I've made it out. I feel weightless. I know that place had always held me down, but for the first time, I can feel the unity that I had hoped in. It's been three nights now, and my breathing has changed – it's slower, and more full. It's like the air out here is actually worth taking in. I can see it back in the distance, and I'd be lying if I said that it wasn't constantly on my mind. I wish I could turn that fear off, but maybe the further I go, the less that fear will affect me. «I'm beginning to recognise that real happiness isn't something large and looming on the horizon ahead but something small, numerous and already here. The smile of someone you love. A decent breakfast. The warm sunset. Your little everyday joys all lined up in a row.» ― Beau Taplin пост недели вернувшейся из дальних краёв вани: Прижимаясь к теплым перьям, прячущим сверкающий в закате пейзаж вырастающего из горизонта города, Иворвен прикрывает глаза и упрямо вспоминает. Со временем она стала делать это всё реже, находя в их общих воспоминаниях ничего, кроме источника искрящейся злости и ноющей боли в солнечном сплетении, однако сегодня эльфийка мучает себя намеренно. Ей хочется видеть туманные картинки из забытых коридоров памяти так, словно впервые. Ей хочется пережить их ярко, в полную силу, как доступно только существам её жизненного срока. Она хочет знать, что её возвращение — не зря.

luminous beings are we, not this crude matter­­­

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » luminous beings are we, not this crude matter­­­ » archive » MATT&RONA PART III


MATT&RONA PART III

Сообщений 1 страница 16 из 16

1


Rona Davidson & Mattew Davidson
«Неужели вы думаете, что если бы Лаура была женой Петрарки, он стал бы всю жизнь писать сонеты?»
James Morrison – Broken Strings (ft. Nelly Furtado)

http://savepic.net/4232306.png

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

2

Let me hold you for the last time
It’s the last chance to feel again

Утро добрым не бывает. Особенно утро после бессонной ночи. Рона провела её, уткнувшись в подушку мокрым красным носом. Прям, как говорил Мэттью, половинка на половинку. Первую часть ночи она просто тихо всхлипывала, вторую пыталась прогнать мысли в голове, но они мешали ей уснуть как надоедливые мухи. А мухи, как вы знаете, летят на особенные субстанции. Именно такой субстанцией себя считала Дэвидсон, и раз уж слово не воробоей, то она решила исправить произошедшее делом.
На часах шесть утра. Да-да, на каких-то пыльных, забытых старыми хозяевами часах. Жестоко? Очень. Сейчас еще будет и коварно.
Рона в футболке Мэтта, совсем не сонная, но изрядно помятая, кутает себя в одеяло вместе с плечами, как делают маленькие дети, когда пробираются в комнату к родителям, потому что приснился плохой сон.
Ру крадется на носочках по холодному полу. Прежде прикрытые красные припухшие глаза, пытаются рассмотреть стены и не вписаться в дверную рамку. Как ни странно, ей удается. Кажется, даже верно определяет местонахождение брата и все же медлит у двери, кусая губы.
Да к черту!
Толкает ручку и оказывается в предрассветных сумерках, что заливают комнату из окна. – Мэттью, - Шепотом. Действительно, маленькая испуганная девочка. А вместо родителей брат, не менее родной, быть может, куда более родной, чем вы можете себе представить. – Мэтт, - Чуть громче, топчется по полу и прихрамывает на одну ногу. Противным покалыванием отзывается вчерашняя травма. И, если бы она спала, возможно различала бы границы суток.
Ей отвечает тишина. Еще не поздно покинуть комнату и выйти, но что-то подавляет сильный страх, заставляет двигаться вперед. Рона упирается коленками в просторную кровать. Вот скажите, пожалуйста, зачем ему ДВЕ просторные кровати. Ах да, наверное, здесь можно жить парами. Он и его курица, то есть, невеста, и Ру со своими другом, то есть женихом. Да?
Ей в голову все время лезут всякие глупости, особенно, когда волнуется. И, наверное, дурра, топталась бы на месте еще очень очень долго, но ступни, в самом деле, замерзли. – Мэттью, - Одна коленка, завернутая в одеяло, становится на кровать, другая тянется за первой, но в коконе из ваты немного неудобно контролировать координацию. Координацию, которой Рону природа не наделила. Бум.
Рона вглядывается в сонное лицо брата, и... - Ай! – запутывается в ткани, ощущая, что часть ноги оголилась. Вопрос оголенной части становится важнее процесса умиления, и Ру тянет на себя край одеяла, но цепляется за что-то (вероятно это был воздух), и летит на кровать, придавливая Мэтту часть тела. Птичка. Вместе с Роной, задетое уголком ткани, падает еще что-то, гулко загремев. – Ой! – Доброе утро, что ли. - Прости, я разбудила тебя?? - Ру зажмуривается, виновато подтягивает под себя коленки, сильнее тянет край одеяла и все еще шепчет, хотя прекрасно понимает, что такой слонопотам не мог оставить после себя мирно спящих в целой квартире. - Мне кажется, я что-то разбила...опять. Ты еще хочешь, чтобы я жила с тобой? Я же разрушу твою жизнь, как эти предметы... - При виде сонного лица брата, она не может сдержать улыбки, и радуется, что утренние сумерки скрывают красноту глаз. Ах, если бы можно было взять ножницы и обрезать весь мир. Так, чтобы осталась только эта квартира и они с Мэттом. Ну, может быть, еще этот итальянский ресторанчик. Догрызая себя чувством вины, Рона даже была готова согласиться сходить туда, чтобы порадовать светловолосого балбеса.
Вы когда-нибудь видели, как люди убивают себя заживо, чтобы всего лишь раз прикоснуться к мечте?
Дурочка в одеяле кое-как убирает свою ногу с части тела Мэтта и подползает ближе, стараясь не разгерметизироваться и не сверкать частями тела. Стыдно же.
Добро пожаловать в мир Роны Дэвидсон.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

3

Глаза размеренно ловили меняющиеся огни, отражения редких машин на стенах. Голова каменная, без всяких мыслей и переживаний. Вытрясена под чистую наружу, а следом за ней и остальные внутренние органы, реагирующие на болезненные чувства. Ни легких, ни сердца, ни желудка. Усталость сгущается темными красками, несмотря на то, что разум нарочно отказывается покидать реальность. Хочется лежать так с вечность. Не двигаться, не стареть, не иметь никаких физических потребностей. Просто-напросто превратится в подобие камня, а затем, спустя тысячелетия, возродиться в незнакомом месте. Не зная, где находишься, не понимая, кем являешься. Свободный от оков. Смерть поглотила бы все воспоминания. Хотя, вряд ли найдется камень достаточно острый, чтобы под корень выжечь моменты связанные с небезызвестной личностью. Вздох. Несмотря на неважные отношения со сном, которого было достаточно в течении четырех-пяти часов, Мэттью неважно переносил бессонницу. Особенно, когда всякая надежда на поток вдохновения, который заставит забыть о приевшихся страданиях, сходила на нет. Пианино пылилось вместе с сознанием. Плевать. Хуже ведь точно не может быть?
Последний час дался нелегко. Виски начали агрессивно ныть от желания вырубить безмозглое тело. Не поддавался. Даже если бы попытался, вряд ли бы что-нибудь дельное вышло. Велики потрясения прошедшего вечера, чтобы с легкой руки свалиться в кровать, не испытывая навязчивого давления в районе груди. И когда он вообще попал в спальню? Сначала допитое вино, затем попытка перемыть все, что попадалось под руку, поиски похожей посуды на смартфоне. А путь к мягкому одеялу будто затерялся в потемках головного мозга. Славно, что Дэвидсон помнил без сомнения, что не пытался лечь на ковер в комнате Роны, жалобно заскулив.
Двадцать минут срубили будто выстрелом в голову. Секунда - он все еще рассматривает стены преобразившиеся от тусклых лучей рассвета, вторая - абсолютная пустота. Спасительная, к слову. Несмотря на то, что рассудок был подозрительно светлым и не обремененным пчелиным роем самоупреков и ядовитых мыслей, моментальный выход из реальности требовался почище воздуха. Долгожданный сон. Пустой, без лишних образов и явлений. Исчезновение по ощущениям на целую вечность.
«Мэттью.» Отзывается женский голос в подсознании, заставляя левую кисть дернутся. «Мэтт.» Второй зов ассоциируется с назойливым будильником. Мелодично-назойливым. Блондин издает невольное мычание, находясь одной ногой далеко мирских проблем. Наверное, это выглядит мило, но только с виду. Мозг отчаянно посылает сигналы бедствия, уверяя в ненадобности столь поспешного пробуждения. Удар. Ничем не лучше ледяной воды. Это что, был локоть победно вдавившийся в поджелудочную железу? Или нога? От неожиданности Дэвидсон подскакивает с подушки, заглатывая воздух словно задыхался последние несколько минут. Резкая боль утихает, а перед лицом знакомая физиономия. Глаза ловят фокус, не желая показать картину во всех деталях. Жмурится, в попытках убрать надоедливую пелену перед глазами. Тщетно. Рукой, нащупывает лицо Роны, проверяя не хозяйка ли дома пришла устраивать разнос за разбитые вещи и нахождение в доме, несмотря на слезные обещания не ступать на порог ночью в течении недели. Ладонь подтверждает. Она. — Нет, — Хрипло-нежным голосом сообщает кучерявый, грохаясь обратно на подушку. Очередное негодование изъявленное в форме мычащей, тянущейся коровы. — Я совсем не спал. — Бурча себе под нос, стрекочет светловолосый. Голос девушки заставляет проваливаться вновь в сон. Размеренный, негромкий. И вы хотите, чтобы Мэттью оставался в сознании? Миг. Шуршание по близости возвращает в реальность, отчего он нехотя открывает правый глаз. Первые осознанные мысли вызывают моментальную улыбку, которая отдаленно напоминает сморщенную гримасу. Увы. Утро, такое утро.
Моя память еще не отказала мне. — Приподнимаясь на локтях, сообщает Дэвидсон. Полностью открывает глаза. Черт. Даже мелкий утренний свет вызывает слезы, словно прожектором на пересохшие белки. Стоило думать перед тем как посвящать единственное время, когда можно отдохнуть от самого себя, бессмысленному скитанию по дому и пустому взгляду в потолок. — А я самоубийца, который мечтает делить жилую площадь с воплощением катаклизмов. — Привычный голос прорезается через заспанные гланды, периодически заставляя выдавать неизвестные миру ноты. Более резкий рывок вперед. Теперь он полностью сидит. По спине пробегаются мурашки от непривычки, что прерывается натянутым посильнее одеялом. Хоть живот прикрыть, что ли.
Сколько, — Настырно трет веки, а затем продолжает. — Сколько сейчас времени? — Одному богу известно, где лежат его вещи. Взгляд невольно ловит штаны, скинутые в угол, и свитер, который находится в абсолютно противоположной степи. Тумбочка пуста. Значит, где-то в недрах кухни или ванной комнаты лежит злосчастных моторчик. — Ты ведь не завтракала. — А судя по свету на улице, он проспал пробежку. Да и незачем. Не будет же Мэттью извращаться в ботинках и джинсах? Последняя фраза звучит как трагедия. Стоило вырубаться с ходу, чтобы успеть посетить супермаркет и сыграть из себя не бог весть какого шеф-повара. Поезд ушел. Зато есть надежда попасть на завтрак прямо к открытию в любое заведение. Хотя, были и местечки, работающие круглосуточно. Как же он не завидовал несчастным сотрудникам, на чью голову выпала кара господняя. Тянется. Память еще не успела ткнуть в произошедшее вчера. — Доброе утро. — Скрипя от болезненных ощущений в мышцах, тянет блондин. Я уже говорил, что не выспавшееся личико Роны чудесно? Улыбка. Пусть ухмыляется подобно дураку, пока разум не пришел в строй.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

4

Это погибель. Все равно, что приставить себе дуло к виску и радостно прыгать на батуте.
Рона в одеялке была так близко от собственной смерти, что захватывало дух. И... знаете, что? То ли от недосыпа, то ли от того, что крыша поехала, вместо того, чтобы избегать самых отъявленных реакций на близость брата, сейчас она вдруг захотела упиться ими.
Момент был бесценен. Наверное, за такую близость можно было заплатить цену в вечность или в человеческую жизнь. Рона бы отдала всю себя, чтобы стрелки часов замерли на месте и момент растянулся. Мэтт рядом. Просто рядом. Протяни руку, коснись его волос. Фетишистка. Долбанная фетишистка. На запахи и ощущения, хотя никогда не была кинестетиком, шутка ли? Ей безудержно хотелось касаться его. Просто так. Без повода и с ним. Ладонями, кончиками пальцев, самыми подушечками водить по небритым щекам. Вдыхать запах его сонной кожи, разглядывать морщинки на лице. Так всегда бывает, когда любишь человека?
Теперь она могла понять русалочку, которая отдала собственный голос, чтобы обрести ноги и быть с любимым. Долбанная ты русалочка, Ру, что же ты будешь делать дальше, когда его близость, запах и тепло будут являться только в ночных кошмарах. Снова. Как в первые пол года, когда Мэтт уехал в Сиэттл. Давно не просыпалась в слезах? Не пугала бесконтрольными воплями Луизу, что списывала все на переутомление от занятий. Давно не выла, как раненный зверь, тихо, сцепив зубы, чтобы никто не узнал, не кровоточила изнутри?
И ведь тогда ей казалось, что пик прошел. Самая больная точка. Их личная точка невозврата. Больная влюбленность несовершеннолетней девочки. Сколько лет-то прошло? Еще каких-то пару недель назад Рона Дэвидсон была готова поклясться, что она остудила свое пылающее сердце. А сегодня она Данко, что выдерет его из груди, но... осветит дорогу одному единственному человеку.
Ру жмурится и грустно улыбается. Она не сразу переваривает информацию о том, что он не спал, стараясь выбраться на поверхность из омута печальных мыслей и не быть прибитой ко дну.
- Точно, больной, - Она улыбается. Это согласие? Черт возьми, ей очень хочется сказать, что она остается, но язык делается каменным и что-то на грани фантастики заставляет слова балансировать на лезвии тонкого ножа. Быть или не быть, вот в чем вопрос? Столько любимых литературных героев разом. Рона мечется от книги к книге. От сюжета к сюжету, но, кажется, еще ни один автор не описал такую больную, неуместную, невообразимую любовь к собственному брату. Наверное, это ужасно. И она чувствовала  себя ужасно, каждый раз, когда напоминала себе об этом. Брат. Брат. Брат. Не кровный, но часть семьи. С самого школьного возраста. Луиза и Майкл сойдут с ума. А Мэтт, наверное, будет громко смеяться и назовет её шутницей, потому что никогда не поверит.
Вы только посмотрите на его светлые глаза. На то, как он опекает её, заботится. Как маленькую, дурную, глупую и несмышленую сестренку. Это так очевидно, что даже сложно злиться. Он любит её, но по-своему. В очередной раз – прекрати его осуждать. – Тшш, - Её шепот и этот полумрак. Дурацкие мурашки под кожу. Ру высовывает ладошку из под одеяла и касается его руки, в успокоительном жесте. – Тише, сейчас шесть утра, какой завтрак, - Улыбается. Одними кончиками губ. Печаль растворяется в пыли комнаты, а ей хочется, чтобы минуты остановились. Снова. Так хочется. – Давай, - Он еще не видел такого. Но ведь за много лет разлуки с ней могло произойти чудо. В конце  концов, все можно списать на возраст и вину и братосестринскую любовь. – Ложись, - Ладошка растворяется в воздухе, а потом, выпутавшись из-под тканей, снова появляется и касается его теплой груди. Всё равно что совать мокрый палец в электрощиток. Но, кто бы о чем сейчас думал. – Ложись и... почему ты не спал? Или это очередная попытка не обидеть меня? Мэтт... – Толкает в грудь почти настойчиво. Бьет током. Много много раз. Она будет терпеть. – Ты такой дурак, когда стараешься для меня, - Честное признание. Он же любил честность? Между ними так было всегда, пока...
Ру хочется помотать головой и выбить это бесконечные НО, возвращающие флэшбэком назад. Напоминающие о пережитой боли. Ей было больно его терять. Может быть, так, есть надежда на то, что второй смерти уже не будет? Нельзя ведь умереть дважды? Это просто невозможно.
- Ло-жись. Это я буду готовить тебе еду сегодня. – А вот это уже звучит как угроза – Я все равно не хочу спать. Знаешь, не могу спать одна в чужом месте. И если честно, не ночевала нигде кроме дома, кажется, ни разу с тех пор как... – голос спотыкается. Ну, вот опять. – Как ты уехал. – Она не хотела тыкать, вылетело случайно. Но каждый раз больно. НОНОНО. Схватиться за голову и бить себя о стену, пока эта дурь не вылетит и не станет пылью. Но как забыть прошлое? НОНОНО. – Мэтт, - Маленький ребенок, прокравшийся в комнату к родителям, помнишь? – Почему ты заботишься обо мне, несмотря на то, что я веду себя как свинья? – Он же не думал, что она делает больно вслепую? И если не брать в расчет подколов с его эго, с первого дня, Рона сделала достаточно других грубых вещей. – Мэтт, - Она не даст ему ответить ни на один вопрос сегодня? – Прости меня. Я... я очень злилась, что ты уехал тогда. – Выдох. Наконец. Она так долго хотела сказать это вслух. Ей было важно сказать. Просто, нужно было время и эти тупые драмы, чтобы настоящее вышло наружу одним ранним утром. Честно. Без прикрас. Без подбора слов и подглядывания в чужие письма. – Мне тебя очень не хватало. Ну ты, читал...– Опускает голову вниз и пятится, уставившись в ткань одеяла. Она просто смертница. Осталось только попросить обнять? Что нет? Хоть на что-то хватило ума.

Will You save me?
I'm in too deep
I'm in slavery
I've been lulled to sleep

by the very thing that I hate so much will you take me?

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

5

Когда-нибудь эта девушка станет ему понятной? Хотя бы наполовину? Спросите Мэттью, мог ли он предвидеть действия Роны? Проследить её вероятную реакцию на то или иное действие? Увольте. Последнее, чем бы он занялся в этой жизни, - делал бы ставки на исход очередного диалога с сестрой. Неясная, непредсказуемая, способная сделать его самым счастливым и, одновременно, в смерть разбитым созданием. Да, может быть, Дэвидсон мог ожидать гнева из-за очередных тактильных домоганий, но на этом способности к дедукции обращались в пепел, печально скатываясь клубками по асфальту. Не хватало только сверчков на заднем фоне, чтобы добавить атмосферности сцене отчаяния и глубокого отсутствия понимания. Борясь с сбившимся с мысли сознанием, он расплылся в глуповато-блаженной улыбке, наблюдая за действиями сестры. Он, верно, сейчас смотрится будто влюбленный идиот. Хотя, без сомнений, можно было приписать все бессонной ночи и двадцати минутам отключки, после которой проследовало резкое пробуждение. А кто, по вашему, не стал бы выглядеть умалишенным после пережитого?
Наконец-то обращает внимание на одеяло, которое превращает тело Ру в огромный пушистый комок с торчащей наружу головой. И это бы могло умилить, если бы не мысль о том, что, вероятно, она настолько укутана по причине отсутствия приличной одежды сверху. Майка, да трусы. Жаль, что он не кажется ей полным кретином. Мог бы сослаться на пустую черепную коробку, украв у девушки покрывало. Очень жаль. Жалобно кряхтит, растягивая атрофированные мышцы. Стоило пересилить организм и пробежаться. — А ты мастер неоднозначных ответов. То молчишь, то смеешься, — Несколько щурясь, говорит он вызывающе-требовательным голосом. Интересно, вы хоть раз задавались вопросом, почему именно угловатая девочка с каверзным характером? Попросите Мэттью пояснить, услышите длинную тираду, не сомневайтесь. Все видят лишь ошибки и проступки. Нервные срывы на брата из-за приевшейся боли, да лишенные смысла обвинения. Но, если подумать, разве не эта девушка так глубоко все чувствовала? Заставляла его смеяться и заботилась, как никто другой? Найдите мне еще хоть одну личность, способную шептать ласковые речи чертовому пальцу Дэвидсона, и, может, я пересмотрю выбор несчастного. Хотя, вряд ли удастся уговорить его рассмотреть иные варианты. Упертый козел; нечего с него брать. — Я хуже пиявки. Повторяю все по сто раз, в надежде получить что-то, кроме туманных фраз. — Смешок. Хочется упасть на спину, захватив за собой темноволосый центр притяжения. Увы. Всякие силы покинули. Трус, трус - белорус. А вчерашнее признание на счет его непривлекательности только усугубляет ситуацию. Признаться? Упаси бог. Ответ ведь очевидней некуда. Можно даже считать, что он открылся. Результат все равно не изменится, не так ли? Не знаю, плакать ли, аль смеяться. Нам-то все с вами известно, однако, с жанром данной истории я до сих пор не могу определиться. Комедией не назовешь - рука не поднимается, но глупость главных героев настолько зашкаливает, что трагедию залепить - изрядно поиздеваться над прекрасным жанром.
Улыбка сестры заставляет раскрыть глаза пошире, дабы рассмотреть ее лицо. Определенно измотанное, словно всю ночь затаскивала мебель в одиночку и без лифта. Опять шок, опять удивительное рядом. От первого толчка в грудь Дэвидсон не двигается ни на миллиметр, и, черт его знает, нарочно, чтобы она повторила, или от утренней заторможенности. Глупый вопрос. Как мог он спать, когда зеленый огонь надежды использовал все батарейки, в последний раз мелькнув, пока он нес ее на кровать, оставил в потемках собственных мечт и страданий. — Нет, — Переворачивается на бок, стараясь примять подушку таким образом, чтобы глаза могли видеть Рону отчетливо. Неудача. Мерзкая ткань как на зло лезет в нос, перекрывая обзор. — Это не было извращенной попыткой поддержать твое полуночничество, — Грозный вид кричит о том, что Мэттью заподозрил неладное по синякам под глазами и бледному виду. Да, изумитесь. Он умел различать, когда сестрица была привычно-белой, а когда неестественный цвет кожи свидетельствовал переутомленности. Двигается немного подальше, чтобы приготовиться к исполнению ужасного дела. Страшно? — Я искренне верил в то, что ты видишь десятый сон. Непривычно на новом месте? — Он не успокоится, пока не услышит сокровенное согласие или разрушительный отказ. Будет напоминать, намекать, прийдет в комнату в родительском доме и начнет собирать вещи, пока не услышит разъяренных криков, требующих немедленно прекратить безобразие и вторжение в личное пространство. Зато услышит чертово «да» или «нет».
Рука намеренно вылезает из под одеяла, чтобы потянуть Рону на соседнюю подушку. Так они хотя бы будут находиться на одном уровне. — В холодильнике пусто. — Ворчит кучерявая голова, вновь уткнувшись носом в теплую ткань. Несомненно он бы записал это утро в самое счастливое, приготовь она ему даже задрипанное вареное яйцо, но желание заботиться берет верх. Он здесь курушка-кухарка и защитник в одном лице, не Ру. — Пришла бы ко мне. Я бы тебе что-нибудь сыграл, — Опасность. Сонный разум забывает о слоновьем стеснении при прослушивании любого произведения при наличии других ушей. Но не выпихнет же она его из кровати, скомандовав немедленно начинать музицировать для королевы. Авось забудет, пройдя мимо инструмента.
Незамысловатая попытка провалиться под землю на его глазах вызывает откровенную улыбку. Боль от вчерашнего притупляется, но не уходит, глубоко пустив корни в больное сердце. Хмыкает. — Я знаю, что ты злилась. — Вздох. — Бессмысленный и бестолковый поступок. Наверное, мне казалось, что так будет лучше. — Виноватый смешок. Казалось. Он свято в это верил. Иначе давно бы уже ночевал в Бостоне, вне зависимости от перспектив и карьерного роста в Сиэттле. Когда речь заходила о выборе между счастьем Роны и чем угодно, в ущерб всему миру он выбрал бы девушку. — Да перестань ты уже наконец. Будто мы с тобой в детстве не ссорились. — От улыбки под глазами появляются морщинки. Раньше не было. Печальное и необычное ощущение одновременно смешалось в одну неясную массу. Стареет. Еще немного и будет поздно даже пытаться признаваться. А с перспективами как у него, вероятно, соберется годам к восмидесяти, когда уже определенно нечего терять. — А ты не заметила почему? — Смеется. В миг лицо сменяется на серьезную мину. — Ты дорога мне как никто другой. — Щемит в груди. «Я люблю тебя.» Теплая полуулыбка. Слишком много признаний. Ну и пусть. Заподозрит и бог с ним. Убежит, бросит. Хуже точно не станет. Рука тянется к запястью Роны, неловко сжимая ее. Бам. Моторчик нарочно бьет по вискам и голове. Плевать. Тонуть, так с концами.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

6

-  Я думала, ты спишь... – Ну, конечно, как будто бы, если бы знала обратное, пришла бы слушать сонаты под луной. Ру. Врушка.
Пистолет к виску и на батут. Определенно. И тут вариантов не много. Либо от усердных прыжков, дрожащий палец заденет курок, пустит пулю. Либо срок действия билета истечет, придется спуститься на землю и застрелиться от безысходности.
От чего-то в предрассветной тишине Роне всегда нелепым образом сносило крышу. Чувства, притупленные в любое другое время, обострялись. Барьеры делались невидимыми, почти прозрачными, а уставшими красными глазами не всегда разглядеть рамки дозволенного.
Рона послушно падает на подушку и Мэттью даже не прилитает укол её неприступности. Может быть, поэтому он обнаглел настолько, чтобы коснуться её запястья своей теплой ладонью? Ну и бабочки. Конечно. Подлые, мерзкие, предательские бабочки. Наверное, очень похожие на те, от которых порхали её знакомые, над которыми Ру потешалась. Допотешалась, хорошая. Туда-сюда, обратно, бабочки в животе множились со страшной силой, когда сиплый ото сна голос Мэтта прорезался в слишком грудных нотах. И бились о ребра, стоило большому, шершавому пальцу дотронуться до пульсирующей венки. Боже, как это ужасно.
- Лучше для кого?... – От удивления, Рона даже рот приоткрыла. Мэттью часто говорил глупости, но чтобы так. Впрочем, ей не слишком хотелось продолжать рассуждения на эту тему. Она боялась, что за безобидными ответами вскроется то страшное, что она прятала от брата под сердцем. Настоящую боль, что пронизывала до кончиков пальцев. За самостоятельную жизнь на родственников долго не обижаются. – Не важно, - Действительно. Главное, уберечь истину. Великая миссия.
Голова снова закружилась. Скорее всего от недосыпа. И уже давно раскалывалась противной, ноющей болью – от глупых, бессмысленных слёз. Рона старалась смотреть мимо его лица, чтобы фильтровать эмоции, но слух внимательно ловил каждое слово, слетевшего с его губ. – Не заметила... – Мотает головой, а сердце начинает стучать быстрее. Вдруг. Вдруг он скажет что-то особенное. Что-то, чего она, конечно, не готова услышать, но в то же время так страстно желает.
Он отвечает, а она затихает, придавленная к полу в который раз одним лишь прикосновением. Для кого-то такой жест мог не значит ничего, кроме как привлечения внимания, ведь глаза Ру смотрели мимо. Чертово сердце. Его скоростям просто не было предела, а в комнате так тихо, что ей начинает казаться, что Мэтт может слышать, как тук-тук-тук по вискам.
Жизнь бывает непредсказуемой на повороты. Рона ведь не планировала топать к брату в комнату, и уж тем более валяться с ним на его кровати. Она только хотела, чтобы он покинул её голову и перестал отравлять душу родством, которое с самого начала существовало в одной лишь общей фамилии. И почему она только так сопротивлялась? Так отчаянно отказывалась признавать, что на самом деле не делала ничего преступного, когда была близко. Ни одного общего гена. Ни одной кровинки.
Мысли снова мухи. Наверное, чем ближе Мэтт, тем дальше рассудок. Даже поругать себя не получается за попытки найти отговорки своей вольности. Они вдвоем в пустой квартире. Здесь нет ни свидетелей, ни родителей, которые могли бы осудить. И только много много нежности, от долгой разлуки. И это, поверьте, страшно.
Рона вздрагивает, хочет отнять руку, но не делает этого. Полная капитуляция. Или?...
Воздуха заканчивается. Быстро. Вместе со способностью думать. Ру переводит взгляд на его лицо, и в её глазах блестит мутная пелена позора. Она и так рыдала из-за него пол ночи, сложно, господа, сложно скрывать рвущиеся чувства. Бабочки и мысли-мухи вместе страшная сила. Зачем-то, она вспоминает его слова о том, что никакие они не брат и сестра, на самом то деле. Его улыбку. Каверзную, с лукавинкой. И разве Мэтт бы мог лгать, когда говорит такие вещи? Не ей. Никогда не лгал, как бы она не пыталась уличить его в этом. И не обижал намеренно.
- Дорога в каком смысле? – Бум. Жизнь никогда не предупреждает о неожиданных поворотах. Вот сука. – Ч.. – Голос садится - ..что ты имеешь ввиду? – Бум. Может быть, однажды, ранним утром, когда надорванное сердце устает быть жертвой и трепыхаться, когда душа порвана на мелкие лоскутки и, в общем-то, терять практически нечего. Когда из-за пережитых истерик, прочитанных строк и открывшегося потока истины, вдруг перестаешь строить стены. На миг или вечность. Просто так. Глаза в глаза. В одной пустой комнате. Может быть... – Мэтт я... – Не дает ответить. Паника. То ли хочет заткнуть, замазать собственный вопрос, то ли сказать что-то. Дергается бессмысленно, пойманная на крючок эмоций – Я... – Пауза. Каменный язык. А вот теперь... бежать.
Вскакивает с кровати. Резко. Неожиданно. Подбирает одеяло. Хлопок двери. Снова тишина.
Она оставливается в пустой кухне с огромными влажными глазами. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Такие звуки сердцебиения, перекрывающие все кругом, включают в кино. Но это жизнь. Не поставить на стоп.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

7

Падает на подушку словно послушная кукла, не издавая не звука. Чинно, бездушно валится рядом. Неужто усталость настолько велика, что даже не возмутится? Он-то готов был получить резкий толчок в лоб, выговор или нервный побег с кровати. Опять удивляет, опять невозможно предугадать. Голова неподьемным грузом вдавливает в мягкую поверхность. Медленно тонет. Кажется, что потолок ходит по кругу, изредка сужая стены. Зрение ни к черту. И дело не в испорченных глазах. Спать надо больше, да и только. Хотя, взгляд умудряется сфокусироваться на персоне напротив. Определенно синяки под глазами. Не упрек, не подумайте. Ей они идут. Да, что уж там, Рона даже с шухером на башке, растекшейся тушью и разбитой губой бы вызывала в нем неизменный трепет в груди. А тут какие-то жалкие круги под глазами.
Жизнь наша, такая хрупкая, если задуматься. Бездарно тратим время на сомнения, упускаем заветные минуты из рук, когда все может исправить пресловутая искренность. Пара слов, панический страх и все закончилось бы. Но Дэвидсон словно получая удовольствие от своего молчания, оставался в стороне, изредка подавая сигналы бедствия, намеки, безмолвные просьбы. — Если бы я только знал, — Шепотом, еле слышно произносит блондин. Точно не для себя. И смысл распинаться на эту тему? Что не сказать, прозвучит как неоспоримый нонсенс. Может быть, в момент принятия решения он бы и смог пояснить логическую цепочку, позволившую счесть выбор достойным, но, очевидно, сейчас это было ему недоступно. Кладет руку под щеку, чтобы улучшись поле обозрения. Теперь он видит не только половинку сестрицы, зарывшейся в подушку напротив. Там, вроде бы, глаз и прижатая щека. Забавное зрелище, если подумать, хоть Мэттью и не заливается смехом.
Опять без ответа. Как же бесит. Однако, блондин покорно проглатывает появившийся комок разочарования. Видимо, побаивается отказать, чтобы не разбить в конец изодранное сердце. Стоило быть решительней, в конечном итоге, у него не слишком много внутренностей невредимо, чтобы церемониться из-за какого-то вечного ноющего мотора. Омерзительный орган. Вечно больной, кровоточащий. Бьется о грудную клетку почем зря, доставляя лишь нездоровые муки.
Колкие удары. Спазмы в районе левой стороны тела. Кажется, будто прикосновение ненавязчивое желание донести всю важность сказанных слов. Если бы только это. Сжимает чуть сильнее, вслушиваясь в собственный голос, выжидая фальшивых нот, чтобы порицать себя оставшуюся вечность. На удивление опусов и провалов. Ровный, еле слышный хриплый звук. Привычные утренние мотивы, которые можно услышать от Мэттью. Странно, за редким случаем приходилось болтать с кем-то в кровати. Просто лежать, пусть страдальчески изнуряя себя присутствием центра притяжения, но не беспокоится об остальном мире. Забываться, теряться в собеседнике. Когда вообще он отрывал свое сознание от реалий? Вечно на связи. Надо что-то с этим делать.
Вопрос словно удар по затылку. Приземляет, вызывая предсмертный ужас. Говорить? Боже упаси. Вдыхает в миг испарившийся воздух, цепляясь за остатки рассудка. — А люди бывают как-то по-особенному дороги? — Ухмылка, взгляд куда-то в сторону, в поисках точки опоры. Промах. Не за что зацепиться. Летишь себе безнадежно в глубокую яму, считаешь секунды до того, как встретишься с твердой землей. Ясное дело, надежды на спасение чудесным образом нет. Только глупец будет мечтать о волшебной перине в такой ситуации, Мэттью-то уже наученный многочисленными шишками. И как не умер еще? — Если так, то, — Замолкает, а затем еле выговаривает. — Не знаю, что бы я делал, если бы ты полностью пропала из моей жизни. — Меланхолия? Депрессия? Самоубийство? Последнее на вряд ли. Дэвидсон был из тех отщепенцев, которые с гордостью принимали удары судьбы, терпя, прикусив до крови кубу, любые издевательства как над душой, так и над телом. Потерял бы рассудок, но не покинул вселенную. Он не верил в Бога, в рай и воздаяние за добрые дела. Забыть о Роне - непростительная роскошь. Именно поэтому он бы выбрал скудное существование. Пока жива память, они еще могут быть вместе. В фантазиях, мечтах. Хоть где-то.
Не отводя взгляда, смотрит на бледное лицо, в тщетных попытках прочитать неслышный крик. Сердце сбивает ровный несколько ускоренный ритм, а горло предательски сдавливает. Будто в такт неровному стуку барабанов, он пытается впитать каждый звук. Что она скажет? Разум истошно кричит несуразные идеи, вызванные призрачными надеждами. Нет. Не может быть. Кажется, миг и она наконец снимет возрастающую истерию в сознании, но Ру всегда сбегает в последний момент. Всегда выставляет злосчастную точку с запятой, заставляя читателя упиваться муками и слабым голосом разума. Удивительно, с какой скоростью Дэвидсон вскакивает с постели, словно не провел в ней бессонную ночь. Чуть не падает от резкого головокружения. Справляясь с отказывающим исправно работать телом, кидается к джинсам. Не хватало пугать ее практически раздетым видом. «Господи. Опять. Что ты опять сделал?» Предположения растут с неизмеримой скоростью. И ничто не подходит под неприкасаемый замок потемок разума Роны. Опять неясно, опять потерян. Натягивая штаны, выскакивает рывком из комнаты. Славно, что хотя бы не убежала на улицу. Презабавное было бы зрелище, если не настолько драматичное.
Вдох. Выдох. Сердце подступило к глотке вызывая мерзкие ощущения, будто оно собирается выскочить. — Что случилось, что? — Настойчивым движением разворачивает девушку за плечо, получая дозу ледяного душа. Слезы? На ее глазах выступают слезы? Он совершенно разбит и измучен. Рот открывается, а слова пропадают, словно Урсула похитила привычный голос. — Пожалуйста, — Брови сходятся в нахмуренной гримасе, излучающей неподдельную боль. В очередной раз он сам того не понимая что-то натворил. Придурок. Остолоп. Бесит. — Что я вечно делать все черти как. - Взгляд нервно бегает. — Почему опять все так происходит? — Дрожащий шепот. Выстрел. Мозги по стене. Акт завершен.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

8

Если бы. Если бы это был конец. Ру потянула кусочек одеяла, чтобы мерзкий холод кухни не заползал под кожу. Но предательская дрожь овладела телом не из-за перепадов температуры. И это не драма. Но не комедия. Она хотела бы выскочить на улицу, в лучших традициях кино, но была бы не собой, причинив еще больше боли человеку, которого любит. И, наверное, это нормально, выбиваться из собственных рамок поведения, когда дело касается чувств? Иначе не объяснить надломов характера. Этих передозов эмоциями. Этих попыток не усогубить, но уничтожить. Хочется спросить себя, кем ты стала, Ру? Но топот ног брата уже несется следом. Конечно. На что она надеялась? На то, что Мэтт перевернется на другой бок и ляжет спать, может быть? Смешная, ей Богу.
Последний раз за край ткани. Выдох. Он хватает её за плечи и разворачивает к себе, глаза в глаза, это слишком жестоко для того, кто только что чуть было не признался в страшном. – Прекрати, - Она пытается сделать голос холодным, но тембр сломан. Кажется, кто-то простывает от недосыпа, отсутствия пищи и холода. Это сейчас не так важно. Есть болезни похуже. Вылечиться от которых сложнее, чем от гадкой простуды. – Перестань, - Закрывает глаза. Не может смотреть, как он в очередной раз ломает себя на куски, выпячивая больное. Это не Мэтт. Не тот веселый, счастливый парень, которого она знала. И это результат ЕЁ поступков. – Нет твоей вины ни в чем, - Делает шаг назад. Решительно. – Всё происходит из-за меня. – Давай же Ру. Вернись. Приди в себя. Стань адекватной, стань голосом разума и прекрати защищать собственную шкуру. – Из-за меня. Не перебивай только, – Дергает плечом, окончательно стряхивая его ладонь с себя. Может, надеется, что если повторить несколько раз, до него дойдет, что это не банальная попытка взять вину на себя, а истина?
Оглядывается, но не находит вина. – Ты допил его, - Роняет пусто. Сейчас бы пригодилось. Она воображала себе разные роли. Когда она будет жертвой или агнцом. Когда однажды он приведет невесту и доведет её до отчаяния жгучей ревностью. Но драмы нет. А она – просто кусок окаменевшей глыбы. Реакция на стресс или реальность? Нет ничего, кроме вертолетов в голове. Знаете, если долгими годами травить себя мысленно, можно выжечь нутро почище кислоты. Драмы нет. Она просто приходит в себя после бабочек.
Одеяло явно мешает. Ру не хочет прятать глаз, потому что это не правильно. Это не в её характере, ломаться как сдобный сухарь и парить всем мозги заворотами своего поведения. Странно, что в последнее время это забылось. Жаль, потому что тогда не было бы всех этих перипетий, что доводили несчастного брата до отчаяния.
Вдох-выдох.
Давай. Реши это одним разом.
Нельзя мучить людей. Просто из-за того, что боишься услышать страшное. Даже когда знаешь, что услышишь. Нельзя. Люди не марионетки, и не котята, и не животные вообще. Даже при полном безразличии, у них всегда есть чувства, которые можно задеть и оскорбить. Невнятно, не объяснив причин, можно причинить человеку не заслуженную боль. Ведь никто кроме нас не виноват в наших же чувствах. И уж тем более, никто никому ничего не должен.
Хочется найти точку опоры, потому что ноги не держат совершенно. Слеза срывается по щеке, приходится достать руку и смахнуть. Пусть смотрит. Хватит. Хватит ломать дешевую комедию, и ничего не стоящую драму. – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Я не нарочно, правда, - Извинение. Снова. Она чувствует вину всей кожей, за каждое испорченное настроение. – Я стараюсь, но... я думаю, что я всегда буду тебя обижать. – Господибоже, опору, вина. Трясет. – Так вышло.
Ты сможешь объяснить, давай. Перестань издеваться. Перестань убивать всё живое как ядерный взрыв. Прекрати.
- Я думаю, что теперь уехать надо мне. – Нелепый кивок головой, непонятно, что он обозначал. Жесты и слова немного не совпадали. Для рохли Ру это было нормальным явлением, особенно, когда она нервничала. – Я давно хотела. Теперь моя очередь. Правда... совсем по иным причинам.
Пытается собраться с силами и обойтись без главного. Но одного отречения мало, для того, чтобы Мэтт отпустил. И если так, то... может быть ему станет противно от неё, когда он услышит правду. Ей будет больно, за то он будет знать причину и перестанет мучиться так жестоко.
Монолог прерывается резким поворотом к раковине. Подрагивающей рукой, Рона открывает кран, другой держит задолбавшее одеяло, устало выдыхает. Она набирает в ладошку немного воды и протирает лицо. Никогда не знала, что опустится до такого. Сначала до глупой любви. Потом до скотства, с которым терзала человека. А теперь до бесчувствия в выборе слов. Пора завязывать с сентиментальностями. В идеале, просто прогнать. И дело  с концом. Но она слишком хорошо знает Мэтта, который сожрет себя мыслями. Рона сцепила зубы и заговорила громче, быстрее и очень четко. Бери блокнот и стенографируй, Мэтт. – Знаешь, ты был прав. Мы не кровные родственники. И... мне жаль, что я осознала это слишком явно. – Вдох-выдох, разворот. – Это я всё убила. Я стала озлобленной и циничной. Поэтому тебе пришлось уехать, я знаю, но все равно винила тебя. Это было подло и эгоистично. И, я не имела никакого права винить тебя. Если бы со мной обращались по-скотски, я бы тоже всё порвала. Я лишь... хочу чтобы ты понял, я не права, и твоей вины в этом нет. Так что прошу, не надо быть таким искренним со мной, это заставляет меня ненавидеть себя. – О, как она старается не проявлять слабости. Лицо каменное, будто бы читает прощальное слово над могилой друга. В общем-то, так и было, как друга она его потеряет. – И жалости мне не надо. Если хочешь помочь – отпусти. И если сейчас ты кинешься просить прощения за то, в чем не виноват, я могу ударить. Я чудовище, ты всегда это знал. И..извини. – Шаг к двери. Решительный. Только бы хватило сил. Там на улице она сожжет себя. Но надо сил, чтобы уйти. – Мне надо просто уехать. По разным сторонам нам будет лучше. Я соберу вещи. – Снова по кругу, как зомби. НОЛЬ ЭМОЦИЙ. Никакого трепета влюбленной дурочки, никакого сочувствия, не так, как представляли, зато прямо. Она хотела просто быть честной, иначе это не закончится – его боль, непонимание. Она так и не поняла, что в несвязной околесице длинных предложений, не сказала главного. Но душа наизнанку, так что, думать уже не выйдет. Уйти. Скорей. Закончить. До того, как станет безвольной рабой бабочек или убьет того, кого любит всей душой. Рона Дэвидсон не создана для трепета, в её руках все трепетное бьется и дохнет. Пора было выучить это наизусть и не браться за то, на что нет сил от природы.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

9

ET DE LONGS CORBILLARDS, SANS TAMBOURS NI MUSIQUE,

DÉFILENT LENTEMENT DANS MON ÂME; L'ESPOIR,

VAINCU, PLEURE, ET L'ANGOISSE ATROCE, DESPOTIQUE,

SUR MON CRÂNE INCLINÉ PLANTE SON DRAPEAU NOIR.

Барабанная дробь бьет по перепонкам. Бам. Бам. Наверное, когда твой мир летит неумолимо в пропасть, все же проскакивает надежда на пульт, что позволит перемотать обратно, избежав полного краха. Увы. Это стремительное падение и есть точка невозврата, когда даже всесильные боги отворачивают взор в омерзении. Вы думали, что сердцу уже не под силу очередные муки? Смешно. Стойкий орган готов принять даже самый тяжелый удар. Покорно склонив изуродованный лик. Кажется, словно дотронулся до дна, разбив все тело в дребезги. Всего лишь репетиция перед финальными аккордами, которые некто безжалостно исполняет на струнах души.
Стоишь как вкопанный. Ни шевельнуться, ни вздохнуть, будто разом воткнули стрелы в каждый миллиметр тела. Уже не больно. Мертвенно-спокойно на душе, практически убито. Хотя, может он просто научился игнорировать скрежет в грудной клетке? Вероятно. Кровоточащее нутро не смогло бы залечить раны столь стремительно, а вот разум вполне осознал критическую ситуацию. Отключил мысли, вырвал под корень чувства. Не чтобы забыть, а чтобы иметь возможность дожить до вечера. Голос слабый, а значит стоит ждать выстрелов вплотную. Все внезапно обретает очертания. Размытые силуэты возвращают маски кошмаров, а звуки доносящиеся до слуха разрывают рассудок. Словно от него еще что-то осталось. Боже, боже, дорогой Мэттью, если бы ты знал, какая лошадиная доля страданий выпала на твою душу. Ничто не кончится сейчас, завтра, в ближайший месяц. Твоя любовь будет убивать тебя изнутри, без анестезии резать внутренности. Но ты бессмертен, в понятном лишь тебе смысле. Будешь терпеть очевидные унижения, сносить побои без прикосновений, пожары устроенные на бережно взращенном поле мечт. Таков ты по своей натуре. Пусть принимают за слабость, мягкотелость и отсутствие воли. Глупцы. В тебе твердит упорство без конца. Справлюсь, переживу, откроюсь. Оно погубит, измучает тебя. Но кому какое дело? Встаешь, глотая соленую красную жидкость, что беспрестанно душит. Слушаешь, впитываешь, в бесконечном цикле падая на колени и поднимаясь из последних сил. Не боишься, что как-нибудь их не хватит?
Но, — Взгляд потерянно смотрит сквозь укутанное в одеяло тело сестры. Слова быстротечно утекают. Нет сил продолжать. Он смотрит прозрачными белками, будто вовсе уже не находится в этой комнате. Нет ощущения дежа вю? Сейчас хуже. Это не потоки топящей воды, не ядовитый дождь, не смерч сметающий все на пути. Бессмысленный глухой крик о помощи. Ясно ведь, что никто не услышит. Пройдут мимо, даже не обернувшись. Наш мир так устроен. Сборище слепцов и палачей. А он был прав. Несмотря ни на что. Не будь его в жизни Роны, все было бы иначе. Без лишних слез, трагедий и драм. Так было бы лучше. Для нее. Что же до Мэттью: он бы предпочел оставить каждое воспоминание, бережно храня их на пыльных полках разума. Вы поразитесь, но спроси вы его о желании пережить утро с самого начала, он бы без толики сомнений согласился. Каждый момент. От блаженных двадцати минут сна и внезапного пробуждения, до полного разрушения песочного замка надежды.
«Уехать.» Отзывается эхом впервые за несколько минут. Опять оцепенение. Почему нет сил, когда нужно кричать, молить изменить бессердечное решение. Где обещанное перемирие? Где найти живое место на пепелище из отмерших нервов? Лучше розгами по спине. До мяса, больного вопля. Это лучше чем слушать невыносимый бред сознания Роны. Чушь. Не смыслящая ничегошеньки девка. Неожиданно слова издевательским смехом звучат на задворках отрывков мыслей. Мэттью бы продал душу дьяволу, если бы тот хоть на миг смог осветить те фразы табу, которые приводили цепную реакцию в действие. И пусть в конце пути ждали бы муки нескончаемые, они казались безобидными в сравнении с фразами выворачивающими наружу всю чернь из сердца.
Нет, это не просто разрушительный гнев. Явная ярость закипает в глазах Дэвидсона и только совершенно потерянный человек не заметить закипающей крови, отражающейся гримасой боли вперемешку со злостью. — Прекрати. — Рыком выходят слова. Он никогда не повышал тона на нее. Никогда не позволял себе менять тон, сообщая серьезные новости. Это не относилось к смеху и шуткам, однако, когда речь заходила о чувствах и прочей несуразицы, блондин оказывался олицетворением нерушимого покоя. Строит из себя бездушную. Слишком уж явно. Осточертела эта игра в «Том и Джерри». Расставляет ловушки, а он покорно натыкается на них, завидев издалека. — И чего ты добьешься этим!? — Голос переходит на крик. — Поможешь нам? Или себе? — Комната оглушена, я уж молчу о состоянии ушей собеседников, которое, как я предполагаю, вряд ли стерпит натиск эмоций. Увы. Крошить кости без малейшей реакции или намека на страдания подопытной мышки, заведомо проиграть пари на «кто первый сдастся». И почему бешенство вызывала в нем слезы? Опять. Как же достало рыдать изо дня в день. Сколько еще раз прийдется разламывать ребра, показывая сгнившее нутро во всей красе? Знаете, порой, ничего не остается, как падать. Опускать руки и принимать поражение. Когда больше нет ни надежд, ни мечт. Пустошь, глушь и черная дыра посреди груди.
С треском половиц он становится на колени. Поражен. Убит. Смотри, девочка, что ты сделала собственными руками. Разводит кисти в стороны, неотрывно смотря в лицо сестре. Слеза за слезой льются. Уродливо, низко. Но нет больше сил быть прекрасным Мэттью. Счастливым, стойким и вечно хохочущим. Нечего здесь смеяться. Разве что строить белый крест на могиле. — Этого тебе хочется? — Голос надменно срывается, скрипом произнося последнее слово. — Хочешь убивать. Вперед. Выходи из квартиры, собирай мои вещи из родительского дома и никогда, прошу, никогда не напоминай о себе. Тогда я пойму, возможно, что тебе глубоко плевать. Тогда, может быть, я перестану надеяться, — Опять срыв. Поджимает губы, отводя глаза в сторону, словно испуганный щенок. Жалкое зрелище, ей богу. — Только не надо говорить, что делаешь нам будет лучше. Тебе. Не мне. — Ядовито, испуская последний вздох. Он понимал, что надежда на старых, добрых Мэттью и Рону исчезла в секунду, когда он храбро сел на самолет в Сиэттл. Маленькая ошибка отозвалась катастрофой на всей жизни. Но ведь за все приходится платить, и наш светловолосый герой трагедии не исключение, как бы вам не хотелось спасти несчастную его душу. — Я прощаю тебя, Рона. За все злость, которую ты выплескивала на меня. — Тише, скрипя шепотом. — Но твои попытки решить как мне будет лучше худшее из решений. В этом будь уверена. — Колени болят, руки опускаются. Казнить нельзя, помиловать.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

10

It's caving in around me
It's tearing me apart
It's all coming down around me
Does anyone anyone care at all?
I will never be, what you want me to
You pull me under
I pull you under

Это история о том, как бревно стало королевой драмы.
Серьезно. Только посмотрите. Человек, напрочь отрицающий сильные эмоции как факт, как способ общения, сейчас стал причиной всемирной катастрофы. Ураганы, бури, цунами – чушь собачья в сравнении со взрывом человеческой души. Это так жестоко, быть настолько фанатичным в достижении одной цели, чтобы крушить всё на своем пути без перебора. Поймет ли она? Осознает ли? Девочка, остановись.
Ноги едва держат. Мозг отказывается сопоставлять факты. И если нормальные люди дают себе время осознать ценную информацию, то двое в комнате как-то неудачно перескочили этот пункт. Fuck logic!
Жесткий голос Мэтта прорезает слух. На мгновение, Роне кажется, что её уши слышать звуки впервые в жизни. До этого она была словно глухая, словно жила во всем мире. Шутка ли? Быть искренними друг с другом много много лет подряд, но прятать ровно два темных угла души, бездарно делая вид, что тайных комнат нет. – Не кричи. – Главное, чтобы не вышло жалобно. Чертов охрипающий голос. – Я сказала, не кричи на меня. – Черта с два. Довела – терпи. Давненько они не были самими собой друг перед другом. То есть – никогда прежде. Ни в минуты чистых детских откровений, когда привязанность была в зародыше и пряталась за колкими шутками, забивалась детским задорным смехом. Ни в старшие годы, когда стало очевидным то, что они все равно пытались скрыть. Кому на милость? Кому? В угоду родителям? Чушь! Когда люди любят друг друга, они готовы пройти сквозь все отрицания, только бы держать друг друга за руку. Кто бы и что не говорил. Эти молчали. До последнего, до победного. Когда рука дрогнула и несколько выстрелов не закончили пол жизни притворства одним нервным срывом. Так не плевать ли на детали? И раз уж на то пошло... – Ну, ты же помог! Нам или себе? – Она не хочет его кривлять, но выходит попугай. Полно те, батенька, сейчас Рона думает только об одном - Человек собравший вещи и сваливший в Сиэттл не может упрекать меня в неверных решениях, - Она всё видит. Как он падает на колени. Как его голос крушит некрушимое. А лучи рассвета заставляют слёзы стать заметными. Им больше не спрятаться во тьме ночи. Ни от друг друга, ни от себя самих. И только уставший Господь знает, плохо ли это, на самом деле. Зато Рона... Рона приходит в ярость. Да-да. Девочка-смертница, не иначе. Злость Мэтта выдергивает из неё чеку. Не потому, что он повысил голос, не потому, что он не имел на это право, ведь имел, а потому, что долгими годами всё это замалчивалось слишком тщательно, чтобы теперь говорить о настоящем. Вот так просто. Пусть даже на коленях. Среди моря слёз, которые ранят, ранят как пули. И нет никаких bulletproof. Каждый выстрел точно в сердце. Сто очков. Бинго! Её начинает колотить совсем.
Костяшки пальцев, сжимающих одеяло, белеют. Он говорит, она сцепляет зубы. До скрежета. До неистового желания заорать в пустоту так, что все тут сметет ураганом к чертовой матери. Жаль, что она не Элли. Домик не унесет в Канзас. Волшебник страны ОЗ не подарит никому мозги. А сердца они и сами выкинут за ненадобностью. – А ты надеялся? – Нет, Мэтт, это только начало. Не выдыхай.
Шаг ближе. Жжет как огнем. Но та половина, что охвачена гневом, побеждает ту, что питает бесконечную нежность и желание прекратить ломать стулья. Что-то внутри надломилось. И даже не сегодня, даже не сейчас, когда она увидела это существо на коленях. Давным давно, пройдя сквозь бессонные ночи. – Надеялся на ЧТО? – Никаких рикошетов. – На то, что я трансгрессирую в Сиэтл и лягу в кровать между тобой и твоей невестой? – Её лицо перекошено гримасой злости. Если Рона чего-то не понимает, она начинает злиться. Шаг ближе. Край одеяла выскальзывает, и Рона нервно откидывает его, оставаясь в одной футболке, еле прикрывающей бедра. Это уже неважно. Маленькое, бледное тельце дрожит, но не гнется. Шаг ближе. Глаза расширяются в удивлении. Слова Мэтта не понятны её логичному сознанию. Что-то пошло не так. Когда что-то идет не так, люди выясняют причины. А он собрал свои чемоданы и смотал. – То есть... погоди... – Голос утихает. Слёзы то катятся по щекам, то перестают. Рону не волнуют телесные реакции. Подкошеные худые коленки. Ни-че-го не важно. Сдохнуть морально, убить морально его, но дойти до истины. Рона нелепо утирает нос тыльной  стороной ладони, чувствуя противную влагу на коже. – То есть ты... – Усмешка. Непроизвольная. Организм и мозг существуют отдельно, правда. – Ты хочешь и дальше решать сам, я правильно понимаю? – Она наклоняется так, что их глаза оказываются на одном уровне. Его лицо, его любимое ею лицо в слезах. Должен был быть нокаут, но она всё еще стоит на ногах. Её лицо. Бледное, с кругами под глазами, красными пятнами и такими же слезами. Нокаут, Мэтт? Кто бы мог подумать, что она окажется сильнее? – Сначала решил уехать. Потом решил приехать. Потом решил править наши отношения, молча, как... как  статью в Википедии что ли? Эта статья или раздел нуждается в переработке, мать твою, Мэтт, так что ли!? Замазал и всё нормально!? – Бум-бум-бум. Бум-бум-бум. Это был бы хэдшот, но злость уходит вместе с криком, на который сорвался голос. И Рона тут же падает на колени перед ним, даже ниже. Она шлепается голой задницей на холодный пол, боком к брату и подбирает ноги под себя. Холодно. Это все, что чувствуется в итоге. В паре сантиметров от его фигуры, что-то внутри не позволяет уйти, хлопнувь дверью. Что-то внутри отчаянно хочет умирать рядом. Вдох. Выдох. Всё. Голос стихает. – Делай, что хочешь. Если тебе так лучше... - Fuck logic. Just fuck it. Not a big deal. Пальцы поползли к дурацкому браслету от Тиффани и бусинки затарахтели, заполняя мертвенную тишину. Шепот. Совсем шепот. Такой контраст на фоне предыдущих воплей. - Я тут посижу тихонько, а ты решай, только не кричи так больше, ладно? Не кричи, пожалуйста, больше,-  Опускает глаза в пол и не может сдержать обреченного всхлипа. Вот теперь постэффект. И отказ системы. Отказ системы. Отказ системы. Силы кончились. И только бусинки на браслете, тарахтят, как очумелые.

Step away from the edge, I'm coming down.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

11

Добро пожаловать на самое дно, как и обещали. Конечно, на пути в пучину отчаяния, страданий и боли, мы делали паузы, полагая, что достигнуть нулевой отметки до столкновения невозможно. Приносим свои извинения, так как, по всей вероятности, глубокая яма расширяется ежесекундно словно вселенная. Но скорость падения нашего героя была завидной, так что, теперь он разве только удаляется от поверхности вместе с прогнившими остатками остальных, кто имел счастье познакомиться с черной дырой без надежды, без спасительного луча.
Ненавидит себя. Искренне, без притворств и ложных показаний. Склонных к самобичеванию стоит отвести на курсы разрушения собственного сознания к Мэттью. Бесспорно подскажет пару-тройку способов превратить жизнь в сток дерьма вперемешку с розовыми мечтами на взаимность. Страшное зрелище, которое, кстати, не советую наблюдать даже имея солидные заверения от психолога на счет стабильности психики. К слову о ней, кажется, у Дэвидсона она была вырублена под корень, безжалостно стерта и выброшена за ненадобностью. Второй раз. Черт. Это второй раз, когда он срывает голос в истошном вое. Надо прекращать, иначе, недолго пустить пулю в лоб от переполняющего омерзения к своей персоне. Поверьте, это ни в коей мере не шутка. Отвратительно чувствовать свое тело, смотреть в зеркало, слышать собственный голос. Стереть фальшивый аккорд из симфонии жизни, пожалуй, лучшая для него судьба.
Нечего расстреливать уже здесь. Извернувшись в непонятную позу, наконец сползает, опираясь спиной об какой-то из многочисленных шкафов. Ни злости, ни гнева. Словно его вытряхнули наизнанку. Безмолвный, практически тупой взгляд вперед. Словно она кричит в пустоту. Но Дэвидсон всё прекрасно слышит. Записывает претензию за претензией, мысленно вырисовывая древо уродства своей души. И зачем так часто повторять об этом? Сиэттл. Сиэтлл. Этот город не собирается его покидать даже после запакованных чемоданов, спешного «прости, прощай» и вылета первым рейсом в Бостон. За все годы, что Мэттью провел под покровом мегаполиса, он так и не нашел ничего родного в пустынных высотках. Бесцельно бродил по серым кварталам, лишь затем, чтобы распрощаться с ними навеки. Скажите: «Зато, какой рабочий опыт!» Не гневите богов, он плевать хотел на карьеру. Важны лишь кошмарные метаморфозы, что потерпела Рона. Остальное - ненужные дополнения в безликой жизни. Страдания, да муки, и когда они соизволят сменить черную полосу на белесые краски?
Она, несомненно, была сильной, когда дело заходило о причинении боли. Мэттью словно сломанная игрушка складывался вдвое, терявшись между саморазрушением и резкими желаниями искупить весь список грехов за последние двадцать шесть лет. Жаль огорчать его новостью - в мире никто не примет прощений. Их не бывает без наказаний. Увы. Да и что скрывать? За последнюю неделю терпение медленно подвергалось испытаниям, пока не испарилось в очередном спазме в районе сердца. Он чувствовал, как стены неумолимо восстанавливались. Ему нужен был этот щелчок, срыв на самого близкого человека на планете, чтобы найти мощь сопротивляться пагубным желаниям, крушащим все на пути. А кто сказал, что цена будет мала?
Рона сидит перед ним, отчаянно упиваясь всхлипами, в которых виноват именно Дэвидсон. Хочется встать, вручить ключи и вновь сбежать. Это было бы проще простого. Но не сегодня. Никогда больше. Хватило одной попытки исправить все собственным исчезновением из семейной жизни. — Не буду. — Шаткими нотами вырывается из глотки. Глупая картина. Голый торс и еле закрытая девица на кухонном полу в слезах. Никакой извращенный художник не увидел бы в этом толику романтики. А я вот вижу, как это ни печально.
Ничего не нормально. — Упираясь головой в дверцу, Мэттью поднимает глаза к потолку. Удивительная способность высвобождать эмоции, вновь обретая облик невозмутимой стены спокойствия. Хотя, она работала лишь подле Роны. Вероятно, глубокое чувство вины полировало рассудок как нельзя кстати. Если бы только еще обзавестись кнопкой перемотки на моменты душевной слабости. — И уезд в Сиэттл, и моя ссора с отцом, попытки сделать вид, что все отлично. Это настоящая катастрофа, которую, — Ядовитый смешок направленный на себя. Ухмылка. — Я тщательно создал из-за собственной трусости. — Черт возьми, даже находясь в полуметре от нее, Дэвидсон сомневался в том, что попытайся он дотронуться до девушки, получил бы заслуженную пощечину. Серьезно. Она все еще не врезала ему? Чудеса в решете.
Однако не стоило забывать, что пусть он прославился поверженной Снежной Королевой шавкой, бесстрашия ему было не занимать. Да и чего бояться, когда некуда спасаться от стихийного бедствия, охватившего весь периметр кухни и гостиной? Не поднимая пятой точки с пола, блондин двигается на встречу измотанной душе. Родной душе. Нависая над ней, словно рок, заключает в тюрьму из согнутых колен. Если сия картина вам неясна, представьте себя на месте несчастной. Слева нога, справа нога, а впереди сомкнутые колени, на которые нарушитель пространства оперся руками и наглая рожа, печальная конечно, но это не меняет её другого перманентного состояния. — Это глупо. — Прикусывает губу. И почему в последний момент, неожиданно, страх пропадает? В душе разгорается внезапная смелость, заставляющая двигаться вперед, отчаянно сметая препятствия, в ожидании тяжелых последствий. — Я прошу тебя не уезжай, не хлопай дверью. Просто, дослушай меня, а если что, я самостоятельно перестану беспокоить по праздникам и врываться в твою жизнь беспардонно, как делал это всегда. — За что мы причиняем самую великую боль тем, кем дорожим больше всего? Человеческая безмозглость не знает пределов, ей богу. Но, сейчас, речь совсем не о скудных умственных способностях населения земного шара. Зря они сбежали, зря он помчался за ней на кухню. Стоило опасаться как огня этого долгожданного «наедине». Почему? А вы не видите, что произошло? Следите дальше, ведь, велика вероятность, то ли еще будет.
Я бы очень хотел иметь возможность все под чистую стереть, переписать. Без лишних ссор. Было бы посимпатичней, — Тусклый смешок. Сердце резко щемит. Пора. — Я наделся, что каким-то чудом, ты ответишь взаимностью на чувства, — Сжимает веки, делая глубокий вдох. Хуже чем в средней школе. — Выходящие за границы семейной привязанности. В которых признался Майклу. И, о которых, говорю тебе сейчас. — Он прекрасно знает ответ, который получил вчера. Но несмотря на заведомый проигрыш, что-то заставляет держать себя в руках. Слабая вера в то, что такая искренность позволит хотя бы не оставить темное бельмо на памяти сестры. Взгляд на заплаканное лицо. Выдох. Капитуляция.
Сколько планов прокрутил он в голове, сколько сценариев. Но ведь никогда не знаешь наверняка, что последовательность не даст сбоя? Вот и сломалась хронология. Без излишней красоты. Сухо и одновременно чувственно, он положил голову под гильотину. Что же ты сделаешь, отпустишь рычаг или бросишься спасать?

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

12

Every endless night
Has a dawning day
Every darkest sky
Has a shining ray

Хуже не куда. Хуже не куда? Что, правда? Она тоже так думала. Сползла на пол и думала, что хуже, чем есть, уже просто не существует в природе. Довела здорового, позитивного мужика до слёз. Психодел, везде психодел, в по центру сидит простое бревно – королева драмы. Так не бывает! Кричит сознание. Но так и есть, шепчет жизнь. Голова кружится, мутит, подташнивает, печет в гортани – и всё разом. Если собрать все нервные срывы Дэвидсон за всю жизнь, они не покроют и трети того пиздеца, который произошел вот тут, только что.
Но, поверьте, если в замкнутом пространстве вас двое. И второй – Мэттью Дэвидсон... автор иронично разводит руками. К слову, вышеупомянутый уже ломает систему. Вместо того, чтобы сделать “что угодно!”, он берет вариант, который скудный мозг бревна даже и придумать то не смог. Наверное, от неожиданности, Рона не успела ни воспротивиться тесному приближению, ни понять, что происходит, ни даже прикрикнуть. Когда колени брата (боже, теперь это звучит саркастически), сарраундом окружили её худое тельце, ей мгновенно стало дурно и тесно. Очень тесно. Если Мэтт хотел её смерти, то цель близка.
И всё бы ничего. Но он же заговорил. Заставил несчастную молчать и слушать. Молчать, слушать и ощущать его чертовы колени. Такие теплые по сравнению с полом, на котором она сидела, какие-то излишне родные, раз уж на то пошло. Забавно, что это бледное тельце даже на исходе своих физических возможностей, все еще отзывалось какими-то невнятными импульсами от прикосновения. В оцепенении, Рона так и замерла на месте, почти послушно глотая обрывки его слов, которые только могли достигнуть слуха сквозь толстый слой гулких ударов сердца, что разогналось вновь. Слишком. Тесно. Что он там говорит? Что? Чтооооооооо?
Ру тоже прикусила губу, почти в отчаянии, потому что то, что делал с ней сейчас этот придурок было во сто крат хуже любого ора и крика, и ведь он знал! – Сволочь, - Вы удивитесь этому тихому, слетевшему слову, где между фразами  “Без лишних ссор” и “Было бы посимпатичней”, и решите, что она, должно быть, сошла с ума. Почему? Это не выглядело ругательством. Нет. Рона только дёрнулась отчаянно, а слёзы моментально перестали литься и даже озарились каким-то странным блеском. – Хватит, - О, этот тихий тихий шепот, еще одна попытка вырваться, но он сильнее. Сильнее, больше, настырней. Как же глупо было с её стороны ожидать пощады. Патетики или долгих умных диалогов. Да-да, она слышит про Майкла, но за это он получит позже. Сейчас было важно другое. ДРУГОЕ. Он же трепал её. Трепал намеренно. По-садистски. С особым удовольствием, в чем лично Рона и автор не сомневаются ни минутки. – Скотина, - Если Мэтт видит её лицо, то поймет, что ни с какими гадкими ругательствами эта череда восклицаний не связана. На лбу девушки появляются сосредоточенные морщинки. Её ноздри смешно раздуваются, видно, как Ру сильнее сцепляет зубы, гневно шипит и хочет не_смотреть в глаза почти отчаянно. И если она сейчас и заплачет, то только по одной причине – ОНА ХОЧЕТ ЕГО СОЖРАТЬ. Видно, что она слышала каждое слово, несмотря на то, что усердно дергалась всё время, что он говорил. А еще видно, как её щеки разгораются пожаром, и она никогда не умела скрывать своих реакций, право слово, достаточно глянуть в глаза. НО ЭТО ЖЕ МЭТТ. – Пусти меня, - Колени. Колени. Везде его колени. Они кругом. Теплые, сильные, наглые колени. – Пусти меня, я хочу тебя ударить.– Знаете, наверное, эта картина стоила какой-нибудь отдельной номинации на Оскар. Быть может, лучшая сцена признания в любви двух баранов?
Не смотрит в глаза. Намеренно. В угол комнаты, сквозь стены на весь итальянский квартальчик. Куда угодно, но не в глаза. Сейчас же. Хрен ему. Скотина. Садист. Он всё знает сам!! Разве это не очевидно?
Как только Роне удается высвободить желанную руку, по кухне разлетается жирный шлепок. Обидный? Конечно. С должной киношной патетикой и, уж поверьте, достаточной для жгучего покалывания силой. Но...
Если Мэтт хоть чуточку знает её, эту угловатую, невнятную девочку. Если он знает её хотя бы на жалкий миллиграмм, на короткий миг, на йоту, то, несомненно, вместо вселенской обиды, на его лице вот-вот появится широкая, нахальная и вполне довольная результатом улыбка, потому что... – Надоедливый, наглый, беспардонный хам, вот ты кто, – Вторая рука на свободе, щеки залиты нездорово ярким румянцем, потому что она была слишком бледной, чтобы скрыть правду. – С самого первого дня, я так и знала, что от тебя будут одни неприятности, - Она, конечно, получила свободу рукам, но её тельце всё еще находилось во власти ног этого остолопа, и Рона усиленно делала вид, что ей это СИЛЬНО не нравится. - Дурацкие шутки, - выглядит так, как будто бы застряла вовсе не между ног Мэтта, а где-то в абстрактном месте. Мэтта нет, Мэтт прозрачный. Пыхтит сейчас как паровоз, не иначе. - Не менее дурацкая привычка трогать меня без конца своими – Скидывает его ладони с колен – Наглыми лапищами, - Упирается ладонями в его ноги и пытается пятиться назад, фыркает, фу как он ей противен то, фу, кошмар, УЖАС. – Даришь всякую хрень, говоришь всякую хрень, да пустижеты ме...ня... – Попытки резко обрываются на моменте, когда глаза встречаются с его глазами. Рона понимает, что это фиаско. И от обиды. От обиды за то, что это она оказалась сильной, она сказала то, что впринципе нереально, а он сейчас берет и просто нагло крушит её некрушимость одними теплыми коленями, Ру размахивается и заезжает ему еще. На этот раз не особо целясь, просто в кучерявую голову, уже не больно, уже не зло, уже уже... силы сопротивляться кончаются. Рона поджимает губы, упорно уводя глаза в сторону с видом, с каким игнорирует свое пятилетнее чадо обиженная неопытная молодая мамаша, в попытке проучить несмышленого малыша.
Дура. Сейчас проглотит собственное сердце.

When your soul is tired
And your heart is weak
Do you think of love
As a one way street
Well it runs both ways,
Open up your eyes
Can't you see me here,
How can you deny?

***

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

13

Неожиданная ярость сестры выбила из всякого равновесия. Хочется выть. От непонимания, отчаяния и жалкого скрежета черепной коробки. Она не просто доводит до кондиции, когда ноги не держат, сердце не бьется, а легкие сжались до таких размеров, что даже глубокие вдохи оставляют впечатление удушья. Казните, вырвите все необходимые для существования органы, только дайте наконец уйти из мира, где понимание причин того или иного поведения сестрицы фантастическая суперспособность. Первая попытка избить принята с должным изумлением, но прервана тяжелой хваткой. И начинаются сотни секунд ошарашенного взгляда прямиком в лицо девушке. И дело здесь не в гневных возгласах, попытках бодаться, брыкаться и сломать челюсть хрупкими конечностями. В очередной проклятый раз эта девица не открыто сообщает решение рассмотренного дела, а начинает исполнять одному богу известные пляски, не значащие толком ничего. В его понимании, разумеется.
Определенно, все эти чувства - испытание небес на прочность. Почему из миллиардов людей именно неясное, шебутное и исключительно громкоголосое создание? Видно вселенная решила на славу поиздеваться над чьей-нибудь судьбой. Вытянула Мэттью, как не прискорбно. Пытаясь подавить в себе желание выплюнуть наружу сбитый моторчик, он чинно сносит лавину негодования. Пусть накрывает с головой, раздирая в разные стороны словно котенка в стиральной машинке. Заглушающий рой мыслей ор заставляет полностью растерять дар речи. Да что уж там, скудного разума не хватает даже, чтобы определить возможные пути отступления или как-то отреагировать на творящийся перед лицом беспредел. Эта дамочка явно живет в рамках неизвестных непосвященным неписаных законов.
И как, черт возьми, мне это понимать? — Вполне ясный сигнал бедствия. Черный флаг поднят, судно тонет, что еще вы желаете сотворить в это утро? Однако, голос не переступает порог недовольных восклицаний. Наученный колоссальным взрывом после парочки весьма слышных прикрикиваний, Мэттью из последних сил сдерживает порывы встать и изобразить тщетные попытки убиться ладонью. Рона, как гласит закон подлости, начинает вырываться сильнее, что уже грозит синяками на запястьях. Не комильфо, если быть честным. И, поверьте, в последнюю очередь, в своей беспощадно глупой жизни он хочет оставить на память фиолетовые разводы на тонкой коже. Отпускает правую руку. Зря.
Громкий шлепок разносится по квартире. Дыхание резким глотком воздуха нормализуется, а вторая рука незаметно для себя перестает сдерживать яростные побуждения личного сорта палача. Красное пятно не заставляет себя ждать. Разгорается, мерзко ноет, наталкивая на мысль о том, что это, возможно, оригинальное средство сообщить об отказе. Сраженный наповал взгляд не смея ни на секунду отпустить из виду бешенство на миловидном личике Ру, контролирует движения обоих конечностей, в надежде избежать второго покушения на избиение. Наверное, ему стоит обидеться, взбрыкнуть и убежать в комнату, заперевшись на битую сотню замков. Увы. Он стойко продолжает выслушивать нервный поток ругательств, стараясь выцепить толику полезной информации. О да, вы не ошибаетесь. Дэвидсон старается распознать причины эмоциональных сбоев у сестрицы. И, скорей всего, на тяжелое действие как «думать» его подталкивает стремительный удар. Ладонь тянется к ноющему месту. Ничего, это определенно меньшая боль, которая могла достаться за излишнюю искренность. Проклинаю тех, кто воспевает правду как лучшее из решений. Она накликает физические увечья и ничего более.
Нет. Пусть Рона влепит ему сотню таких пощечин, но он не сдастся. Не сейчас. У него будет этот проклятый ответ. Да или нет. Услышит, ручаюсь. Опять удар. — Господи, спрашивал же! Сказала бы честно - мерзкий браслет! — Перенимая нервозный лепет собеседницы, фыркает Мэттью. Однако на этом словесный поток, вырвавшийся на свободу, не заканчивается. — Я так понимаю это очевидное «катись к черту»? — Он показывает указательным пальцем на алую от удара щеку, сверля взглядом темноволосую. Какая ирония, что больной обрубок находится тоже на этой руке. «Сколько можно?»Или ты и здесь хочешь устроить таинственные молчания и призрачные намеки? Cause I'm Rona and I don't need to express my mind clearly. Все ведь сами догадаются. — Нежданное молчание наступает из-за беспардонной близости. Глаза в глаза. Ступор. Секунд пять бездвижного существования. Красные щеки Роны, ее потерянный вид и взъерошенные, словно у фурии, волосы, заставляют в конец растеряться. Это не ядовитые жала, не стремление уничтожить Мэттью одним словом. Она прекрасно умела это делать, однако, светловолосый не чувствовал невыносимых спазмов в районе сердца. Боль от вчерашнего выпада, бесконечное замешательство, но никак не острое покалываение, намекающее на очередной heartbreak. Хотя, может последний удар она приберегла на конец спектакля?
Следующий наиглупейший шаг. Поддавшись толчкам со стороны Роны, Дэвидсон резким движением вскакивает во весь рост. Если бы все было так просто. Препятствием на пути наверх становится удачно расположенное дополнение к кухонным ящикам в виде стола. Верхушка чудесным образом приходится прямо на затылок блондина, заставляя того издать что-то на подобии басистого «ай», а затем замертво рухнуть вперед. Каким-то чудом он успевает поставить перед собой руки, в последний миг перед тем как сбивает увесистой тушей и без того настрадавшуюся Ру. Это определенно конец. Стоит подавать лопату, деревяшки и немного сена для комфорта в импровизированном гробу? Искаженное болью лицо не сразу приобретает панические очертания. Нет, бесспорно. Он нависает над ней: несчастной, поваленной девушкой, которая терпит его последние двенадцать лет. Локти плотно упираются в пол, а левое колено, кажется, для поддержания баланса опущено между ног жертвы непривычной Дэвидсону неуклюжести. Дыхание перехватывает, а мысли орут о помощи. Близко. Еще немного и можно будет бодаться носами, стоит только одному из них податься вперед. Словно на смертном одре, он шепчет. — Прости, боже, не больно? — Тщетные попытки двинуться хоть на миллиметр. Спазм расходится по всему телу. Не удивлюсь, если он набил себе знатную шишку. В висках пульсирует, правда вот, Мэттью до сих пор не разобрался. От подорванных чувств или очередной травмы?

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

14

Хуже? Куда хуже?? Автор прикладывает ладонь к лицу и удаляется.
Сердце Роны сейчас переживало, пожалуй, самую мощную атаку, которую только могла себе вообразить эта дурочка. Скачет, стучит, не слушается. Голос разума? Нет, не слышала. Близость Мэтью в последнее время стала доминировать даже над обидой и злостью, вот что было настоящей катастрофой. Позабыв про детали, про Майкла, про Луизу, про кипу проблем в отношениях с братом, Рона как идиотка, лишь хотела вернуть себе свое похищенное ровное дыхание. Дыхание адекватного человека, а не это позорное сопение влюбленного носорожика. Господи, фу!
Валенок. Какой же он валенок. Смотрит в глаза и понимает, что Мэтт настоящий слепой осел. Рона уже дважды выдала себя с поличным, а он всё еще ковырял её с завидным упорством. Закрыть глаза и исчезнуть. Просто раствориться в воздухе, не чувствовать бешеной пульсации по вискам, предательской дрожи вспотевших ладоней. В горле пересыхает как после сильного запоя, но никакие запасы воды не устранят эту странную жажду. Глаза в глаза. Если эта тесность не прекратится, Ру просто умрет от страха или отчаяния. Будто услышав её молитвы, Мэтт резко подрывается на ноги. Её тут же охватывает чувство вино, но, священное мгновение свободы, глоток прохладного воздуха – берут верх. Всё, что успевает сделать девушка – это отползти чуть дальше, сгибая (черт!) голые худенькие ноги в коленях, и... фейл. До слуха доносится глухой звук удара, следом восклик Мэттью, а потом – страшное... От неожиданности глаза Ру расширились до невыразимых размеров. Вся жизнь пронеслась перед глазами, когда Мэтт полетел на неё сверху. Не лучшая мечта, умереть под весом этой туши, пусть даже такой любимой и родной. И почему даже в момент опасности так хочется прибавить к нему эти гадостные эпитеты?!
Издав только прощальный возглас отчаяние, Ру зажмуривается, падая на спину, но в последний момент брат успевает выставить вперед руки и спасти их от сокрушительного удара друг о друга. Тук-тук-тук по вискам. Она не сразу ощущает инопланетное присутствие его колена у себя между ног.
Сначала нос. Его чертов нос. Совсем близко. Опять. Нос, щека, ямочка, уголок губы и подбородок со щетиной. Туманный взгляд невольно ползет по кусочкам его лица, Ру жадно хватает воздух приоткрытым ртом, кажется, задыхается от неожиданности и облегчения рядом. Ну, вот, теперь то можно пнуть его и выбраться, обозвав идиотом?...
И ТУТ ЧЕРТОВ МЭТТ НАЧИНАЕТ ШЕПТАТЬ.
- Н-нет, не больно, х
Всю боль, с которой кожа Роны миллиметрами отозвалась на звуки хриплого голоса в опасной близости, сосредоточилась в сжатых до бела пальцах, которые... сейчас расположились на плечах Мэтта. Видимо, инстинкты заставили ребенка выставить перед собой ладошки, что сначала уперлись куда-то в теплую грудь, а потом поползли к плечам, потому что кожа там поддавалась спасительным нажимам. – Прости, - Шепот. Она перестает стискивать его тело, испуганно глядит на собственные пальцы, но отчего-то так боится пошевелиться, что не убирает рук. БОЛЬШЕ БОЛИ.
Два глаза глядят на Рону, как всегда искренне, и, может даже, без издевательств, но ей все время кажется что-то странное. Либо слишком много совпадений, либо, действительно, валенок! Божебоже, эмоциональный диапазон зубочистки начинает расширяться внезапно. Покалываниями расползается под кожу от непреднамеренного прикосновения, на глаза накатывает мутная пелена. Слишком ощутимо. Вот тут она и замечает колено. Паника!! Неудачным движением, Рона хочет дернуться, чтобы как-то сменить позу. В целом, в её положении сложно было сделать хуже.
Но она справилась.
Нелепый толчок в плечо не приносит результата, не выглядит даже попыткой отсунуть брата от себя, Рона умудряется магическим образом проехать вперед, вцепившись в сильное (да!) плечо. Всего-то, жалких несколько сантиметров попой по полу... Колено брата касается её тела, и накатывает странная волна смятения. Зачем-то, Рона еще дергает ногой и... Тук-тук-тук. Дыхание перехватывает, потому что теперь её собственная худая коленка утыкается ему во внутреннюю сторону бедра. Боги, эти десять сантиметров, которые она проезжает по ткани джинс брата, сейчас станут причиной чьей-то скоропостижной смерти. Хочется завыть. Ладони подпрыгивают от плеч в воздухе, губы дергаются в попытке произнести что-то - тщетно, ложатся обратно. Всё это происходит в считанные секунды, но от ясного сознания не остается ничего. Рона делает потерянное лицо, и решает сменить тему молчания – Сильно ударился да? – Шепотом. Правая ладошка сама собой начинает скользить вдоль шеи. Подушечками пальцев по линии роста непослушных светлых волос. Экстаз. Она ничего не может с собой поделать. Эти хитрожопые бабочки возвращаются и ползут от ребер к низу живота. Паника!!! Почему так приятно его касаться? – Нужно... – Охрипает, – Л-лёд... приложить... шишка... – Порядок слов в предложении? Нет, не слышала. Пальцы двигаются дальше, к месту ушиба, скорее всего, в итоге просто теряются в густых, мягких кучеряшках. Ищут, отчаянно ищут травму, перебирают прядки ТОЛЬКО с этой целью. – Не могу найти, - То, каким серьезным было её лицо, нужно было заснять на камеру. Доктор бревно мод он – Здесь? – Пальцами выше. Приоткрытые губы хочется облизать, черт возьми, пересохли, Ру шумно выдыхает, чуть сжимая теплые локоны. Нужно что-то делать, пока не умерла. И, черт возьми, она, вдобавок, чувствует его дыхание на своих губах. Тук-тук-тук. – Удобно? - Вот что значит, ляпнуть, не подумав.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

15

Признаться по-правде, Мэттью всегда полагал, что способен держать себя в руках долгий период времени. Нет. Скорее он был агрессивно-убежден, что вывести его, вызвать внутреннего демона и крики преисподней сможет разве что отъявленный специалист по игре на нервах. Каково же было его удивление, когда мастером по спорту доведения людей, оказалась никто иная как Рона. Да, девушка, которая за редким случаем проявляла эмоцию ярче полуулыбки или недовольного закатывания глаз, обладала магическим даром надавливать на те точки, от прикосновения к которым Дэвидсон жалобно взвизгивал, забиваясь в угол или же приходил в неестественную себе ярость. Дважды! Черт возьми, за последние двадцать шесть лет он ни кричал ни на кого, кроме отца и Роны. С промежутком меньше чем в сутки. Рекорд.
Сердце тарабанило со страшной силой. Пусть речь звучала громко, с недовольством и возмущением, но больше всего на свете он боялся услышать ответ. Безнадежный. Нет бы вспомнить вчерашний разговор, сделать выводы и просто-напросто принять невзаимность как должное. Боролся, молил об одном. Не стоит винить никого в том, что он неспособен принимать поражения. Не стоит злиться на человека напротив, переживающего, вероятно, не меньше, чем сам Мэттью. Видимо, на момент, он посмел забыть нюансы. Он - не принц на белом коне, а отдаленный родственник не наделенный харизмой, перед которой устоять может лишь отпетый асексуал (хотя есть вероятность, что даже последний сменит свои жизненные позиции). «Это ведь мерзко.» До сих пор, в больную мечтами голову не посмела закрасться идея, насколько тяжело ей может быть. Вечно рядом, вечно лезет. Посмотри на себя, Мэттью. Волосы в художественном беспорядке не милый атрибут, морщинки под глазами не придают мужественности и шарма, а намекают на определенный недосып. А кривоватый нижний ряд зубов? Интересно, люди часто ловят себя на мысли о нежелании заглядывать тебе в рот во время разговора? Комок недостатков и назойливого поведения. И каким образом ты полагал, что добьешься взаимности от сестры? Пусть вы не кровные родственники, пусть эти чувства не являются незаконными. Но ведь вы жили вместе. С ранних лет она видела твои подростковые прыщики, попытку носить брекеты и толкалась в очереди в ванной. Донимающий, вторгающийся в ее личное пространство без мысли о непристойности поведения. Нет, в нем умер герой романа, так и не появившись на свет.
Эта мысль была необходима как воздух. Отрезвляющий кислород, растекающийся по всему телу. Уже не трясет от мнимой близости, нет желания прикоснуться, в тысячный раз тревожа лишней тактильностью. Мертвое сердце, мертвая душа. Растерзанные осознанием очевидной истины, которую он так и не смог разглядеть за все это время. Он ведь знал Рону. Прекрасно помнил, как сестрица ненавидела причинять боль другим. А что если не пепелище останется после того, как темноволосый центр вселенной произнесет «нет» безэмоциональным вердиктом. На момент легкость овладевает телом. Жалкий взлет, перед предстоящим крушением. Последним в списке.
Чувствует дыхание, тепло исходящее от руки, что медленно перебирает волосы. Пытка, да и только. Прикосновение уже не вызывает ощущение разгорающегося огня посреди грудной клетки. Лишь болезненные спазмы, доставляющие неудобство. Бум. Бум. Сердце сбавляет ритм. Бум. Бум. Дыхание перестает издеваться над несчастным телом. Тусклым взглядом он осматривает бледное лицо, мокрые от соленой воды ресницы, пересохшие губы. Черт. Зря. Сжимая зубы, старается подняться. Тщетно. — Не откажусь от снежной лавины, — И это означает лишь одно. Полную капитуляцию. Не будет больше попыток достучаться до фантомных небес, визитов с утра пораньше, чтобы допечь тычками в бок. Отныне и вовеки веков, Мэттью обязуется быть примерным братом, лучшим другом, защитником. Не получилось выжечь чувства? Будет пытаться. Снова и снова, пока не заставит сердце превратиться в очерствевший камень. Но никогда больше не покажет доставляющих столько хлопот симпатий. Пожалуй, это станет самой тяжелой задачей за всю его жизнь. Не глупая зубрежка перед экзаменами, увы. Лучше пережить студенческие недосыпы и повторение в спешке, чем одиножды решить для себя слыть идеальным родственником, закрыв на семь замков истинные сантименты. Попытка дубль два. Выходит, пусть голова все еще предательски наворачивает круги. Или комната. Не суть. С переменным успехом блондин встает с пола, потянув за собой Дэвидсон за запястье. Увольте трогать ее пальцы. Сознание не выдержит. Натянутая улыбка появляется на поникшей физиономии. Привыкнет, отработает, ведь не зря ему сулили будущее актера.
Теперь удобней, — Ухмыляется. Неестественно, но уже лучше, нежели попытка убедить в пресловутом «все в порядке». Расколотое и прокрученное через мясорубку сердце, а вы чего ожидали? Рука тянется к месту ушиба. Как током во всем теле. Кровь. Точно. Кровь. Ошарашено, он пялится на свои пальцы, на сестру и вновь на пальцы. Простым холодным компрессом тут не обойтись. Моментально отреагировав, разворачивается в сторону места, об которое ударился. Никакой ошибки не может быть. Острый угол покрыт еле заметными засохшими каплями. Остается надеяться, что это не дело для задорной иглы мучителей пациентов. — Думаю, льдом мы здесь не обойдемся. — Переводя свое внимание на девушку, он показывает красные пальцы. Больно. Нет, не от травмы. Смотреть на нее, осознавая, насколько она далека, несмотря на то, что вы находитесь в одном помещении, - худший способ проводить время. Увы, Мэттью был из тех эгоистичных собственников, которые не обходились лишь обществом объекта привязанности. Им требовалось получить их полностью, с сердцем, почками и легкими. А здесь? Жалкое подобие дружбы, испорченное невзаимными чувствами. — Надо, — Медленно начинает он, сбиваясь с мысли. — Стоит отвезти тебя домой. А мне к врачу. — Выпрямившись в полный рост, он наконец чувствует ноющие виски. Жуткая смесь. Разрывающие муки души и адские пульсации в районе черепной коробки. И жить не хочется. Броситься под автобус, и конец всем мучениям. Было бы просто. Не обратили внимание? Одной фразой он выселяет ее из квартиры, подписывая документ о неразглашении чертовой влюбленности. И это конец.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

16

Bury all your secrets in my skin
Come away with innocence, and leave me with my sins

Глупая. Глупая Рона. Наивная дурочка. Во что ты поверила? В красивое призрачное признание пустоте? Тебе ли предназначались эти слова? С тобой ли говорил этот успешный человек? Посмотри на себя. На себя и на него. Работа, личная жизнь, свобода. У него есть всё. Зачем ему маленький комок неприятностей? Интрига сходит на нет.
Ты всегда была сильной девочкой. Контролировала свои эмоции. И знала, точно знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Тебе не надо жаловаться. Не в кого кидать камнями. Разве что распять себя, за свою же глупость. Долго. Долго же тебе теперь придется прижигать оторванные нервы. Слишком много вытрепанных сил из скудного диапазона зубочистки.
Вдох-выдох. Жизнь меняет карты. Быстро. Без предупреждения. На вдохе – ты еще центр вселенной. Нужная, важная, необходимая. На выдохе – разочарование с похмелья. Он же сказал, ты невнятная, Рона Дэвидсон. Он не хочет разбираться в тебе мутной, не прозрачной. Не будет бережно распутывать клубочек страха, выискивая концы. Он не протянет тебе руку. Не поможет встать. Закроет собой? Может быть. Из чинного, привитого воспитанием благородства. Искренне. Отдаст жизнь. Тебе это не нужно. Ты хочешь встать на ноги вместе с ним. Не нужно жертв, достаточно было протянутой руки...
Разрыв контакта отзывается холодом под самую кожу. Рона даже не успевает понять, как одно настроение подменяется другим. Как бабочек начинают топтать пыльными ботинками как вонючих тараканов. И умирая, они царапают сгорающими крыльями краешки внутреннего кота. Кота, которого ты не сбережешь.
Инстинктивно подается на его жест. Берет за запястье, словно бы ему противно касаться её ладони. Правильно. Зачем. Проклятая. Законченная неудачница. Маленькая девочка, но никак не женщина. С этими огромными, глупыми, заплаканными глазами, растрепанными волосами, ни за что не привлечь к себе внимание успешного человека.
Вот она стоит на своих ногах. А он, чинно-благородно разруливает кипку проблем, которые создала Рона. Это туда, это сюда, это отсюда. Всем спасибо, все свободны. Ру хлопает слипшимися от слез ресницами и тихо опускает руки по швам, натягивая края футболки. Она смотрит на его лицо. Уже не видит цвета глаз. Отблесков, переливов, оттенков. Даже щетинки на скулах. Она видит полоску губ, что двигаются бессмысленно. Так же бессмысленно, как всё то, что произошло парой минут назад.
- Хорошо, - Удивительно, а ей казалось язык онемел. Холод облизывает тоненькое тельце, напоминая, насколько она уродлива перед ним сейчас. Ру присаживается и тянет упавшее целую вечность назад одеяло. Им же и обматывает себя. Обратно в кокон. Вы же понимаете, что оттуда она больше не выйдет никогда? – Хорошо, - Кивает на последнее распоряжение. Есть сэр. В её глазах рождается и тут же умирает немой вопрос. Ни Мэтт, ни читатель никогда не узнают его сути. Только механически, Рона заставляет себя перестать стоять статуей, зачем-то распрямляет плечи, еще, до хруста косточек и поднимает худенький подбородок выше. Выше. Она будет держать осанку до самого конца. Ему её не разрушить. И не вернуть. Иного не дано. Занавес.
- Я доберусь сама, тебе нельзя кататься с такой травмой. – Не грубо, и, не поверите, даже не безжизненно. Удается унять подрагивающую нижнюю губу. Спрятать пелену слез, подступающую к гортани. – Я соберусь. – Вам не кажется, что она это уже говорила? Странно, до этого он был против и кидался на колени. Как же ей хочется захохотать. Громко. Заполняя своим хохотом всю пустоту кругом. Мир сжимается до размеров одной маленькой точки. И ничего не важно. Уже ничего. Наверное, впервые в жизни, самый честный и искренний человек, разочаровал её по-настоящему. Ни уезды, ни метания копий, ни ссоры, ничего не могло сравниться с короткой реминисценцией её души, на которой Мэттью Дэвидсон сыграл потрясающе красивую мелодию и закрыл крышку.
Браслет на запястьи начинает жечь кожу. Хочется содрать эту херню и кинуть ему в лицо с какой-нибудь умной фразой. Она ведь может жалить. Она умненькая, не смотря на то, что такое бревно. Но Рона только дергает запястьем, делая шаг назад. Она никак не может убрать взгляда от полоски губ на его лице. Как же хочется хохотать. Но за кулисами никто не увидит такой патетики. Да и не для неё такие роли. Рона всегда ненавидела спектакли. И всегда предпочитала потратить свое время на что-то более стоящее. А вот это всё... оно не стоит ничего.
Поворот. Дверь. Рона скрывается за ней ненадолго. Натягивает брюки с пятном – плевать, не ей ходить с лоском. Убирает волосы в крысиную косичку и решает, что умоется дома. Аккуратно заправляет кровать, проверяет, все ли на местах.
Дверь. Корридор. Находит брата в одной из комнат – Мэттью, - Выдох-выдох, ей вернули её ровно дыхание. Спасибо. - I don't need to bother. Is it clear enough for you?

I only wish you weren't my friend.
Then I could hurt you in the end.
I never claimed to be a Saint.
My own was banished long ago
It took the Death of Hope to let you go.

and I won't listen to ur shame. u ran away. u're all the same.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule


Вы здесь » luminous beings are we, not this crude matter­­­ » archive » MATT&RONA PART III