь? — красноречивое движение бровями, следом за которым он притягивает волшебницу поближе и собирает все остатки рассеявшейся в моменте концентрации, чтобы перенести их во внутренний дворик здания, спрятанного от немагического общества.
Не теряя взволнованно радостной экспрессии, Алистэр толкает входную дверь, пропуская спутницу вперёд, и заходит следом, приветствуя эльфа, ждущего у лифта.
— Добрый вечер, сэр. Лэди, — существо открывает кабинку, спешно нажимая этаж, на котором находилась квартира Маккензи. И если до сих пор сознание молодого человека пребывало в туманной дымке, то приближение к помещению, из которого они расставались в несколько иных отношениях, делает разум кристально чистым. Он встаёт в пол оборота и настойчиво смотрит на Мэрилин, будто пытаясь разглядеть её мысли. Интересно, это только в его горле встрял тугой ком волнения, или лёгкое ощущение неловкости распространялось по узкой кабинке смертельным вирусом?
— Доброй ночи, — отвлекаясь от увлекательного занятия рассматривания Мэри, Маккензи салютует консьержу взмахом руки и неспешным шагом подходит ко входной двери. Стараясь не придавать значения своим действиям, он всё же внимательно вслушивается в поворот ключей в замочной скважине, отмеряет ритмичность пульса, практически спиной чувствует шуршание шарфа девушки.
— Прошу внутрь, — не обходясь без театрального выпада, он дожидается, когда Мэрилин войдет, и вытаскивает палочку, чтобы зажечь в доме свет. — Благословлён тот день, когда я послушал отца и не стал настаивать на квартире в немагическом квартале. Иначе бы я точно тебя заморозил прогулками по холоду, — хмыкая, он спешно скидывает с себя верхнюю одежду и поспевает к Мэри, чтобы забрать расстёгнутое пальто с плечей. — Чай? Кофе? — Алистэр выдерживает короткую паузу и с явной ухмылкой в голосе добавляет, — У меня есть огневиски и вино, — вешая одежду на крючок, он оборачивается на волшебницу и пожимает плечами, словно произнёс самое невинное предложение в своей жизни. Вышагивая на кухню, Маккензи останавливается у одного из шкафов, смотрит на Мэрилин и с широкой улыбкой произносит:
— Кстати, а если я открою окно и снова назову себя тупым, это будет считаться, как если бы мы были на улице? — селиться с демоном под одной крышей и ждать, что он не явит свою сущность? Надо было думать, когда предлагали остаться на диване и не было никаких «Ну, наконец-то!». Теперь было поздно.

but baby I'm a slave to the rhythm
a slave to the rhythm of your heart

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

. . . to be young and in love in New York City . . .
to not know who I am, but still know that I'm good long as you're here with me
В любой непонятной ситуации – говори ещё больше. Негласное правило Алистэра Маккензи действовало всегда и сделало ему репутацию ходячей энциклопедии в то время как волшебник не разбирался и в половине присуждённых знаний. Он просто умел подстраиваться. Выворачивать разговор наизнанку, вовремя поддакивать и изображать учёность так успешно, что никто бы и не заподозрил о белом листе неосведомлённости в голове юноши. Ведь куда проще скрыть приступ паники уверенным движением носа вверх. Заговорить собеседника до смерти, чтобы тот не заметил потеющих ладошек или, упаси Мерлин, счёл Маккензи неучем.
Алистэр прекрасно понимал: всё это было враньём. Окружающим, самому себе. И если требовалось сделать исключение в бесконечной театральной постановке самоуверенности, он бы не нашёл кандидатуры лучше Мэрилин. Она видела его любым. Пухлощёким ребёнком, угловатым подростком, не блещущим умом Доркасом и добившимся своих первых успехов Алистэром Маккензи. И сквозь все года, проведённые бок о бок, не было ни дня, когда он мог усомниться – Мэри видела его настоящим и всё равно оставалась рядом. А теперь она приняла его чувства без розовых очков об идеальности молодого волшебника. Без сопротивления, без пауз, так, словно они были ей действительно нужны. Были! Пускай, голова юноши сопротивлялась мириться с этим до конца, но как спорить с произнесённым на выдохе «наконец-то», будто Мэрилин успела состариться, пока ждала признаков решимости от своего недо-родственника?
— Ты права, чай будет лучше, — чеканит оживлённей обычного. За редким случаем Алистэр замечал, что двигается и болтает слишком много. Скорость, от которой шарахались зашоренные представители человеческого рода, была для него естественной, если не чуть заторможенной. Но сейчас даже сам Маккензи усилием справлялся с порывами перевернуть половину кухни, пересказывая «Войну и Мир» в процессе. — А то начнёшь буянить, что я буду говорить соседям? Что завёл себе пикси и плохо закрыл клетку? — оглядываясь на девушку через плечо, ехидно улыбается Алистэр. Его забавляли короткие вспышки недовольства волшебницы, если их можно было таковыми назвать. Пожалуй, подшучивать над Мэрилин было его вторым любимым занятием, стоящим сразу после всех тычков, объятий и вторжений в личное пространство, которые, как выяснилось, не были такими противными, как изображалось. Теперь-то ей точно никто не поверит. И ухмыляясь собственным мыслям, парень выуживает палочку, принимаясь расставлять чашки и заваривать чай.
Почему-то за столько лет Алистэру не довелось услышать ни о едином промахе добропорядочной кузины. Складывалось впечатление, словно в их разношёрстном семействе роль ходячего греха досталась парню, когда как остальные сёстры невинно хлопали ресницами и нервно качали головами, стоило спросить их о неловких происшествиях и поводах для стыда. В глубине души юноша не отпускал идею, что когда-нибудь обязательно должен стать свидетелем падения Мэри с пьедестала святости. Не всегда же ему быть застольной историей путешественника из кустов?
— Чёрт, — цокает Маккензи, морща нос и поджимая губы. Вернуться обратно на улицу, и ему бы всё равно стало жалко проворачивать издевательский эксперимент при минусовой температуре. Риск заболевшей Мэрилин не стоил удовольствия от багровеющего лица девушки. Тем более, оно явило себя и без взятия «на слабо». Интересно, если он начнёт катить беседу по наклонной, на её щеках появится вся палитра красного? И всё же молодой человек решает не проверять теорию. Потому что беря в расчёт свою растерянную реакцию, кто знает чей холст запестрит ярче.
При всём желании не смущать волшебницу больше необходимого, не заострить внимание на шоу червяка с платьем не получается. Зависая с кружками на полпути, он изучающе следит за скоростью, с которой майка сменяет платье, и как виртуозно шорты надеваются раньше, чем лишний миллиметр кожи покажет себя Алистэру. Не имея возможности поаплодировать, он стукает чашками друг об друга и восхищенно кивает.
— А то ведь я в купальнике тебя не видел, — оставляя емкости с чаем на журнальном столике, дергая бровями замечает парень. — Или ты боишься, что я тебя засмею, если увижу трусы с котятами? — курсируя мимо, смеётся Маккензи и наконец скидывает с себя стесняющий движения пиджак, отправляя последний на вешалку, [float=left][/float] — Как хорошо ты меня знаешь, — сверкая улыбкой в тридцать два, кривится молодой человек. На самом деле, ещё сегодня утром он бы не позволил себе подобного комментария. Из первобытного чувства самосохранения. Наверное, он бы даже не позволил себе находиться с ней в одной комнате, не желая добавлять неловкости туда, где её было с горой. И почему им было неловко? Смотря на последние месяцы через призму сегодняшнего вечера, всё выглядело настолько очевидным, что хотелось шлёпнуть себя по лбу за сомнения. Ему практически в лицо написали инструкцию к действию, которую Маккензи не понимал в упор. Как оказалось, Алистэр вообще мало что в этой жизни понимал. В особенности, энигму, носившую имя его любимой во всех смыслах кузины.
— Комод рядом с прихожей, — кричит волшебник, не вынимая изо рта зубной щетки. На мгновение он замирает, прекращая расстёгивать рубашку, и хмурится попыткам понять зачем именно Мэри понадобилось постельное белье. А затем дергает головой и открывает воду погромче. Выяснять и, уж тем более, останавливать больные идеи девушки из ванной комнаты было бесполезно. Но одно он ожидал точно – в гостиной его ждало очередное изобретение сознания Мэрилин.
Медленно Алистэр вышагивает в центр комнаты, чтобы обнаружить ту самую картину, о которой его предупреждали с самого начала. Было весьма опрометчиво предположить, что перемены – пускай, совсем недавние, – в их отношениях внезапно подействуют на здравый смысл волшебницы. Эту крепость не возьмешь никаким штурмом, и от неожиданности Маккензи даже смеётся, скрещивая руки на груди.
— Совсем дурная, — качая головой, не без вздоха сочувствия проговаривает юноша. — Правда? — хмуря брови, с неподдельной искренностью интересуется Алистэр. Он делает шаг навстречу и щурится, словно оценивая уверенное заключение кузины. — Может, проверить? — ещё один шаг. Маккензи оказывается рядом с диваном, широко улыбаясь распластавшейся по его поверхности Мэри. В следующую секунду он разворачивается к ней спиной и аккуратно падает на девушку, принимаясь ерзать, чтобы устроиться. — Не понимаю, Мэри! Вроде влезаю, — ворочаясь, продолжает комедию молодой человек, — И очень удобно! Правда, будет куда удобней, если ты перестанешь ерзать. Спине что-то мешает, — Алистэр содрогается от смеха и от явного несогласия Мэрилин послужить чьим-то матрасом. Чуть разворачиваясь, он проваливается в маленькое расстояние между волшебницей и стенкой дивана, дергая край одеяла, чтобы увидеть лицо несчастной. — Это жестокое покушение на моё право обладателя дивана, которое я не потерплю, — многозначительное движение бровями и ухмылка не предвещают ничего хорошего. Впрочем, мгновением позже Маккензи протискивает руку к боку девушки. Он щекочет, тыкает и делает всё возможное, чтобы упертая хоть немного сдвинулась из положения морской звезды. Вовсе не для того, чтобы лечь рядом. В момент, когда Мэрилин наконец оказывается беззащитной, юноша сгребает сопротивляющееся тельце в охапку и, пошатываясь, поднимается на ноги вместе с трофеем в руках.
— Надо же! Сколько в ней сил и нежелания спать на удобной кровати! — крепко сжимая Мэри, чтобы не уронить ценный груз раньше положенного, причитает Алистэр. К счастью, путь до спальни был не таким долгим, как в том же поместье сестёр. Случись подобное в Чарльстоне, и пришлось бы изрядно попотеть взбираясь по лестнице. Поэтому роняя волшебницу на мягкое покрывало, он выглядит почти не запыхавшимся. Наоборот, прущая изо всех щелей энергия наконец нашла себе применение, и Маккензи теперь мог надеяться на то, что заснёт раньше, чем настанет утро.
— А? Что? Ничего не понимаю, — не оставляя увлекательного занятия, прикидывается парень. И чтобы пресечь все возможные поползновения в сторону нагретого дивана, Алистэр делает последнее усилие и заворачивает Мэрилин в одеяло, как в кокон. Или смирительную рубашку. Называйте кому как больше нравится. — Ты ведь понимаешь, что у тебя два выхода из этой ситуации? И разница между ними только в моём местоположении, — аккуратно придавливая домашний бутерброд из Мэри и одеяла, самодовольно ухмыляется волшебник. Не сказать, что у него не было предпочтительного варианта, но навязывать актрисе постановки «червяк в платье» своё общество Алистэр точно не хотел. Шутки шутками, всё же он не являлся полнейшим идиотом.  Каким бы бесцеремонным с чужим пространством он ни был, Маккензи уважал чужие краснеющие щеки и желания. И если его нахождение в опасной близости было пугающе опасным, что ж, он всегда поможет кузине контролировать свои порывы! Не он же здесь буйный.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT

Сколько бы они ни ссорились, сколько бы ни обижались, рядом с Мэрилин он был счастливей. Рядом с волшебницей Алистэр светился яркой лампочкой. Хочется спросить: «Куда уж больше?» Хватило бы одного визита в дебри его сознания, и разница между искренним и неискренним показалась бы очевидней всего на свете. Маккензи хорошо притворялся. Так хорошо, что и сам верил в заразительную беспечность, которую источал направо и налево. До сих пор он не замечал проделанных усилий развесёлого образа. Потому что сейчас, когда не требовалось посвящать улыбке до боли в щёк ни единой мысли, Алистэр едва успевал направлять волны переполняющей энергии, заботясь о том, чтобы случайно не взорвать апартаменты к счастливым чертям.
Все страхи, все мелодраматические ужасы, нарисованные живой фантазией – все они растворились в недовольном бурчании Мэрилин Маккензи и звенящем смехе юноши, заполняющих обычно тихую квартиру. Наигранные перепалки, борьба на мизинцах, – вместе с Мэрилин это выходило непринуждённо, рядом с ней он был самим собой без единого усилия, как бы абсурдно это ни звучало. И спроси вы его о том, хотел ли Алистэр провести так всю свою жизнь, без запинки Маккензи бы выкрикнул: «Да! Конечно!» Рядом с Мэрилин Маккензи он был готов бить тарелки, склеивать их и вновь разбивать, всякий раз заливаясь хохотом о том, какими они были глупыми раньше, когда решили кидаться кухонной утварью вместо цивилизованного разговора. Только бы ей не надоело, а об остальном можно не волноваться. Будет нужда – купят новые.
— О, кажется, мои прекрасные трусы оставили на тебе неизгладимое впечатление, — хитро улыбаясь и красноречиво двигая бровями, паясничает Маккензи, — Прямо представляю, как юная Мэри выходит на пляж, видит эту поражающую воображение картину и думает: «Вот он – парень моих грёз! Гордый потомок норманнов с котятами на величественном заде!» — устремляя взгляд в небо, вздыхает молодой человек со всей присущей ему театральностью.
Кому расскажи, никто бы не поверил, что Мэрилин Маккензи запала на это чудовище, носившее человеческий облик. Сказать по правде, Алистэр и сам не верил, пускай и кривлял из себя самоуверенность, едва не переходившую в самовлюблённость. Идеальная Мэри! Старательная ученица, примерная сестра, заслуживающая похвал дочь. Рядом с ней виделся кто-нибудь серьёзный, эдакий пугающий строгим костюмом педант, знавший время комплиментам и время тяжелому разговору. Кто угодно, только не юный волшебник, олицетворяющий собой выражение: «Фигаро здесь, Фигаро там». Но сердце Мэрилин распорядилось иначе, – вот уж точно не повод, по которому юноша пустит скупую слезу. В конце концов, каких бы грехов ему ни приписывали, заслуженных и нет, своё сердце Маккензи предпочёл вручить девушке на его руках. Искренние соболезнования, отражение в зеркале. Мэрилин победила со счётом бесконечность к нулю.
Тем более, она только казалась чопорной! Рядом с Алистэром, в принципе, чопорным выглядела половина населения земного шара, что уж говорить о волшебнице, исполняющей танец «ты ведь не видел меня в купальнике». Юноша не сомневался: не было на Земле другой такой Мэрилин, подходящей ему потерянным кусочком пазла. Ведь разве нашёлся бы кто-нибудь другой, способный поддержать посягательство на диван так, словно это была самая забавная идея на свете? Разве кто-нибудь ещё возмущался бы так по-милому бесполезно, что голова Маккензи принималась придумывать десятки способов выбить из девушки наиграно гневный рык? Можете не пытаться переубедить, Алистэр Маккензи всё прекрасно знал без ответов на вопросы в космос. Не было. Не стал бы. И одна мысль, что, возможно, для неё не было другого такого Алистэра, заставляла его сердце вытанцовывать джигу-дрыгу. Хорошо, не в буквальном смысле.

Lady, do you feel okay?
i s   i t   h a r d   t o   b r e a t h e ? hard to sleep?
getting weaker every day
n e e d   s o m e t h i n g   t o   e a s e   t h e   p a i n
y o u   c a n    c o u n t   o n    m e   f o r   a   f e e ,  I ' l l   h a p p i l y   t a k e   i t   a w a y
— Сколько гнева! Сколько эмоций! — восклицает молодой волшебник, крепко прижимая ценный груз к себе, — Чёрт побери, Алистэр, у меня есть руки! И голова тоже есть! Одни, чтобы придушить тебя, другая, чтобы прокричать в тебе дырку, — принимаясь пародировать манеру речи Мэрилин, никак не унимается юноша, — Одна проблема, все они завернуты в рулет и никак не могут исполнить своего истинного предназначения. Какая трагедия, — охает парень и даже роняет улыбку, изображая Вселенскую грусть. Правда, хватает его ненадолго, и уже секунду спустя Маккензи морщит нос и ехидно смеётся своему удачному плану лишить Мэри привилегий свободы движений. Иначе, кто знает, трагедией могла бы стать пробитая с ноги дурная голова Алистэра.
Он собирается продолжить тираду весёлых наблюдений, но лицо Мэрилин становится пугающе сосредоточенным, отчего сам Маккензи теряется, не определившись с тем то ли ему прекращать валять дурака, то ли поинтересоваться насколько он хорошо выглядит в лунном свете. Благо, Мэри открывает рот, чтобы, видимо, решить его дилемму. И в следующее мгновение отпустить язвительный комментарий не хочется от слова совсем.
Маккензи аж замирает, переставая моргать, дышать и существовать на пару ощутимо бесконечных секунд. Не то что бы он не подозревал, но одно дело догадываться, другое – слышать. Впускать в мысли уверенность, что это взаимно. Взаимней некуда, ведь Мэрилин Маккензи любит не какого-то там непонятного хмыря, шоколадный сироп и хризантемы в вазах, она любит его – Алистэра Маккензи, слегка потерявшего связь с внешним миром и не сразу услышавшего просьбу выпустить пленницу на свободу.
— Ой, — отгоняя от себя короткое помутнение, он встряхивает головой и быстро моргает, чувствуя, как улыбка продолжает отдаваться болью в щеках, — Всё-всё, можешь выползать, — Алистэр отчаянно пытается вернуть себе привычный флёр Казановы, но как и тогда, перед высоким зданием отеля, путается в собственных эмоциях. Он помогает девушке выбраться из заточения, и когда Мэри оказывается на относительной свободе, резко щурится, — Это вот сейчас не был твой хитрый план, а? — с мгновение Маккензи прожигает её взглядом, а затем отмахивается и смеётся. Прекрасно знает, что не был. Другое дело, одному Мерлину известно, почему волшебница почувствовала необходимость признаться во всём именно в состоянии человеческого буррито, но некоторым правдам, пожалуй, суждено оставаться нераскрытыми. Целей будут.
— О, так и быть. Сделаю нам одолжение, — вторя её невинным интонациям, ухмыляется молодой человек, — Правда, я бы предпочёл спать не в костюмных штанах, — приподнимаясь на локтях, он отползает в сторону края постели, — С вашего позволения, — в отличие от Мэри, в голове юноши не было альтернативного варианта их местоположения. Не будь между ними неловкой недосказанности сегодня утром, он бы и тогда счёл весьма здравым решением спать на одной кровати. В конце концов, чем они друг друга удивят? Пижамой с медвежатами? Или привычкой лягаться во сне? Они ведь уже спали вместе. И неважно, что в компании Юноны и Остары в дошкольном возрасте. Спали же! Пусть ещё скажет ему, что сейчас было как-то по-другому. Было разумеется, но это всё никому не нужные детали.
— Таких целей, — словно прожёвывая фразу ещё раз, многозначительно произносит юноша, параллельно скидывая с себя штаны. Боковым зрением он замечает взгляд Мэрилин на себе и резким движением заворачивается в рубашку, — Не подглядывай! — роль самой невинной смущенной девы бесспорно бы досталась Алистэру. Впрочем, в следующем кадре от краснеющей девицы не остается и следа. Складывая штаны в карикатуру порядка и закидывая рубашку на несвободную вешалку, он быстро хлопает дверцами гардероба, виновато гримасничает и падает под одеяло. Или лучше сказать: вторгается в святую монашескую обитель? Судя по лицу Мэрилин, грех буквально тянется мазутным следом за Алистэром Маккензи и вот-вот испачкает всех вокруг.
— Мерлинова борода, он тут что в одних трусах? —  медленно поворачиваясь к Мэри, волшебник раскрывает рот и сводит брови на переносице так, будто теперь в него вселился дух блондинки в розовом, которой сделали кофе не на обезжиренном молоке, — В костюме было лучше, да? Переодеться обратно? — возвращая своё привычное лицо на место, интересуется Маккензи. Наверное, было лучше, когда он не знал, что его любят, и самым страшным посягательством на внутренний дзен становился надкушенный тост. — И о чём ты только думаешь, Мэрилин? Ни стыда, ни совести, — осуждающе качая головой, вздыхает парень, а затем разворачивается к светильнику и чётко произносит: «Нокс!» — В полный мрак они всё же не погружаются. Уличный фонарь и лунный свет позволяют видеть очертания комнаты и бесценные экспрессии Мэри. Весьма удачно, потому что немедленно засыпать он не собирался. Не проходит и секунды, прежде чем на кровати слышится характерное ерзанье, предвещающее приближение Алистэра Маккензи в жизненное пространство.
— Уже пожалела, что оставила меня в комнате? — придвигаясь как можно ближе к лицу девушки, ухмыляется юноша, — Конечно же, не пожалела, — не давая времени на ответ, тут же продолжает Маккензи. Неспешно он вытаскивает ладонь из под одеяла и принимается тыкать в ямочку на щеке, — И даже сейчас. А знаешь почему? Ты ведь меня любишь. Да, Мэри? Я ведь не ослышался? — многозначительное движение бровями вверх, — И я тебя тоже люблю. Даже когда ты опошляешь наш непорочный сон в одной постели всякими «такими целями», — смеясь и улыбаясь, не успокаивается Алистэр. Пожалуй, ему потребуется очень много времени, чтобы перестать. Например, целая жизнь. Но она, кажется, не очень-то против? А большего и не надо.

Подпись автора

n e u t r a l i t y ,  i n   t h e   f a c e   o f   s u c h   e v i l ,  i s . . .   complicity

not to speak is TO SPEAK, not to act is TO ACT