Every endless night
Has a dawning day
Every darkest sky
Has a shining ray
Хуже не куда. Хуже не куда? Что, правда? Она тоже так думала. Сползла на пол и думала, что хуже, чем есть, уже просто не существует в природе. Довела здорового, позитивного мужика до слёз. Психодел, везде психодел, в по центру сидит простое бревно – королева драмы. Так не бывает! Кричит сознание. Но так и есть, шепчет жизнь. Голова кружится, мутит, подташнивает, печет в гортани – и всё разом. Если собрать все нервные срывы Дэвидсон за всю жизнь, они не покроют и трети того пиздеца, который произошел вот тут, только что.
Но, поверьте, если в замкнутом пространстве вас двое. И второй – Мэттью Дэвидсон... автор иронично разводит руками. К слову, вышеупомянутый уже ломает систему. Вместо того, чтобы сделать “что угодно!”, он берет вариант, который скудный мозг бревна даже и придумать то не смог. Наверное, от неожиданности, Рона не успела ни воспротивиться тесному приближению, ни понять, что происходит, ни даже прикрикнуть. Когда колени брата (боже, теперь это звучит саркастически), сарраундом окружили её худое тельце, ей мгновенно стало дурно и тесно. Очень тесно. Если Мэтт хотел её смерти, то цель близка.
И всё бы ничего. Но он же заговорил. Заставил несчастную молчать и слушать. Молчать, слушать и ощущать его чертовы колени. Такие теплые по сравнению с полом, на котором она сидела, какие-то излишне родные, раз уж на то пошло. Забавно, что это бледное тельце даже на исходе своих физических возможностей, все еще отзывалось какими-то невнятными импульсами от прикосновения. В оцепенении, Рона так и замерла на месте, почти послушно глотая обрывки его слов, которые только могли достигнуть слуха сквозь толстый слой гулких ударов сердца, что разогналось вновь. Слишком. Тесно. Что он там говорит? Что? Чтооооооооо?
Ру тоже прикусила губу, почти в отчаянии, потому что то, что делал с ней сейчас этот придурок было во сто крат хуже любого ора и крика, и ведь он знал! – Сволочь, - Вы удивитесь этому тихому, слетевшему слову, где между фразами “Без лишних ссор” и “Было бы посимпатичней”, и решите, что она, должно быть, сошла с ума. Почему? Это не выглядело ругательством. Нет. Рона только дёрнулась отчаянно, а слёзы моментально перестали литься и даже озарились каким-то странным блеском. – Хватит, - О, этот тихий тихий шепот, еще одна попытка вырваться, но он сильнее. Сильнее, больше, настырней. Как же глупо было с её стороны ожидать пощады. Патетики или долгих умных диалогов. Да-да, она слышит про Майкла, но за это он получит позже. Сейчас было важно другое. ДРУГОЕ. Он же трепал её. Трепал намеренно. По-садистски. С особым удовольствием, в чем лично Рона и автор не сомневаются ни минутки. – Скотина, - Если Мэтт видит её лицо, то поймет, что ни с какими гадкими ругательствами эта череда восклицаний не связана. На лбу девушки появляются сосредоточенные морщинки. Её ноздри смешно раздуваются, видно, как Ру сильнее сцепляет зубы, гневно шипит и хочет не_смотреть в глаза почти отчаянно. И если она сейчас и заплачет, то только по одной причине – ОНА ХОЧЕТ ЕГО СОЖРАТЬ. Видно, что она слышала каждое слово, несмотря на то, что усердно дергалась всё время, что он говорил. А еще видно, как её щеки разгораются пожаром, и она никогда не умела скрывать своих реакций, право слово, достаточно глянуть в глаза. НО ЭТО ЖЕ МЭТТ. – Пусти меня, - Колени. Колени. Везде его колени. Они кругом. Теплые, сильные, наглые колени. – Пусти меня, я хочу тебя ударить.– Знаете, наверное, эта картина стоила какой-нибудь отдельной номинации на Оскар. Быть может, лучшая сцена признания в любви двух баранов?
Не смотрит в глаза. Намеренно. В угол комнаты, сквозь стены на весь итальянский квартальчик. Куда угодно, но не в глаза. Сейчас же. Хрен ему. Скотина. Садист. Он всё знает сам!! Разве это не очевидно?
Как только Роне удается высвободить желанную руку, по кухне разлетается жирный шлепок. Обидный? Конечно. С должной киношной патетикой и, уж поверьте, достаточной для жгучего покалывания силой. Но...
Если Мэтт хоть чуточку знает её, эту угловатую, невнятную девочку. Если он знает её хотя бы на жалкий миллиграмм, на короткий миг, на йоту, то, несомненно, вместо вселенской обиды, на его лице вот-вот появится широкая, нахальная и вполне довольная результатом улыбка, потому что... – Надоедливый, наглый, беспардонный хам, вот ты кто, – Вторая рука на свободе, щеки залиты нездорово ярким румянцем, потому что она была слишком бледной, чтобы скрыть правду. – С самого первого дня, я так и знала, что от тебя будут одни неприятности, - Она, конечно, получила свободу рукам, но её тельце всё еще находилось во власти ног этого остолопа, и Рона усиленно делала вид, что ей это СИЛЬНО не нравится. - Дурацкие шутки, - выглядит так, как будто бы застряла вовсе не между ног Мэтта, а где-то в абстрактном месте. Мэтта нет, Мэтт прозрачный. Пыхтит сейчас как паровоз, не иначе. - Не менее дурацкая привычка трогать меня без конца своими – Скидывает его ладони с колен – Наглыми лапищами, - Упирается ладонями в его ноги и пытается пятиться назад, фыркает, фу как он ей противен то, фу, кошмар, УЖАС. – Даришь всякую хрень, говоришь всякую хрень, да пустижеты ме...ня... – Попытки резко обрываются на моменте, когда глаза встречаются с его глазами. Рона понимает, что это фиаско. И от обиды. От обиды за то, что это она оказалась сильной, она сказала то, что впринципе нереально, а он сейчас берет и просто нагло крушит её некрушимость одними теплыми коленями, Ру размахивается и заезжает ему еще. На этот раз не особо целясь, просто в кучерявую голову, уже не больно, уже не зло, уже уже... силы сопротивляться кончаются. Рона поджимает губы, упорно уводя глаза в сторону с видом, с каким игнорирует свое пятилетнее чадо обиженная неопытная молодая мамаша, в попытке проучить несмышленого малыша.
Дура. Сейчас проглотит собственное сердце.
When your soul is tired
And your heart is weak
Do you think of love
As a one way street
Well it runs both ways,
Open up your eyes
Can't you see me here,
How can you deny?
- Подпись автора
D I F F E R E N T M I S S I O N , D I F F E R E N T S C H O O L
i got only one rule