Под покровом ночи замок сливался с синеватым небом, выдавая себя лишь горящими жёлтым ставнями. Задирая голову к верху, щурясь в попытках разглядеть расплывающиеся в темноте детали, Элайджа чувствовал себя совсем маленьким; ничтожной крупицей, которую не составит труда раздавить возвышающимся над головой скалам или смыть с лица земли чёрной, как смоль, воде в искрящемся озере. Никогда за всю его короткую жизнь мальчишке не приходилось видеть ничего подобного. А ведь он жил в Лондоне! В самой столице Соединённого Королевства, прятавшей в глубинах переулков удивительной красоты места – стоило только поискать. Он путешествовал по острову с родителями, заезжая в маленькие деревушки, сохранившие отголоски прошлого. Но ничто не могло сравниться с раскинувшейся прямо перед его глазами картиной. И пускай, с виду замок не давал ни намёка на что-то магическое, всё вокруг было словно пропитано уже знакомой мальчику энергией, едва ощутимой раньше, и приумноженной в сто крат сейчас.
— О, Господь Всемогущий, нельзя же подкрадываться так сзади, — подскакивая на месте, он резко поворачивается в сторону девичьего голоса и громко выдыхает, потирая грудную клетку в том месте, откуда попыталось сбежать его сердце несколькими секундами раньше. Удивлённым взглядом Элайджа провожает рыжеволосую макушку в лодку, оглядывается по сторонам и хмыкая под нос, спешно поднимается следом. Даже девчонке не было страшно! А он вёл себя, будто испуганный кролик.
— Кажется, в нашу лодку забыли положить вёсла, — Грэм ерзает на месте, всматриваясь себе под ноги, — Наш... капитан принесёт их? Или нам грести руками? Я пас, мало ли какая пиранья водится в этой воде, — однако вместо того, чтобы услышать смех на очевидную шутку, Илай видит непонимание, сменяющееся новостью года: лодки плавают самостоятельно. Действительно, и как он только не догадался? В этой школе хоть что-то не живёт своей жизнью?
Мгновение спустя они трогаются, отчего мальчишка цепляется обеими руками за борт, но тут же прокашливается, выпрямляет спину и старается показаться храбрее, чем чувствовал себя (и, наверняка, выглядел) в данный момент.
— Э, — напрягаясь, Элайджа корчится в надежде, что сможет выжать из себя название, которое только что услышал, — Хаффл-что? Извини, — тяжелый вздох, — Я не волшебник. В смысле, волшебник, если верить словам дамочки в очках, которая заявилась ко мне домой. Но я что-то вроде Маугли. Вы цивилизованные люди, а я... сын волков или обезьян. Хотя тот, что с обезьянами, кажется, Тарзан, — морща нос, мальчишка старается отыскать правильный пример в голове, когда вдруг замечает лицо своей собеседницы и моментально шлёпает себя по лбу, — Немагическая литература, — тушуясь, он прокашливается и тупит взгляд в ноги. Она уже решила, что он сумасшедший? Или у него есть ещё пару шансов не остаться без друзей? К его большому удивлению, девочка протягивает руку, представляясь, отчего Элайджа мгновенно вспыхивает улыбкой и трясёт её ладонь в ответ.
— Элайджа, — наконец выдыхая нервный ком, выплёвывает мальчик, — Хотя лучше просто Илай. Так... что ты там говорила про факультеты, Трэйси? — и слега осмелев, Элайджа подвинулся ближе к новой знакомой, так удачно оказавшейся с ним в одной лодке.

I slipped out the back before you knew I was there
a n d   I   k n o w    t h e   w a y   I   l e f t   w a s n ' t   f a i r
I DIDN'T WANT TO BE AROUND JUST TO BRING YOU DOWN
I'm not a hero,  but don't think I didn't care

Стоя напротив длинного моста, ведущего к центральному саду, Элайджа больше не смотрит на величественное здание с былым восхищением. Груда старинных камней – красивая картинка, скрывающая уродливую реальность. Как и всё в волшебном мире. А впрочем... как и всё в мире. Может быть, дело было в свете? Может быть, прибудь он шесть лет назад на станцию Хогсмида ранним утром, сердце бы не стало забиваться в нервном трепете? Увы, он никогда этого не узнает. Прорицание всегда давалось ему с трудом, и как показал опыт, очень зря молодой волшебник не уделял туманному предмету больше времени. Поди угадай, возможно, ему бы приснился вещий сон, и ничего бы не случилось.
Элайджа устало хмыкает, качая головой. В последнее время вопросы без ответов размножались, словно неизлечимая болезнь, словно сорняки. И сколько не вырывай, на месте одного старого вырастали два новых, гудя и висках и не давая ему покоя.
Юноша прибыл в Хогсмид вчерашней ночью и, не став прорываться в школу, остановился в таверне. С него даже не стребовали оплату, – в такое время постояльцев почти не было, и, вероятно, узнав в нём одного из студентов, добросердечная владелица не стала испытывать кошелёк подростка. Грэм был благодарен. Конечно, Анна позаботилась о том, чтобы у её сына было с чем отправиться обратно, но этого бы не хватило и на неделю, окажись Илай в Лондоне. Излишние траты были ему совсем ни к чему.
Наконец Элайджа выдыхает, засматривается на Хогвартс, будто в последний раз оценивая свои силы, и шагает на мост, торопливо прочерчивая путь в кабинет декана своего факультета. Разумеется, Грэм не явился без предупреждения. Ответ на письмо, отправленное директору, он получил ещё пару дней назад. Оставались формальности, ждавшие его у Флитвика, и Элайджа мог полноправно заниматься с однокурсниками, как если бы не пропустил почти месяц лекций. Стоило благодарить репутацию одарённого студента. Никто не сомневался – он нагонит. Никто, кроме Элайджи.
Он идёт, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Хотя парень не сомневается, какой-нибудь большой рот уже обязательно вычислил событие дня, и новость стремительно разбегается по коридорам Хогвартса. Ну, и пусть. Так или иначе, ему не избежать роли послеобеденной темы. От этой мысли волшебник бессознательно кривится, представляя, как Теодор был точно такой же послеобеденной темы, которую забыли вместе с запитым тыквенным соком пирогом.
К его удивлению, у Флитвика его не ждёт ни нравоучительной лекции, ни расспросов о семье – только взволнованный взгляд мужчины, говорящий куда больше, чем все соболезнующие вздохи вместе взятые. Жаль, Грэм не в состоянии оценить этой тишины в полной мере. На автопилоте Элайджа подписывает привычные бумажки, получает расписание и выходит, оставляя за собой негромкое: «Спасибо, профессор». Он не спешит. Спокойным шагом Илай плетётся в сторону уже начавшейся лекции, намеренно оттягивая мгновение, когда пару десятков голов повернуться в его сторону, и все как один будут выглядеть так, будто увидели призрака. Впрочем, «все» беспокоили Грэма в числе парочки людей. А если быть предельно откровенным: одного человека, видевшего его в последний раз как в последний раз.
Элайджа бы хотел избавиться от поднимающегося к горлу волнения, но сколько парень ни пытался, в отличие от своего дома, у него не получалось прогнать Трэйси МакМиллан из сердца. Последнее не желало слушать доводы логики, стойко сопротивляясь всем стараниям Грэма. Ему было плевать, что так было бы легче. Плевать, что безопасней. В унисон со словами, кинутыми против ветра, в конце августа, оно неустанно твердило: «Ты совершаешь ошибку». И на каждое такое заявление, Грэм стискивал кулаки, отгоняя наваждение твёрдым: «Нет, впервые я её не совершаю».
Оказываясь напротив двери в аудиторию, вопреки сигналам организма, Грэм не мешкает. Что это изменит, трясись он перед входом в надежде собраться с силами? С недавних пор прыжки головой с обрыва больше не пугают его. Чем быстрее он перешагнет этот порог, тем быстрее всё закончится. И юноша тянется к ручке, предупреждая своё появление тройным стуком.
— Прошу извинить за опоздание, — смотря поверх разворачивающейся волне студентов, Илай задирает в воздух записку от Флитвика, — Можно войти? — на мгновение в зале повисает мертвенная тишина, следом за которой шёпот начинает расходиться по всей комнате.
— Проходите. Занимайте свободное место, — ловя взгляд профессора, как единственный спасательный круг, волшебник одергивает сумку на плече и проходит по коридору между партами к учительскому столу, оставляя записку на крае, — Тише! — хлопок ладони по деревянной поверхности едва не заставляет Элайджу вздрогнуть. [float=right] [/float] Делая последнее усилие, он разворачивается к классу, продолжая смотреть поверх направленных на него глаз. У него почти выходит. Только рыжее пятно, бросающееся в поле бокового зрения, не остаётся незамеченным, отчего Грэм ускоряет шаг и падает на первый попавшийся стул за пустой партой. Игнорируя бешеный стук сердца, он неспешно достаёт пергамент, кидает шапку на стол и чертит безопасное пространство перед собой, куда может направить свой взгляд, не встречаясь с лицами, которые одновременно не хотел и хотел увидеть больше всего. Однако, к сожалению, некоторых людей игнорировать становится невозможно. Первые несколько раз Элайджа терпит, но любопытный однокурсник то и дело продолжает разглядывать его через плечо.
— Я могу чем-то помочь? — не скрывая раздражения, шепотом рыкает Грэм. Стоит отдать должное парню – понимает он сразу, возвращая свой нос в конспект. Вздыхая, Элайджа медленно моргает, закатывая глаза, и вновь пытается сконцентрироваться на голосе профессора, когда чувствует второй взгляд. Но на этот раз ему вовсе не хочется низвергнуть волну злости в его сторону. Юноша напрягается, запрещая себе поворачиваться, прокашливается, стискивает челюсть и сдаётся. Неуверенно он дергает шеей, встречаясь со взволнованной экспрессией, направленной на него. Застывая, он борется с желанием улыбнуться, стереть всё пережитое как страшный сон, но это длится лишь пару мгновений. Вместо улыбки, молодой человек поджимает губы и отворачивается. Так лучше. Безопасней. Если потребуется, Элайджа выбьет себе это на тыльной стороне ладони, чтобы не забывать. И чтобы вернуть себя в реальный мир, бессознательно волшебник тянется в резинке на руке и аккуратно одергивает последнюю, больше не отвлекаясь на окружающую действительность.
Он срывается с места, стоит профессору объявить об окончании лекции. Последнее, что Грэм готов испытать, – это парад вопросов о том, где, как и почему он пропадал. Следующее в списке – волна сочувствующих фраз, которые были нужны юноше в последнюю очередь. Однако больше всего волшебник боится, что Трэйси МакМиллан не оставит их встречу на одних взглядах. Ныряя между толпой студентов, Элайджа добирается в кабинет, надеясь, что учитель уже внутри. Рывком он дергает ручку, второй, третий... кажется, красноречивая реакция на ситуацию не остаётся в пределах мыслей. Громко выдыхая, Илай шлёпает по ручке последний раз, скорее от отчаяния, нежели от твердолобого желания сломать замок, и делает полшага назад, засовывая ладони в карманы. Постепенно шум разбегающихся по классам студентов рассасывается, сменяясь голосами, которые Грэм бы узнал среди тысячной толпы. Сжимая веки, Элайджа дёргает ногой и, не видя иного выхода, разворачивается лицом к приближающейся части однокурсников.
— Профессор Бербидж ещё не пришла, — мешкая, прежде чем оторвать глаза от пола, бросает волшебник. Лучше бы он продолжал рассматривать грязь, забившуюся меж стыков, потому что стоит Элайдже посмотреть наверх, его встречает то самое взволнованное лицо, от которого по спине расходится электрический разряд. Парень открывает рот, но не произносит ни звука. Словно в замедленной съемке Грэм бегает по родным чертам, всеми силами останавливая порыв навстречу. Он делает вдох, стискивает зубы и вновь шагает с обрыва, не церемонясь с барабанящим в ушах пульсом. — Привет, — и снова поджатые губы вместо улыбки.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

swallowed by a vicious vengeful sea
<<   d a r k e r   d a y s   a r e   r a i n i n g   o v e r   m e   >>
in the deepest depths I lost myself
Глупо было полагать, что у него получится избавиться от магического дара, как от затянувшегося летнего бронхита, который плевали лечить. Если и был билет на обратный рейс с этого поезда, он выглядел весьма плачевно. Пускай, иногда Элайдже казалось, что подобный выход не столь плох, он бы не сделал нынешнему магическому обществу одолжение, стерев с карты одного из многих грязнокровных отбросов собственными руками.
Наивный подросток. С чего он только решил, что в закрытую плотно дверь не станут стучатся? Что задрав руки к небу в знаке капитуляции, он будет услышан и замечен? Не прошло и двух недель сентября, как юноша заприметил знакомые робы на мрачном посетителе бара, выбравшем дальний угол и заставлявшем добрую часть гостей поворачиваться через плечо, спрашивая себя: «Из какого он времени?» Ничто не мешало далеко не пришельцу из прошлого оказаться рядовым адептом чистокровных взглядов. Ничто не мешало ему пересечь помещение широким размахом шагов, чтобы раз и навсегда избавиться от раздражающего бельма на глазу в лице Элайджи Грэма. У него не было ни миллионов, ни места, куда бежать, и всё, что юному волшебнику оставалось – протирать стаканы в баре, надеясь, что очередной такой случайный прохожий не станет трогать ни его, ни его семью, как это происходило сплошь и рядом на окраинах Лондона. Иронично, не правда ли? С остервенением, с которым магглорождённых гнали прочь, чистокровные элитаристы с тяжестью отпускали последних из нерадивых им рядов волшебников. Он был готов уйти, только... кто бы его отпустил.
— Правда? — опуская глаза вниз, чтобы впервые за долгие недели обратить внимание на то, как выглядело его тело, недоверчиво произносит Элайджа, — Наверное, — хмыкая сквозь нос, прокашливается парень. Изо всех сил он старается усмирить голос, превращая тон в ровную нейтральную полосу. Не слишком холодно, но и совсем не тепло.
Он не хотел, чтобы шёпот за их спинами расходился о том, как грубо выродок магглов разговаривал с Трэйси МакМиллан, которая, в свою очередь, позволила ему так с собой обращаться. Была бы его воля, он бы никогда здесь не появился и никогда бы не заставил девушку пройти через неловкое приветствие того же человека, с которым волшебница прощалась чуть больше месяца назад. Ничего не изменилось. Элайджа Грэм не проснулся утром, внимая истине своей огромной ошибки. Но если нападения собирались продолжаться, от него не было никакого толку, останься Илай надраивать барную стойку до блеска. Если его добровольное желание вычесть себя из уравнения магического мира не намеревались рассматривать, то он хотя бы мог попытаться дать отпор. Забавно, да? Его так часто попрекали за вспыльчивый характер, чтобы, в конечном итоге, так и не дать возможности взмахнуть белым флагом. И потому девушке напротив было не понять. У неё был выбор, она могла не выбирать войну, когда как все дорожки будущего Элайджи вели в один конец. Только делать разбор полётов ещё раз юноша был совсем не готов.
Она делает шаг вперёд, и машинально Грэм покачивается назад, словно боясь, что окажись Трэйси МакМиллан совсем близко, и ему уже не вспомнить всех обещаний, данных себе перед высокими воротами, ведущими в школьный двор. Она говорит, о том, как рада его видеть, как верила, что Элайджа ещё вернётся, и второй шаг назад Грэм делает намеренно. Он здесь не за этим. Он здесь вообще не за чем, и что бы ни чувствовало сердце Элайджи, головой он уже всё решил и менять это решение не собирался.
— Спасибо, — выдерживая долгую паузу, негромко отвечает молодой человек. Аккуратно Грэм протягивает ладонь, чтобы забрать увесистую стопку конспектов, невольно представляя сколько времени ушло на перепись в двойном экземпляре. Ну, зачем она это делает? Зачем надеется? Упираясь взглядом в растерянное и одновременно давящее из себя улыбку лицо Трэйси, он ловит ощутимую волну отчаяния перемешанного с раздражением. — Не стоило, на самом деле, — Элайджа наскоро хмурится и тут же распрямляет плечи, избавляясь от замешательства, преследовавшего юношу с той секунды, как Трэйси оказалась напротив него, — В конце-концов, я бы взял их у кого-нибудь из ребят с Рэйвенкло. Не думаю, что у нас на факультете не нашлось бы всех конспектов, — вместо улыбки, Грэм поджимает губы и невнятно дергает плечом, словно происходящий разговор был обыденной беседой с малознакомой однокурсницей. Конечно, не был. Кажется, он даже попытался пошутить, однако вовремя поймал ползущие наверх уголки губ, превратив произнесённую в рядовую фразу. Кому от этого стало бы легче?
Назовите его жестоким, но вовсе не из жестокости Элайджа выдвинул перед собой незримую каменную стену, огородившись как от любопытных глаз зевак, как и от тех родных, которым было хоть какое-то дело до его существа. Он был ходячей мишенью, красной тряпкой для быка, – называйте, как хотите, сути это не меняло. Рано или поздно кто-нибудь бы устал терпеть простой факт наличия Элайджи Грэма в числе живых, и обязательно бы попытался это исправить, и вряд ли бы остановился лишь из-за того, что перед ним стояла бравая кучка людей, готовая жертвовать собой за друга, – они бы послужили расходным материалом, не менее падшим и низким, раз считали, что грязнокровное существо имело право дышать одним воздухом с остальными.
— По крайней мере, больше не придётся напрягаться с этим, — приподнимая в воздух стопку бумажек, Элайджа быстро засовывает последнюю в сумку и молится услышать спасительные шаги профессора до того, как Трэйси МакМиллан скажет пару лишних слов и его шаткая крепость рухнет прахом. Дёргая лямку, Грэм неловко прокашливается и мнётся на месте, вставая в пол оборота от девушки, невзначай выдавливая жирную точку в их разговоре. И словно услышав громкую просьбу в небо, мадам Бербидж появляется с другой стороны коридора.
— О, вижу, вы всё же нас не покинули. С возвращением, мистер Грэм, — встречая женщину натянутой улыбкой, молодой человек кивает и пропускает большую часть студентов внутрь в надежде избежать компании за столом. Внимательно отслеживая рыжеволосую макушку, юноша курсирует в противоположную сторону и валится за первый стул. Оно к лучшему. По крайней мере, именно это повторял себя Элайджа всё утро. Быть вместе – ужасная идея; это они выяснили ещё в конце лета. Но, кажется, была мысль и похуже: притворяться, словно ничего не произошло, словно они могли быть неплохими приятелями, которые перекидываются парочкой фраз и забывают друг о друге на следующей же лекции.
Что-что, а быть друзьями с Трэйси МакМиллан было ему не под силу. Да и что бы это изменило, в таком случае? Особо ранимые личности продолжили бы оскорбляться их общением, и кто знает, сколько бы пришлось ждать прежде чем волшебницу отправили в очередное плавание. Со смерти Теодора купание в озере выглядело лучшим, что могло произойти с девушкой, продолжай она цепляться за тех, кому было предрешено утонуть. И всё же не обернуться на неё ни единого раза у Элайджи не вышло.
Не он один похудел. Было не тяжело заметить, лицо Трэйси значительно осунулось с их последней встречи, и пускай макияж скрывал большую часть правды, юноша знал как выглядели её синяки под глазами и недосып под любым слоем пудры. Как знал кто именно являлся причиной внезапно погасшего огонька в глазах МакМиллан. И поверьте, ему не было наплевать. Честное слово, он бы сделал, что угодно, лишь бы сделать этот процесс безболезненным для Трэйси, но не в силах Элайджи было что-то исправить. Не доступными ему способами, потому что последние возвращали их туда, откуда они начали.
Он смотрит на неё исподлобья ещё раз и больше не поворачивается туда, боясь, что МакМиллан заметит и снова подойдёт к нему после уроков. Будет лучше, если она просто возненавидит Элайджу Грэма. Сочтёт его бессердечной скотиной, упивающейся своим несчастьем, закрыв глаза на остальных. Быть может, даже найдёт кого-нибудь более подходящего, более... чистокровного, чтобы избавить себя от лишнего риска. И как бы сильно эта мысль не заставляла нутро юноши сжиматься, проталкивая комок желчи к самому горлу, другого выхода у них не было. Не того, где они держали друг друга за руку, как когда-то обещали.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

Время текло мимо Элайджи, не сильно беспокоя ставшего почти невидимым юношу. Безмолвной, едва различимой в толпе тенью молодой волшебник следовал за потоком студентов от лекции к лекции, изо дня в день, исчезая от внимательных глаз стоило последнему в расписании профессору сложить конспект и попрощаться с классом. Даже самым старательным не удавалось поймать ускользающий против течения однокурсников подол мантии, и его это больше чем устраивало.
Он не погряз в учебе. Не кинулся с головой в тренировки перед предстоящим сезоном – Элайджа вовсе не вернулся в команду. Он не делал... ничего, а порой, даже меньше, чем ничего, сталкиваясь с непонимающими взглядами учителей, слышащими впервые за шесть лет: «Прошу прощения, я не выполнил задание на сегодня». Вовсе не намерено; забытые эссе и непрочитанные главы раздражали юношу не меньше профессоров. Но когда-то чистый разум сдался под шквалом путающихся мыслей и более не пытался вытянуть своего хозяина из тягучей трясины.
Для Элайджи Грэма время перестало иметь всякое значение. Да и какая к чёрту разница? Он засыпал, просыпался и повторял цикл, ни на мгновение не сомневаясь – на следующее утро ничего не изменится. Низкорослая макушка Теодора не появится посреди Большого Зала, а Трэйси МакМиллан не сойдёт с пьедестала наследницы «Священных двадцати восьми». Дышащая в спину война не окажется вымыслом паникующих СМИ.
Ничего не изменится.
Он научился не видеть Трэйси. По крайней мере, не видеть её по десять раз на дню, виртуозно опуская глаза в пол, отворачиваясь к окнам и пропуская завтраки, обеды и ужины, стараясь не сделать хуже. И всё равно делал; увы, Элайджа Грэм не ослеп в одночасье. Несмотря на изрядно пошатанные таланты памяти, его внимательность осталась нетронутой. По крайней мере, не до конца. Он видел мрачнеющее лицо рыжеволосой девушки, стоило им пересечься слишком очевидно, и догадывался: не видел его он ещё чаще. Порой ему хотелось закричать. Стиснуть кулаки, протолкнуть как можно глубже сопротивляющееся сердце, и наконец прочертить между ними линию невозврата, выплеснув все страхи Трэйси МакМиллан сотрясающим воздух речитативом. Но сколько бы Элайджа ни пробовал, ему не хватало духу. Жестокости. А может, банального желания оттолкнуть её раз и навсегда, – бесполезно он пытался ответить «почему», натыкаясь на множество причин и никогда на верную. Он старался думать: какой бы она ни оказалась, тайна бездействия хранилась не в запечатанной в глубинах души надежде на лучшее будущее. Иначе Элайджа Грэм оказался абсолютным болваном – только они ещё верили, что «прочная» почва под ногами не была зыбучим песком.
— Ты видел сегодня Брэдли? — голос волшебника стал такой редкостью, что жители спальни вздрагивали всякий раз, когда рабочий лондонский акцент нарушал молчаливое спокойствие. Обычно, Элайджа не подавал признаков жизни до самой ночи, пока бессонница не вынуждала развлекать себя разговорами после отбоя. Однако тревожное отсутствие знакомого силуэта заставило волшебника изменить новым ритуалам и напряжённо уставиться на заправленную пустующую постель.
— С самого утра не видел. Наверное, завис в библиотеке, — Грэм чувствует настойчивый взгляд в свою сторону, нарочно игнорируя вопрошающую экспрессию до тех пор, пока сосед не делает попытку вытянуть из юноши пару слов, — А что такое? — в комнате повисает неуютная тишина. Беззвучно Элайджа мозолит скрупулёзно заправленную перину, выдающую работу домовиков, что лишь подтверждает мгновенно зарождающийся вывод: Саттэра не было в башне с раннего утра. Его внимание плывёт от кровати к тумбочке и от последней к приоткрытой дверце шкафа, содержимое которого скрывает темнота. Он смотрит в неё, словно ждёт, что зрение прекратит сопротивляться переходу контрастов, а затем звучно выдыхает, падая обратно на подушку.
— Не бери в голову, — практически одними губами лениво бросает молодой человек, не слишком беспокоясь о том, слышит ли его приятель по комнате. Печься о местонахождении Брэдли – пожалуй, последнее, чем хотел бы занять свой досуг Элайджа. Только вот, голове юноши уже давно не было дела до желаний её обладателя, и спустя несколько минут волшебник подскакивает с места, пугая грохотом всех присутствующих.
— Ты чё, Илай? Сдурел? — доносится нервным выдохом из угла под громкий хлопок открывающейся дверцы шкафа, после которой вопросы отпадают сами собой.
— Дерьмо, — резко разворачиваясь, ругается парень и с не меньшей нервозностью скрывает пустые полки уверенным движением руки. Как он мог не заметить? Как пропустил что-то казавшееся теперь до смешного очевидным? Саттэр Брэдли не просто засиделся в библиотеке. Он собирался потеряться в ней на ближайшую вечность, и с каждым сделанным в сторону нижних этажей шагом пазл собирался в чёткий рисунок.
Он приходит к верному выводу за несколько шагов до пугающе знакомого ряда бочек. Сейчас собранная по кусочкам правда выглядит чем-то безусловным; протоптанной дорожкой незначительных отклонений от «привычного», не сильно бросающихся в глаза, но неизбежно ведущих к единственно возможному финалу. Повышенная даже для Саттэра нервозность. Пропажи посреди ночи и многочисленные опоздания к отбою. Почему Элайджа ни разу не остановился и не подумал насколько странной выглядела проснувшаяся к финальному курсу любовь Брэдли к зельеварению? Почему он вообще ни разу... не задумался? Впрочем, ответ на мысленный шквал столь же очевиден, как и шумящий в ушах вывод: сегодняшнее полнолуние вовсе не совпадение. Но, кажется, на этот раз Саттэр Брэдли не собирается оказаться в постели общей комнаты с восходом солнца.
Элайджа уже собирается выбить ритм, который вряд ли бы когда-нибудь смог забыть, наплевав на возможность встречи лицом к лицу с Помоной Спраут, как знакомый голос одёргивает юношу на полпути.
— Кого-то потерял? — его не слишком жаловали в норе, впрочем, волшебник не сопротивлялся кислым минам в его сторону с пометкой, что он бы предпочёл видеть подобную экспрессию совсем не от подружек Трэйси, а скорее от неё самой. Студенты Хаффлпаффа имели проверенную временем особенность недолюбливать персон нон грата барсучьими стаями, и с начала учебного года Элайджа подтвердил негласное правило собственным случаем.
— Вообще-то... да. Ты, случаем, не могла бы позвать Полин? — стоит ли говорить, что спустя пару секунд недовольного молчания волшебник сильно пожалел о том, что вообще поднялся с кровати сегодняшним утром? Потому что хуже делал не только Элайджа Грэм.
Если бы в фоновый шум беспокойств входило лишь пугающе мрачное настроение Трэйси, возможно, юноша бы спал не раз в две ночи. В конце концов, когда-нибудь бы девушке осточертело держаться за прошлое и, собрав все накопленные обиды в увесистую сумку, она бы опрокинула последнюю на голову рэйвенкловца, зарекшись более не страдать по недостойным. Увы, Трэйси МакМиллан никогда не любила облегчать задачу. Ни во время первой встречи, ни сейчас. Ведь вместо того, чтобы быть в безопасности, хаффлпаффка делала всё возможное, чтобы в ней не оказаться. Она отвечала на колкие комментарии. Не стеснялась озвучивать своё несогласие с горделиво задранными носами не весть каких чистокровных слизеринцев. И в качестве вишенки на торте... не нашла другого занятия, кроме ночной прогулки по Запретному лесу. Хотелось спросить: «Да, ты, больно издеваешься?» Правда, вряд ли Трэйси понимала, что, действительно, издевалась.
Впрочем, попытки волшебницы навлечь на себя беду раздражали Элайджу куда меньше, чем причина, по которой МакМиллан оказалась в последнем месте, где должна была находиться. Полин знала, что Брэдли постиг судьбу своего отца. Не могла не знать – в другое бы Грэм никогда не поверил. И даже если юноша не произносил очевидного, даже если прятал правду от собственной девушки, она должна была догадываться. Отчего вставал вопрос: «Какими частями мозга она думала, созывая команду самоубийц на поиски того, кто явно не должен был быть найден этой ночью?»
— Да вы, блин, шутите, — сколько он здесь был? Полчаса? Час? Он исходил окраины леса вдоль и поперёк, прежде чем, впервые за мертвенно тихую прогулку, смог услышать знакомые голоса в глубине деревьев и тотчас двинулся на звук. Идти приходилось небыстро, стараясь не привлечь ненужное им внимание и стать той самой причиной, по которой список студентов сократится на несколько человек. Но всё же, стоило отдать должное, ребята не сильно шумели, что вовсе не помогало Грэму найти давно утерянное спокойствие. К сожалению, с последним помочь могла лишь гильотина.
Проходит ещё десять минут, когда ещё один характерный шум не направляет волшебника в правильную сторону. Спешным шагом Илай движется на шорох, переходит на бег и в последний момент оступается, оглашая своё присутствие звучным хрустом попавшей под ботинок ветки.
— Полегче с палочкой, это я! — моментально выставляя руки перед собой, он не сразу разглядывает очертания того, кто находится перед ним. А когда разглядывает, разворачиваться в противоположном направлении уже поздно, — Элайджа, — на случай, если Трэйси вдруг забыла как звучит его голос. И прежде чем девушка напротив спрашивает очевидное, Грэм вновь начинает говорить, — А ты только что умерла, если бы меня звали акромантул, ну, или раздосадованный кентавр. Так. К примеру, — чеканит юноша и тут же меняет интонации на нервный речитатив, — Какого беса вы тут забыли?! И, пожалуйста, пусть это будет не: «Мы ищем Саттэра Брэдли, который, чёрт возьми, хренов оборотень!» — кажется, последнее вылетает совсем не тихо, отчего из противоположной стороны звучит взволнованное:
— Трэйси, ты в порядке? — как же! Ни одна вечеринка не может обойтись без Айлин Блэквуд, от голоса которой Грэм машинально скрещивает руки на груди, разворачиваясь в направлении быстрых шагов.
— Что-то случилось? — кричит из другого конца мелодией главной виновницы праздника. Почему они все кричат?! От каждого звука, далёкого от шёпота, Элайджа вздрагивает, поднимая в воздух сжатые кулаки, словно они магическим образом заглушат хор желающих умереть в ближайшие минуты.
— Илай?!
— Нет, блин, Святой Дух собственной персоной! Да, Илай. Какого хрена вы разорались! Никто не умер. Пока что! — шипя, дергается юноша в сторону вывалившихся из чащи фигур, — Но обязательно умрёт, если вы продолжите шарахаться тут в поисках хрен пойми чего.
— Ты сам орешь, Элайджа, — мгновенно реагирует слизеринка, выходя из темноты под лунный свет. Однако вместо ответа, Айлин получает устало закаченные глаза и разворот на сто восемьдесят.
— Что вы тут делаете? — задирая брови на Полин, он выкладывает всё своё недоумение в вопрос, на который, увы, отвечает вовсе не тот, кому его задали.
— А ты не заметил? Саттэр пропал. Может быть, если бы ты обращал внимание на кого-то, кроме себя, увидел бы, что твой сосед по комнате не пришёл спать. [float=left][/float]
— Спасибо за ценный совет, — прищуривая взгляд, цедит Грэм, — Я заметил. С пометкой, что никто не пропал. Он ушёл. Сам! — разворот в сторону Полин, — Зачем ты сюда их привела? Ты?.. — ему хватает одного взгляда на растерянное лицо волшебницы, чтобы понять: всё гораздо хуже, чем он себе представлял.
— Что? Илай, не городи бред. Куда? Зачем? Не собираешься помогать, иди, — Айлин не успевает закончит фразу, получая моментальную реакцию.
— Нет, давайте я помогу. Думаю, ещё пару часов, и возможно Саттэр сам найдёт нас. Правда, не факт, что узнает, и не факт, что не сожрёт, но кто не рискует, тот не пьёт шампанского, так ведь? Пожалуйста, можно мы обсудим эту насущную тему не здесь?! — резко хмыкая, он совершает очередную попытку выбить из Полин хоть что-то членораздельное, — Полин, пожалуйста, ты ведь понимаешь? Ты ведь... ты ведь знаешь, что это так? — но вместо слов, волшебница только и делает, что ловит ртом воздух, не в состоянии издать ни звука. Зато Айлин Блэквуд исполняет целую симфонию, сотрясая воздух глубинным негодованием о существовании Элайджи Грэма в этом мире. Она загибает пальцы, шикает и топает ногами, пока не ставит жирную точку, уставляясь на немую подругу в надежде увидеть там поддержку. Однако Полин не реагирует и на Блэквуд, неподвижно мозоля одну точку, словно она вовсе не здесь и не с ними. Вместо того, чтобы слушать гневную тираду, Элайджа то и дело смотрит в бок, на едва различимое в темноте лицо Трэйси МакМиллан, ловя себя на мысли, что готов наплевать на здравомыслие, перекинуть её через плечо и разбираться с последствиями, когда они окажутся вне Запретного леса. И когда эта идея кажется ему последним и единственным выходом, Полин вдруг оживает.
— Он ушёл? Ты уверен? — полушёпотом бормочет девушка.
— Его вещей нет. Полин, я...
— Ясно. Пойдём, — сотрясающий последние минуты голос пытается снова возразить, но лишь получает в лоб: «Нет. Он прав. Пойдём, пока никто не пострадал.»
Целеустремлённым шагом девушка разворачивается в сторону замка, пока остальные колеблются с несколько секунд. Выдыхая нервный ком, Элайджа следует за ней в надежде, что разбор полётов закончится на месте. Он вовсе не хотел разбивать сердце Полин. Но выбирая между живыми и орущими или мёртвыми и несведущими близкими, он даже не рассматривал второго варианта.
— Да кто тебя просил! — прилетает в спину волшебнику.
— Айлин, хочешь отрицать реальность – никто не держит. Гуляй хоть всю ночь!
— Хочешь поговорить об отрицании реальности? — с не меньшей язвительностью отвечает слизеринка, но, увы, больше не получает ответа. Его задача выполнена – все идут по кроватям. И не желая продолжать разговор, который ни к чему не приведет, Илай красноречиво хмыкает и ускоряет ритм, отдаляясь от группы.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

Ещё каких-то пару месяцев назад Элайдже было бы невдомёк, что экспедиция в Запретный лес – явная попытка подразнить госпожу Удачу. Юный волшебник бы, наверняка, шёл впереди напряженной команды, расстилая палочкой путь сквозь щекочущие лицо ветви. Но то было раньше. Когда брошенное в лицо «грязнокровка», пускай, и заставляло щеки багроветь от обиды, не резонировало в груди столь чистым, осознанным гневом от тех ужасов, что прятало в себе пронесённое сквозь года клеймо. За грязную кровь гнали прочь. За неё поворачивались спиной. «Грязнокровка» едва ли заслуживал ступать по общей с магическим миром земле и не имел пристанища в своём собственном. Глупое, детское обзывательство уже давно не казалось ни глупым, ни детским – что бы кто ни говорил, у Элайджи Грэма нашлось бы одно весомое доказательство почему.
Он бы никогда не поверил, что научится бояться. По-настоящему бояться шорохов и ночной темноты, словно в ней скрывался безликий голодный зверь, настигавший всякого, кто смел подойти слишком близко. И под светом луны, едва различая лица столпившихся ребят, Элайджа никак не мог избавиться от страшной картинки, преследовавшей его с того самого дня в Косой Алее. Маленькое хрупкое тело, заваленное книгами, пылью и тлеющими искрами – сколько бы он ни гнал образ прочь, тот примерял себя на каждого из присутствовавших. Измываясь, фантазия украшала картинку гротескными деталями, вызывавшими табун ледяных мурашек по спине.
Неужели они не понимали? Хотя... конечно, не понимали. Из четырех направленных на него взглядов ни единому не приходилось видеть то, что видел он, чувствовать то, что чувствовал Элайджа, идя на поводу у первобытного рефлекса, приказывавшего ударами по вискам бежать и спасаться. Все они были бессмертными; молодыми, полными сил и надежд на будущее, и вели себя соответственно, не оборачиваясь за спину дважды. Однако если большинство прислушивалось к голосу здравого смысла, оставались и самые упёртые, самые полные жизни, ценившие последнюю не дороже разменной монеты. И вслушиваясь в громкие возгласы Трэйси МакМиллан, он едва сдерживался, чтобы не рявкнуть, что есть силы в ответ, словно перед ним была вовсе не взрослая ведьма, а не знающий страха ребёнок, решивший засунуть мокрые пальцы в розетку.
— Единственное, что ты можешь сделать для Саттэра – избавить его от чудного видения ваших мёртвых тел, когда к нему вернётся рассудок, — хотя, кто знает, слушая тираду о светлых идеях помощи разъярённому животному, он начинал сомневаться, что в обращённом виде у Брэдли его оказалось бы куда меньше, чем у собравшейся команды спасителей нуждающихся, — Если мне не изменяет память, лекции у нас были об одном и том же, — или Трэйси МакМиллан брала личные уроки? Иначе как объяснить тот факт, что волшебница предполагала не только помочь, но ещё и отвести брызжущее слюной существо в больничное крыло, не потеряв пару конечностей в процессе. Ведь, разумеется, если бы Саттэр их увидел, если бы они попросили его вежливо-вежливо, нет сомнений, он бы ни в коем случае не стал бы пытаться убить собственных друзей. Или как она себе это представляла?
— О, я очень даже осведомлён о вашем существовании. Не хочу показаться очевидным, но именно оно меня и привело сюда, — врастая в землю, он упирается в неё взглядом в ответ. Хочется спросить: «Серьёзно, Трэйси?» Но вовремя Элайджа прикусывает свой язык, беззвучно хмыкая под нос. Увы, окажись он слепо-глухо-немым, попытки МакМиллан свести счёты с жизнью или, хотя бы, искупаться в озере ещё разок достучались бы до него в бункере под землёй. Он просил одного – не лезть на рожон. Но будто испытывая нервную систему Элайджи на прочность, Трэйси делала всё с точностью наоборот.
— Я прекрасно слышу тебя, Трэйси! — в конец взрывается волшебник, дергая бровями в искреннем непонимании. Никто не явился сюда доказывать, что без Элайджи Грэма никто бы не выжил. Никто не твердил, что Трэйси МакМиллан была беспомощной недоколдуньей, неспособной на заклинание тяжелее «Люмоса». Он просто не хотел глупых смертей.
Но, кажется, намерения Элайджи все знали куда лучше, чем он.
— Есть большая разница между храбростью и безрассудством. Это, — наотмашь показывая в сторону леса, без единой запинки и на одном дыхании говорит Грэм, — Безрассудство. Я не пришёл сюда разводить полемику на ровном месте. Единственная причина, по которой я тут, — его голос падает на тон ниже, становясь мертвенно холодным, — Я не планирую оказаться на похоронах в ближайшее время – одних мне хватило. Но если жизнь достойная цена за звание не слабой и не беззащитной, что ж, не мне за тебя решать, — способные за себя постоять вполне способны принимать решения самостоятельно; кто им запретит! Его миссия здесь, действительно, завершена и, не желая продолжать ведущий вникуда разговор, Элайджа разворачивается обратно к замку и на этот раз больше не останавливается, обгоняя ребят и пропадая в направлении верхних этажей.
Кажется, его план сработал. Трэйси злится, а значит, не долог тот час, когда одно его лицо станет вызывать неконтролируемые рвотные позывы. Он, верно, должен радоваться? Но вместо фейерверков от явной «победы» над светлой надеждой, Грэм давится неожиданно горячим воздухом с примесью злости, боли и отчаяния. За Трэйси, за Полин, за Саттэра. За всех, кто вынужден выбирать против собственной воли, отбрыкиваться от людей, которые нужны больше всего, потому что не знают как иначе. Наверное, его сердце болит и за себя, но толку? Как показала практика, глупый орган только и умеет, что ныть и страдать, ничего не меняя, никогда не делая легче.

D O N ' T   W A N N A   C A L L   Y O U   I N   T H E   N I G H T T I M E
D O N ' T   W A N N A   G I V E   Y O U   A L L   M Y   P I E C E S
D O N ' T   W A N N A   H A N D   Y O U   A L L   M Y   T R O U B L E
D O N ' T   W A N N A   G I V E   Y O U   A L L   M Y   D E M O N S

Пропасть из виду на несколько дней оказалось совсем несложно. Отговорка скорбящего подростка действовала на учителей, словно «Империус», открывая банк безлимитных прогулов и взволнованных предложений всякого рода помощи: интересно, каким образом они собирались вернуть к жизни Теодора? Или о какой помощи шла речь?
Впрочем, Элайджа поднялся из постели куда раньше, чем планировал, обнаружив себя в библиотеке перелистывающим тонны макулатуры, должной ответить на не дававший ему спокойно спать вопрос: «Как найти кого-то, кто не хочет, чтобы его находили?» И он нашёл. Множество, пугающее множество всяческой литературы, описывавшей изощрённые способы связи с потерянными, поиска пропавших, и не одного действенного. Ни Айлин, ни Полин, никто не мог достучаться до плотно запертого в своих мыслях волшебника, находившегося... кто знает, где носило Саттэра Брэдли. Однако он был жив, и очевидно измотанной бессонницей хаффлпафке было достаточно этого знания. По крайней мере, сейчас.
Более он не пытался заговорить с Трэйси, ни с кем из ребят, на какое-то время бросив попытки давать обратную связь даже Майлзу. «Так было лучше», — он повторял себе снова и снова, чувствуя, как затёртая пластинка превращалась в раздражающий звук похуже тупого ножа по фарфоровой посуде. В нездоровом приступе мазохизма Элайджа обращался к старым письмам, открывал конспекты и выискивал в последних маленькие послания, не замечая, как пропорционально прочитанному всё чаще тянулся к резинке на левой руке. Наверное, это был его способ продолжить разговор, крича расстроенным голосом Трэйси МакМиллан в недра собственной души. Он никогда не хотел расстраивать её, никогда не хотел делать ей больно, но, кажется, уже просто не умел по-другому. Так было лучше? Он уже не знал.
Ему поверят, если он скажет, что совсем не собирался прятаться в трибунах, наблюдая за Трэйси МакМиллан пару недель спустя их последнего столкновения? Элайджа искал тишины, а наткнувшись на девушку, не смог развернуться и пойти обратно в замок, подобрав менее людное место. Казалось, с тех пор, как Грэм вернулся, впервые у него была возможность увидеть её. По-настоящему увидеть, не срываясь с места секундой позже, не пряча глаза в собственные ботинки, не имея ни малейшего понятия, что делать и говорить. С тех пор, как волшебник перестал ходить на матчи и тренировки, у него не было возможности наблюдать за тем, как из хрупкой девушки Трэйси МакМиллан становилась выбивающим головы противников берсерком. И с каждым гневным ударом по бладжеру, он всё отчетливей ощущал покалывание под ребром, разбавленное сдавленными смешками под нос и мрачнеющей улыбкой. Он понимал – остаться было плохой идеей, но ведь никому не нужно было об этом знать? И впервые за долгое время Элайджа принял решение и не ошибся.
— Тише ты, она нас услышит! — отсчитывая пару минут, прежде чем выйти следом, Грэм хмурится от чересчур знакомой интонации, внезапно раздающейся совсем близко. Ему не требуется видеть лица, чтобы сложить два плюс два. Ему даже не требуется слышать дальнейшего разговора, чтобы догадаться почему знакомый голос оказался в самом непривычном для него месте. И под вдохновлённый злорадный смех, Элайджа думает, что ему совсем не жаль портить чужое веселье. Их всего двое. «Как опрометчиво», — думает Грэм, отправляя в стоящего у входа в раздевалку чёткое «Остолбеней», сказанное сакральным шёпотом. Второй совсем не видит его, увлечённый запугиванием своей жертвы. «Совсем не учишься на ошибках», — подхватывает мысленный поток, прерванный громким заклинанием «Экспеллиармуса», разносящимся по раздевалке.
— Добрый день, — с явным азартом здоровается волшебник, улыбаясь совсем несвойственной ему яростной улыбкой, — Я чему-то помешал? — он делает шаг, и перепуганный мальчишка напротив делает попытку кинуться к выбитой в угол волшебной палочке, — Стоять! — цокая характерное «нет» следом, приближается Грэм, — Ты же не хочешь оказаться в больничном крыле? Эх, Пьюси-Пьюси, я же предупреждал, — плавными движениями он оказывается напротив слизеринца, а затем, резко меняясь в эмоциях, хватается за его галстук, звучно хлопая спиной парня по шкафчикам, — В каком, твою мать, месте я непонятно выразился, когда сказал, что если ещё раз, хоть один раз я увижу тебя на расстоянии ближе, чем сотня метров рядом с ней, это будет твой последний раз. А Пьюси? Пьюси, ты меня слышишь или теперь ты не говоришь на грязнокровных диалектах? — с силой вжимая палочку в скулу трясущегося то ли от ужаса, то ли от омерзения парня, цедит сквозь зубы Элайджа.
— Это... Я ведь не серьезно, это ведь шут, — конец слова теряется в грохоте пролетающего в нескольких миллиметрах от лица Пьюси кулака, попадающего по шкафчику, — Я клянусь! Клянусь, я больше не подойду! Это была не моя идея! — тараторит слизеринец, вызывая снисходительную улыбку. [float=left][/float] С несколько секунд Грэм неподвижно смотрит в бегающие глаза волшебника, роняет уголки губ и делает шаг в сторону, сопровождая движение запястьем, откидывающим выбитую палочку к выходу. Отходя, чтобы попустить Пьюси, он наконец поворачивается к Трэйси, встречаясь с ней испуганным взглядом, но в ту же секунду слышит шуршание поднимающейся с пола палочки и уже знает – некоторые не учатся, сколько ни объясняй.
— Эварте статум! — вырывается из груди волшебника криком. Ему требуется пара секунд, чтобы оказаться напротив отброшенного в стену Пьюси, и ещё меньше, чтобы вывернуть пальцы придурка в неестественное для них положение, — Пьюси, скажи мне, тупость – это у вас семейное? Или «в семье не без урода» – про тебя писали? — цедит Грэм, смотря слизеринцу прямо в глаза.
— Я-я... я расскажу всё директору! Ты вылетишь из школы быстрее, чем успеешь вернуться в замок! — шипит, словно раненое животное, Пьюси.
— Только не думай, что если у меня не будет палочки, я не найду и не придушу тебя голыми руками, — загибая пальцы так сильно, что парень напротив издаёт поросячий вскрик, срывается на шёпот Элайджа, — Иди отсюда, — резко отпуская хватку, рявкает волшебник и поднимается в полный рост, на этот раз провожая спотыкающуюся об свои же ноги фигуру до самого выхода. Он смотрит ему вслед лишние пару секунд, спешно разворачивается и полупрыжками оказывается рядом с девушкой. Невнятными движениями Грэм трогает её за руки, локти, плечи, заглядывает за затылок и смотрит в глаза, обеспокоено хмурясь.
— Ты цела? Что-нибудь поцарапала? Где-то болит? — не останавливаясь, пока не заканчивает мнимый осмотр, тараторит Грэм. Он поднимает слегка безумный взгляд на её лицо, оставляя ладони на холодных плечах, — Трэйси, Трэй, ты в порядке? — чуть задыхаясь, не успокаивается волшебник. — Ты... прости, что я так долго. Напугалась? — и что бы он ни говорил себе раньше, его нахождение здесь и сейчас – правильно. В этом Элайджа Грэм не сомневается ни секунды.

Y O U ' L L   H A V E   T O   W A T C H   M E   S T R U G G L E   F R O M   S E V E R A L   R O O M S   A W A Y
B U T   T O N I G H T   I ' L L   N E E D   Y O U   T O   S T A Y

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

is there a bone in my body that's not weak for you?
w e l l ,  i f   y o u   f i n d   o n e ,  l e t   m e   k n o w
Полнейшее одиночество имело свои достоинства. Не было ни белого шума чужих разговоров, мешающих сосредоточиться на шуршании собственных мыслей, ни отвлекающих факторов окружающей действительности, проникавших к дебри разума идеями о подарке на Рождество или переживаниями о вырванных цепким вниманием деталях. А ещё у него было время. Бесконечное количество времени подумать, вспомнить о том, кем он был, кем хотел стать; вернуться к пятилетнему мальчишке, не имевшему ни малейшего понятия о причинах мигающих лампочек в доме, закончив круг на «здесь и сейчас», встречаясь с мрачным, усталым отражением человека, неуверенного ни в далёком будущем, ни даже в завтрашнем дне. И вопреки всем обрушенным на Трэйси МакМиллан, на друзей, на самого себя лишним страданиям, затянувшееся одиночество было ему необходимо.
За толстыми стенами Хогвартса было не так сложно забыть откуда в нём было столько неистовой агрессии, отчаянного сопротивления всему миру. Стоя за потертой барной стойкой месяцами раньше, выбивая пыль из заждавшегося осенних дождей асфальта, Элайджа Грэм собирал по крупицам утерянные детские воспоминания: плачущую девочку-соседку, прячущуюся в гостиной чужого дома от собственной семьи, бестолковых едва подростков, ворующих сигареты из отцовских курток, задний двор старой школы, повидавший вещи, от которых волшебной студенческой коммуне потребовался бы умиротворяющий бальзам. Грязнокровка – это определение подходило ему лучше остальных. Такой же отброс общества там, как и здесь. За одним весомым исключением – маленького луча надежды в виде девочки из лодки, порой заставлявшей его думать, что то, как он рос, не определяло судьбу Элайджи Грэма, выбитую в генетический код мальчишки пророчеством беды.
Ему было не поверить, что в мире каменных особняков и пошитых на заказ мантий могло быть так же одиноко, как и в замызганных уличной грязью подворотнях Лондона. Не верил, что рядом с ним – с Элайджей из рода «никто» – могло оказаться лучше, чем в окружении теплых резных каминов и светских бесед. Всё, что от неё требовалось, – вежливо замолчать, сделав шаг назад; отвернуться в сторону, не замечая режущих глаз уродств мира. Жить в сохранности, в достатке, в греющем душу комфорте, не боясь ни за нападки несогласных, ни за собственное светлое будущее – ведь Трэйси была бы на стороне победителей.
Чувствуя пробирающую девичье тело дрожь подушечками пальцев, он был готов уступить сомнениям. Может быть, гордая стигма священных двадцати возьми была пережитком прошлого. Может быть, ни семейный уют, ни обещанный прочным фундаментом счёта в Гринготтсе успех не уступали Элайдже Грэму – рассаднику проблем со штормовым предупреждением в виде багажа. Ну, разве не безрассудство? Выбирать заведомо проигрышный билет? Ставить на хромую лошадь? Трэйси МакМиллан определённо рехнулась в конец, раз не видела очевидного промаха. Но это был её выбор, её безумное решение, сопротивляться которому у Элайджи больше не было ни сил, ни желания. И если она говорила, вжимаясь в него, словно испуганный ребёнок, что любить его – лучше всякого благополучия, он верил ей на слово.
— Не говори глупостей, — негромко отзывается волшебник, чувствуя, как постепенно его одежда впитывает часть влаги, прилипая к коже неприятной прохладой, — Твой ушиб пройдёт, а его ущемлённое бессилием против твоих убеждений эго будет болеть ещё очень долго. Если не всю жизнь, [float=right][/float] — не отказывая себе в короткой ухмылке, он скрепляет руки чуть крепче и напряжённо вслушивается в доносящиеся в районе его груди всхлипы в попытке разобрать произнесённое. Инстинктивно Элайджа гладит рыжую макушку, разбрасывая сбитые водой пряди так, чтобы последние не спутались, когда высохнут. И если держаться стойким оловянным солдатиком кажется простой задачей, пока он не видит её лица, стоит взгляду Трэйси встретиться с его взглядом, довольная хромающим видом Пьюси улыбка теряется в моменте.
Элайджа хмурится, едва заметно дёргает головой в отрицании и уже открывает рот, чтобы ответить, но теряется от повторного движения навстречу, словно с секунды на секунду он собирался рвануть в противоположную от раздевалки сторону. И впервые за всё время он не только видит, он чувствует насколько ей больно.
— Трэйси, Трэйс, я здесь, — говорит он совсем тихо, будто иначе напугает её, — Эй, — не находя себе места, Грэм делает ошибочную попытку, чтобы выбраться из крепкой хватки, но, чувствуя сопротивление, бросает бестолковую затею, — Я клянусь тебе я никуда не ухожу, я просто хочу взять, — ему хочется смеяться и плакать одновременно; отпустить привычную бестолковую шутку о том, что его девушка вполне справится с заполнением Марианской в одиночку, и молча, обездвижено обнимать её, сдерживая подступающие слёзы стиснутыми зубами. В него будто влили все позабытые эмоции разом, и голова Элайджи не может определиться, мечась от глубоко чувства стыда к околоистеричному ликованию. В отчаянном порыве хоть как-то остановить дожидавшуюся своего часа бурю, он выуживает волшебную палочку из заднего кармана, чтобы высушить их одежду. Наверное, хорошо, что она уткнулась к нему в грудь. По крайней мере, Трэйси МакМиллан не видит его лица и не узнает, что им впору соревноваться в количестве выплаканного. Учитывая то, сколько юноша держал это внутри, кто знает, одержала ли чуткая хаффлпаффка победу в этом раунде.
— Я тоже люблю тебя, Трэйси, — тщетно скрывая нынешнее плаксивое положение дел, шмыгает носом Грэм, — И мне очень, очень жаль, — замечая копошение внизу, он предпринимает попытку придать своим экспрессиям больше беспечности, но сдаётся, лишь дёргая губы в тусклую улыбку, — Я правда думал, что делаю, как лучше. Но ты права, это не работает, и я не могу тебя защитить, — не от неё самой. Растерянно дёргая плечами, он смотрит ей в глаза и, кажется, с непривычки забывает, как дышать, пародируя явно не погибшего в нём подростка. И сколько раз он будет доводить её до слёз, обещая себе, что больше этого не повторится? Наверное, Элайджа не хочет знать и закидывает очередную клятву в увесистую копилку. Он дергается в сторону раковины, однако вновь сталкивается с сопротивлением, обескураженно хмыкает и целует Трэйси в согретый чарами горячего воздуха лоб.
— Будет по-твоему, — на выдохе он подбрасывает изрядно похудевшее тельце на себя, аккуратно перетаскивая их обоих ближе к лежащим стопкой одноразовым полотенцам, тянется за одним из них и, грузно вздыхая, пробует вытереть ей слёзы. Терпит поражение, опять смеётся на выдохе и повторяет невнятное движение с мёртвым грузом в объятьях до одной из скамей. Оборачивается через плечо, сводит брови в коротком мыслительном процессе, вдруг резко приседает, подбирая её ноги, и, падая назад, усаживает МакМиллан на себя. Не произнося ни слова он промакивает влажные пятна на щеках девушки, стараясь делать это так аккуратно, чтобы не вызвать раздражение рыхлой бумагой.
— Не обращай внимания, — отрицательно качая головой, рвано вдыхает волшебник. Сдержанные месяцами эмоции продолжают выбиваться из него бесконечным потоком, практически не мешающим его обычному растерянно-влюблённому выражению лица, если бы не две солёные дорожки, блестящие на свету. Он даже не пытается их остановить, осознавая бесполезность починки пробитой плотины. Резким движением он задирает голову наверх, раздражённо фыркая на самого себя и, кажется, хоть ненадолго затыкая пробку у бьющего ключом фонтана. Неспешно, почти устало он роняет подбородок вниз до тех пор, пока не оказывается лицом к лицу с девушкой, постепенно растягивая кончики губ в несмелую улыбку. Словно видя её впервые, он бегает взглядом по мелким деталям, которые не рассмотреть издалека: по разлетевшимся от ветра и окатившей её струи воды прядкам волос, по раскрасневшимся вопреки его стараниям раздражённым щекам, по мокрым ресницам. Хмурясь, Элайджа останавливается на потрескавшихся от бестолковой привычки губах, находившимся в куда худшем, чем обычно, состоянии. Ему не надо спрашивать себя почему. Он знает, прекрасно знает, что виноват во всём, что творилось с МакМиллан за последние недели: в бессонных ночах, в излишней худобе, явных признаках нервозности, вырывающейся обкусанной до крови коже. Но вопреки всякой логике, она всё равно здесь. Сидит и всем своим видом умоляет его остаться, когда должна гнать прочь за всё, что ей пришлось пережить. Впрочем, ему не обязательно понимать почему, чтобы остаться. И сглатывая нервный ком, его голос прорезается непривычной дрожью:

i t ' s , it's almost  u n b e a r a b l e
i'm suffering inside your magic
love you something terrible
a n d   I ' m   l e t t i n g   y o u   s i n k   i n

— Я могу тебя поцеловать? — и каким бы очевидным ни может быть ответ от девушки, признававшейся ему в любви несколько минут назад, Элайджа чувствует обязательство спросить. Он верит, что после всего произошедшего, не имеет на это право, как не имел права кидаться на неё минутами раньше. И пускай в испуганном порыве он выкинул свою голову к чертям, он может спросить её сейчас. Хотя бы об этом.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

#np: twenty one pilots – leaving the city
Это было сродни возвращении домой после долгого изматывающего пути. Элайджа не чувствовал усталости в буквальном смысле, но словно впервые за долгие недели смог вздохнуть полными лёгкими, более не скованными туго затянутым жгутом на уровне солнечного сплетения. Он наконец-то чувствовал. Чувствовал всё сразу, то замечая ускоряющиеся удары сердца, то глухое ноющее ощущение в грудной клетке. Ему не мешали даже скатывающиеся по щекам солёные дорожки – Элайджа никогда не пытался спрятать подобные проявления чувствительности в недра души. Он просто-напросто не отдавал себе отчёта в том, что плачущим его видела только собственная мать и Трэйси МакМиллан. Наверное, за механизмы стойкого оловянного солдатика стоило благодарить Джеймса, не терпящего усталое хныкание, напуганного криками на первом этаже мальчишки. Впрочем, оставленная позади жизнь – последнее, о чём юноша хотел вспоминать прямо сейчас.
Она, действительно, была его домом. Если подумать, у него оставалось не так много. Близкий друг, дорогая сердцу девушка и сумка с вещами, уместившая в себя всю жизнь Элайджи Грэма. Забавно, как прожитые семнадцать лет занимали пару полок в шкафу и крючок в углу комнаты, державший на себе укулеле и мандолину – всё, что волшебник успел захватить, собираясь на скорую руку под громыхание проклятий за спиной. Он не жалел ни секунды, что попрощался с «родными» стенами, ставшими цитаделью ночных кошмаров, вместо беззаботных детских фантазий. И пускай ему потребовалось непростительно долго времени, чтобы понять – не было реальности хуже той, где он не мог заключить Трэйси МакМиллан в крепкие объятия, – он всё же пришёл к этому. А она его дождалась.
— Если уж я нарушаю правила, то все разом, — запрокидывая голову назад, смеётся юный волшебник. Неаккуратным движением он протирает лицо тыльной стороной руки, шмыгает носом и щурится от попавшей в глаз ворсинки. Однако стоит девушке взять беспокойство за его прорванную плотину в свои ладони, Элайджа бросает попытки привести лицо в приличный вид. В конце концов, Трэйси МакМиллан видела всё и до сих пор не открестилась от него – вряд ли она решит сделать это сейчас, когда обоюдными усилиями, они скоро нальют второе озеро, прямо посреди раздевалки.
Он слышит негромкое согласие и всё равно удивляется. Ударь она его в грудь, окати твёрдым отказом – наверное, волшебник бы отреагировал куда спокойней, полагая, что заслуживал любого гневного выпада в свою сторону. Но тогда бы перед ним не была Трэйси МакМиллан. На памяти юноши Трэйси кричала лишь тогда, когда ей казалось, что она теряла его. Наверное, это и не назвать криком. Скорее – измотанным стремлением докричаться сквозь плотно прижатые ладони к ушам. И как ей только не надоело? Пожалуй, ещё один вопрос, на который Элайдже не суждено найти ответа; а говорят, что на Рэйвенкло попадали смышленые волшебники.
Аккуратно, почти боязливо он подаётся вперед, касаясь губ волшебницы. Ему кажется, что он вновь целует её впервые, задыхаясь от пережитого минутами раньше, с грохочущим в груди сердцем и явными проблемами с частотой вдохов. И замечая ложащуюся на его щеку ладонь, юноша крепче сцепляет руки за хрупкой спиной, всеми силами прижимая Трэйси к себе.
Какая же безумная идея – отпустить её. С каждой секундой она выглядит всё абсурдней и абсурдней. Ведь, подумать только, как он собирался жить дальше? Молчаливо смотреть за тем, как Трэйси бы опустила руки, залечила разбитое сердце и нашла бы себе партию достойней магглорождённого школьного помешательства? Или, может, Элайджа вслед за братом собирался пасть жертвой тёмных времён? Будь у него выбор, он бы предпочёл сгинуть вместе с историей, чем дожить до светлого дня, когда бы прочитал в газете о бракосочетании Трэйси МакМиллан – дочери двадцати восьми священных семей.
Он молчит, опираясь щекой о макушку МакМиллан и неспешно перебирая рыжие прядки волос. Ему не хочется говорить. Элайджа знает, что должен сказать, и знает, что вряд ли Трэйси понравится вариант, где стрелки часов не делают моток на год назад. Но разве они могут? Ходить по коридорам, притворяясь, что крепко взявшись за руки станут неуязвимыми? Разве могут надеяться, что им суждено беззаботное будущее? Жизнь хрупкая, куда более хрупкая, чем думал сам волшебник, и уготованная им судьба, совсем не похожа на сказочное «долго и счастливо». И если он не может убедить её выбрать иначе, то его обязанность – защитить Трэйси от всего, что повлечёт за собой её самоотверженный выбор.
— Брось, — отстраняясь, хмурится молодой человек, но, не решаясь проверять насколько угрозы МакМиллан были реальны, тихо смеётся, — Ладно-ладно, слава мне, только не плачь. Я же обещал, что никогда не дам тебя в обиду, — хотя, если подумать, Элайджа обещал очень много и не всегда придерживался собственных слов. Вспомнить, историю про купание в озере, – где он был, когда Трэйси нуждалась в нём? А кто будет защищать девушку от него самого? И прежде чем юноша вызовет себе головную боль, Грэм дергает шеей, вытряхивая дурь из черепной коробки.
— Я не уверен, что ты хочешь знать почему я в нужном месте в нужное время, — сморщиваясь, он делает глубокий вдох и кривит губы в виноватую улыбку, — Например, потому что я... следил за тобой? — его голос делается совсем высоким, а сам Элайджа прищуривается и тупит взгляд в сторону. Он прекрасно понимал, что его наклонности преследователя точно бы не оттолкнули МакМиллан, и всё же не мог не чувствовать себя нелепо, словно его поймали с биноклем в кустах прямо под окнами девичьих раздевалок. [float=right][/float]
Илай смотрит ей в глаза, резко выдыхает и утыкается лбом в теплую щеку, издавая странный звук подбитого в пятую точку животного.
— Я идиот, Трэйси, я знаю. Давай мы просто сойдёмся на том, что у меня не всё хорошо с головой, и я не буду вдаваться в подробности, чем я занимался последние два месяца, пока ты не видела? — сползая повинной головой к ней в шею, он тычется носом в жаркую кожу. Найдя способ отвлечь девушку от подробностей, Илай принимается дышать в неё и радоваться собственному открытию, как нашкодивший мальчишка, однако быстро успокаивается, оставляя голову на девичьем плече, — Я пытался найти тихое место, где никому бы не было дела до меня, а когда увидел тебя... не смог уйти. Я люблю смотреть, как ты играешь, и скучал по возможности сидеть на твоих тренировках, — негромко бормочет волшебник, отыскивая свободной ладонью ладонь Трэйси и переплетая свои пальцы с её. Бережно он проводит большим пальцем по выступающим косточкам на руке, слышно улыбаясь себе под нос.
На поле девушка походила на себя прежнюю. Хотя бы на секунду можно было разглядеть в ней и былой азарт, и нескончаемый запас энергии, который МакМиллан почему-то прятала от мира в обычное время. Наверное, потому он никогда не верил её жалостливым просьбам прекратить требовать от неё невозможного во время их прошлогодних тренировок. Однажды получив бладжером по голове со «слабой» подачи Трэйси МакМиллан – он перестал жить в реальности, где хаффлпаффка не могла за себя постоять. Быть может, не хотела, боялась, недостаточно верила в себя. Кто знает, что останавливало Трэйси. Но считать её беспомощной? Увольте.
Поднимая голову, чтобы посмотреть на неё, Элайджа коротко улыбается, тянется к её волосам, аккуратно проводя ладонью по случайным кудряшкам, проявившимся из-за непрошеного ливня, и, ведомый нежным порывом, целует её в щеку, в уголок губ и вдруг неожиданно вздыхает.
«Что же нам делать?» — ему не надо произносить это вслух, чтобы немой вопрос пропечатал в каждом миллиметре эмоций волшебника. В сведённых на переносице бровях, крепко сжатых губах и упрямом обеспокоенном взгляде на девушку.
— Трэй, — начинает он значительно мрачней, но тут же осекается, — Нет-нет, я обещаю, я не скажу ничего, что разобьёт тебе сердце. А если вдруг разобьёт, то просто не слушай меня, — тряся головой, он изо всех сил старается выглядеть не так, словно собирался с ней прощаться. Он ведь и не собирался, — Но ты ведь... ты ведь знаешь, почему я пытался отгородиться от тебя? Почему так настойчиво избегал вас всех? Я ведь не переживу, если с кем-нибудь случится беда из-за меня, — опуская глаза к её ладоням, Элайджа крепко сжимает их и возвращает свой взгляд обратно на девушку, — Честное слово, Трэйси, я бы так хотел поверить, что смерть моего брата – худшее, что могло случиться. Но стало только хуже. Те несколько недель, что я был в Лондоне, Трэйси... я видел людей в чёрных мантиях в том самом баре, где пел тебе песню, а на следующей день в газете появились имена очередных жертв неизвестного убийцы, — он не знал тех людей, но знал, что они жили всего в нескольких километрах от его собственного дома, и там, где надежда сказала бы, что это всего лишь совпадение, Элайджа Грэм видел причину и следствие.
— И хотел бы я сказать, что я не испугался, но мне стало страшно и мне страшно сейчас. За тебя, за Майлза и Айлин, за всех нас. Что если в какой-то момент всё станет так плохо, что им уже не будет дела магглорождённый ты или чистокровный? Что если за одни наши отношения, — на короткое мгновение Грэм замолкает, ища немого подтверждения в глазах девушки. Какой бы смешной и абсурдной не была эта мысль, но он боялся, что МакМиллан не захочет вешать на себя ярлык его девушки после всего. И их поцелуй, и происходящее здесь ещё ничего не значило, — Я ведь люблю тебя, Трэйси, и не вижу своей жизни без тебя. Но ведь нам не обязательно кричать об этом всему миру? Это не навсегда, на время, хотя бы до тех пор, пока наше будущее станет чуть менее туманным, — с мольбой он заглядывает ей в глаза, не уверенный чего боится больше: громкого «нет» или очередной ссоры из-за его тревожной головы, — Я не знаю как защитить нас иначе, Трэйси, — и, сжимая губы, Элайджа наконец замолкает и задерживает дыхание в ожидании её ответа.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule

Он скучал по ней. По ним. По её забавной манере докапываться до правды, подобно неугомонному ребёнку, закидывая Элайджу потоком вопросов. По «ненастоящим» угрозам, заканчивавшимися очередной случайной травмой, вслед за которой девушка принималась извиняться, пока вдруг не заканчивала многозначительным: «Ты знал на что шёл». По возможности спорить, препираться друг с другом во взглядах и принципах, чтобы в конечном итоге найти решение любой, казалось бы, нерешаемой проблеме. Конечно, он скучал по своей девушке. Но, в первую очередь, Элайджа Грэм скучал по своему лучшему другу.
Шесть лет. Целых шесть лет, из года в год, он возвращался в замок с тёплым лёгким чувством, что очень скоро увидит Трэйси МакМиллан и, горделиво расставив руки по бокам, сообщит ей о, вы только подумайте, неизвестном магическом факте. Он – Элайджа! Сын магглов, мальчишка, боявшийся садиться в лодку, ведомую непонятными ему силами, удивит росшую далеко от его простого и доступного мира Трэйси. Он любил их долгие прогулки по широким территориям школы и ленивые вечера в библиотеке, скудные на продуктивность в те дни, когда Трэйси МакМиллан становилось скучно.
И сколько бы он не твердил себе обратное, ничего не изменилось. Переступая за порог последнего учебного года с тяжестью в солнечном сплетении, уверенный, что увидь он её – станет только хуже, Элайджа Грэм в который раз потерпел поражение в споре с собственной головой. Если и была причина, по которой он всё ещё находился в этом месте, лелея едва различимый огонёк надежды на лучшее будущее, то она крылась далеко не в стремлении получить полное образование, а в девушке на его коленях.
— Наверное, тебе просто стоит приносить биту и мяч на поле боя. Кто-то определённо просчитался, решив, что палочка – подходящий инструмент для заклинаний, — щурясь от улыбки, он пожимает плечами и ненадолго замолкает, незаметно прислушиваясь к шуму в собственной голове.
Кто знает, почему Трэйси МакМиллан боялась заносить палочку на противников. Именно боялась, потому что в бесталанность собственной девушки Элайджа не поверил бы никогда. Он видел своими глазами, как под определённым упорством толчков в нужном направлении, волшебница словно разрешала невидимый конфликт в своей голове и позволяла запястью вывести заклинание в воздухе. Порой, из короткой вспышки гнева в его сторону, а чаще из кричащего отчаяния остаться на тренировочном поле, пропустив завтрак, обед и ужин. А, впрочем, может, оно было и к лучшему. Может, если бы волшебники почаще задумывались о силе, вверенной им в руки, и опасались направлять эту силу прямиком в себе подобных, мир бы стал хоть на йоту лучше. Но, к сожалению, это было всего лишь красивой и несбыточной фантазией.
— Если это вопрос с подвохом, — он пытается пошутить, кривляясь, словно способен разглядеть душу Трэйси МакМиллан насквозь и уличить её в хитром плане пробить бестолковую голову провинившемуся юноше. Однако быстро успокаивается, негромко выдыхая и отзываясь уже спокойней: — Скажи мне день, и я буду ждать тебя на поле, — от мысли, что ему придётся сесть на метлу, Элайдже вдруг становится неуютно. И он прекрасно знает почему.
Неожиданное сдавливающее чувство в груди преследовало его по пятам. И стоило юноше отвлечься, хоть на секунду выбросить из головы воспоминание засыпанного пылью и обломками детского тельца, как оно вставало перед глазами в свежих красках, словно это произошло только вчера. Стыд и неподдельная тревога, будто Элайджа предавал собственного брата, забывая о нём хоть на мгновение, наступали на пятки всякий раз, стоило ему улыбнуться, засмеяться, взять в руки книгу и бегать по строчкам не из чувства долга, а в своё удовольствие. Квиддич не был исключением. Скорее своеобразной квинтэссенцией, венцом беспричинной радости, криков с трибун и пьянящего ощущения свободы. Разве он мог позволить себе все эти чувства, зная, что Теодор Грэм лежал в ледяной земле, день за днём становясь с ним одним целым? И сколько бы Элайджа не спрашивал разрешения у голоса совести, ответ оставался неизменным.
— Только без бладжеров, а то я тебя знаю, — подводя жирную черту согласия, всё же улыбается молодой человек.
В конце концов, он не умел ей отказывать. Особенно, под тяжестью пережитых недель, живописно отразившихся на Трэйси похудевшим бледным лицом, несмотря на вернувшие розоватый цвет щёки в считанные минуты. На нём изменений не было видно или, наверное, Элайджа не замечал их, встречая пустой незаинтересованный взгляд в зеркале каждое утро. Похудел ли он? Наверное, а, может, просто Англия в этом году была по-особенному серой, и отсутствие света обманывало привыкший к живости юношеского лица глаз. Сам себе Грэм казался прежним, ел он не меньше, а двигался наоборот в двое спокойней, не имея ни причин, ни сил куда-нибудь спешить.
Вслушиваясь в греющий слух голос девушки, он даже прикрывает глаза, утыкаясь щекой в хрупкое плечо и не сопротивляясь взбунтовавшимся рыжим волосам, лезущим в глаза, нос и рот. В отличие от Трэйси, волшебник неохотно заглядывал в некролог – всё равно он не увидел бы там ничего хорошего. А узнать, что знакомая ему семья пала жертвой очередного фанатика? Элайджа без доли сомнений предпочёл засунуть голову по плечи в песок. Им он всё равно уже помочь не сможет. Никому не сможет.
Когда Трэйси соглашается без единого препирания, он подозрительно ерзает на плече и неспешно выпрямляется, заглядывая девушке в глаза. Она говорит: «Всё будет хорошо», — и лицо Элайджи трогает сомневающаяся улыбка. Это, действительно, было так просто? Впрочем, прежде чем он успеет подумать о том, насколько бесполезными все дни, потраченные на слёзы в подушку, МакМиллан продолжает оживлённо тараторить, ненадолго прогоняя назойливое чувство вины.
— Нет, я, — хмурясь, он растерянно сжимает губы и принимается мозолить их скреплённые пальцами руки, — Я не думаю, что нам придётся играть в «агента 007». По крайней мере, я надеюсь. Иначе впору привозить в Хогсмид кассетник и устраивать марафон фильмов про Джеймс Бонда, — многозначительное движение бровями, исполненное театрального ужаса. Интересно, она поняла хотя бы половину из произнесённого? Порой, он напрочь забывал, что несмотря на явственный интерес к его родной культуре, Трэйси значительно опаздывала в знаниях о термосах, телевизорах и, упаси боже, компьютерах!
Коротким смешком волшебник старается прогнать прочь явственный укол под рёбра, стоит ей заговорить о том, через что он заставил пройти всех своих друзей, не говоря уже о самой МакМиллан. Элайджа знал – они поймут, что он вовсе не хотел сделать хуже, однако что это меняло? Разве от этого знания хоть кому-то стало легче? Конечно, в глубинные страдания Айлин Блэквуд ему верилось с трудом, но он замечал несвойственную хмурость Майлза и взволнованное лицо его девушки, бросавшей укоризненные взгляды в его сторону всякий раз, когда привычная сонливость гриффиндорца обретала очертания затянувшейся хандры

I 'M   T H E   L I G H T   B L I N K I N G   A T   T H E   E N D   O F   T H E   R O A D
blink back to let me know

— Господи, — не сдерживая растягивающиеся вверх кончики губ, качает головой Грэм, — Я идиот, а не голова, — произнося свой диагноз вслух, он поднимает ладонь к щеке девушки и аккуратно проводит пальцем по тёплой коже. По её способности разгоняться из пучин тоски в состояние вечного праздника Элайджа скучал больше остального, потому что только Трэйси МакМиллан могла увидеть в вынужденной скрытности забавное приключение. Или, по крайней мере, убедить себя и остальных в том, что оно было именно таким.
— И всё же у меня была пара мыслей. Не думаю, что людям будет дело до того где и как мы сидим. Разве что первую парочку дней, — отрешённо дергая плечами, начинает молодой человек, — Я бы мог обедать и ужинать с вами. И... сидеть с тобой на маггловедении? — прищуриваясь, чтобы оценить насколько волшебницу такие условия могли удовлетворить, он растягивает последний звук и, встрепенувшись, добавляет, — И на истории магии, если, конечно, ты вдруг не решила взяться за голову, — потому что если надежда на её успех в заклинаниях не собиралась потухать, верить в то, что МакМиллан проникнется датами и длинными именами, Элайджа перестал курсе на третьем-четвёртом. — Не держаться за руки, не приклеиваться друг к другу в коридорах, — недовольно морща нос, он утыкается ей в щеку и громко выдыхает, — А я придумаю, чем мы займёмся на этих выходных, — отстраняясь от рыжеволосой, волшебник улыбается заговорщической улыбкой и чуть задирает подбородок, словно уже давным-давно всё придумал, но не расколется даже под Империусом, — Я буду писать тебе записки и прятать их в твои вещи, чтобы тебе не пришло в голову думать, что мне эта затея сильно нравится, — раньше ему не казалось это необходимым. Элайджу нельзя было обвинить в отсутствии романтической жилки, но, слушая про широкие жесты Майлза Уолша, юноша невольно задавался вопросами: «А правильно ли его воспитали?» Милые слова на клочке бумаги раньше выглядели в его глазах не лучше детсадовского дергания за косички, но в условиях их разделённого тайной будущего они больше не казались такими уж бесполезными.
Неохотно он смотрит на синеющее с каждой минутой небо, издавая звучный грудной вздох. Он не хотел выходить за пределы раздевалки. Возвращаться в мир, где придётся ходить на расстоянии выстрела, где бестолковый Пьюси наверняка нашёл способ нажаловаться хоть кому-нибудь и ждёт, не дождётся, когда Грэм поплатится за свою наглость – что ж, Элайдже совсем не сложно сломать пальцы ещё кому-нибудь. Здесь между ними не было различий. Не имели значения ни семья, ни чистота крови. Здесь они были просто двумя подростками, отчаянно желавшими быть вместе, а не разделёнными пропастью общественного мнения влюблёнными. Он бы всё отдал, чтобы просидеть в мрачноватом, сыром помещении до конца учебного года. Но, увы, этой опции никто им не предлагал.
— Наверное, нам пора возвращаться. Ещё полчаса и, подозреваю, за нами отправят поисковый отряд. Или, что ещё лучше, Блэквуд с Уолшем снова пойдут в лес, — словно не было места лучше во всём Хогвартсе.
Он двигается неспешно, будто всеми силами оттягивая мгновение, когда они окажутся снаружи, где произнесённые вслух условия станут их ежедневной действительностью в ближайшие месяцы. И, останавливаясь у самого выхода, он задерживает Трэйси за руку и тянет её на себя, смеясь своей бестолковой попытке поцеловать за её за весь завтрашний день.
— Ну, что, готова? — он точно не был. Но никто и не давал ему выбирать.

Подпись автора

D I F F E R E N T   M I S S I O N ,  D I F F E R E N T   S C H O O L
i got only one rule