Елена сжимает ладонь на солнечном сплетении, пытаясь избавиться от стягивающего последние часы чувства последним доступным способом – вытолкнуть проклятое наружу. Стоя в двух минутах от выхода на сцену, самое время пробежаться по списку причин, почему вдруг кислород перестал удовлетворять капризный организм, не удосужившийся предложить замену. А выбор у неё по-настоящему велик.
Сколько времени прошло с тех пор, как Скайлер ван дер Рейдер гордо вышагивала среди статных мужчин и их разодетых спутниц, неубедительно представляя «великую» чету голландских мореходов? По крайней мере, здесь нет её семьи. Точнее, той самой части, способной одним словом заставить её сломать себе лодыжку прямо на сцене, ведь: «Елена, совсем не дело возвращаться в светский котёл стремглав, для начала, тебе бы восстановиться в школе», — и от мысли, что ей даже не нужно их присутствие, чтобы ускорить свой пульс на десяток ударов, Елене становится дурно.
Может быть, всё дело в пропущенном обеде? Разминая собственные плечи, ван дер Рейден задирает голову к звездному небу и вдыхает застоявшийся летний воздух. Редкое явление для обычно холодной Англии, наверняка, привезённое Эваном из жаркой Луизианы – ей нравится так думать. Картинка разодетого в легкую летнюю рубашку кузена, держащего под руку Чарли в летнем сарафане, пошитым сестрой, вызывает у неё непроизвольную улыбку, снимая проклятье живущей в голове семьи. По крайней мере, если она ударит в грязь лицом, всегда найдутся те, кто подотрут замарашке испачканный нос. И посмеются над ней вместе с ней.
Елена отсчитывает от одного до десяти, стараясь восстановить контроль над распоясавшимся дыханием. Нет, пожалуй, её беспокоит всё сразу и десертом нервного приступа становится она сама. Ну, кто её просил рваться на гоблинов праздник жизни, из одного лишь ребяческого: «А вдруг?» Стоило напомнить себе о том, как заканчивали все любопытные герои историй – подсказка, весьма неудачно. Каковы шансы, что Ноа Мюллер – не результат разыгравшегося воображения, подогнавшего случайного тёзку под нужный образ? Накатывающая волнами тошнота говорит – тысяча к одному. И совсем скоро она это выяснит, оставаясь задаваться вопросом, зачем она вообще пришла.
— Всё в порядке, mi cariño? — ван дер Рейден не успевает отыскать составленный именно на такой случай список в ящиках сознания, когда слышит теплый голос, выплывающий из-за спины.
Говорящий вздох.
— Разве что меня мутит, как перед свадебной церемонией. Своруешь меня в карету и увезешь от постылого жениха? — негромко хмыкая, она поворачивается на кудрявого парнишку, искрящегося под бликами от уличных фонариков, и наскоро ухмыляется усилиям, с которым он размазал блёстки по всем щекам и шее, — Хотя не показать такую красоту? — смешок, — Досталась же тебе партнёрша, — прикладывая руку к разгоревшимся щекам, едва слышно шепчет волшебница.
— Да такая, что я лучше потрачу весь вечер на уговоры, чем дам ей сбежать, так и не показав себя. Идём, я знаю, что тебе поможет. Идём-идём нам больше тридцати секунд не понадобится, — не успевая сменить смущение на удивлённый протест, Елена спешно проскальзывает подальше от кулис вслед за юношей.
— Да ты шутишь! — определяя два стакана, она звучит скорее обреченно, нежели возмущенно, — Ты хочешь чтобы про тебя в ближайшие месяцы говорили, что ты кружишь голову не лучше чёртового колеса на полный желудок? — она начинает трясти головой, но едва ли это останавливает уверенное движение к ней навстречу.
— Я здесь мастер своего дела или кто, mi cariño? Для храбрости. Потом поблагодаришь, — Елена открывает рот, чтобы вставить свой непробиваемый аргумент... Увы, голос ведущего, зазывающего следующий акт на сцену, сбивает девушку с толку, заставляя взглянуть на дьявола-искусителя глазами главной грешницы, молчаливо чертыхнуться, выхватить порочный напиток и, залив последний одним глотком, понадеяться, что приправа к нервному кому упадёт в нужное место.
— Вал, дракл, что это? — морщась от яркого послевкусия, прокашливается голландка, — Ты подсунул мне водки?
— Оскорбляешь, tesoro, это кашаса. И я бы с удовольствием отчитал тебя за невежество, но, — аккуратным тычком пальца волшебник призывает посмотреть за спину. В следующее мгновение Елена подскакивает на месте, забывая про скрученный желудок, волнение и то, что она оправдывала своё явление сюда поддержкой Эвана. Он ведь никогда бы не поверил ей, не явись она с танцами и тамадой, доказывать веру в кузена публично!
— Ни пуха, — останавливаясь во мраке погашенной сцены, шепчет девушка и слышит «ни пера», краем глаза смотря на поблескивающего даже в темноте юношу.

with the lights out, it's less dangerous
here we are now
entertain us

Всё происходит, словно по щелчку пальцев. Как в тумане она различает оживлённый голос ведущего, оглашающего лондонского таланта и специального гостя – её, голландскую наследницу из французской школы. Однако, стоит яркому свету озарить всё вокруг, Скайлер ван дер Рейден больше не принадлежит собственной мятежной голове, не дающей девушке покоя. Послушно она следует за телом, диктующим, что делать, как смотреть, когда дышать. За бьющим в глаза светом тяжело различить направленные на них глаза, впрочем, Елена даже не пытается, отдаваясь всецело шумящей в ушах музыке и следуя за направляющей её рукой. Что ж, если всё дело в кашасе, тогда она определённо берёт свои слова обратно – напиток и впрямь обладал волшебным действием на буйное сознание, заглушая там, где шумело лишнее, и вворачивая на полную то, что помогало ей привлекать ужинающих гостей.
Под ускоряющиеся скрипки ван дер Рейден вырывается со сцены в центр зала, виляя между столами, словно перепуганная птичка, неожиданная громкая нота и от белой воздушной юбки не остаётся ни следа, уступая пачке вороньего цвета и ярким черным глазам. Она больше не похожа на испуганного зверька, хитрым взглядом цепляя оживлённый зал – посмотри неправильно, и её острые стрелки обязательно пронзят насквозь. Твердое па, она поворачивается к одному из столов, не теряя самоуверенной ухмылки и... образ смертоносной цирцеи растворяется в испуганных глазах неуклюжего утёнка, готового упасть с секунды на секунду. Один единственный неровный вздох. Одно нетвердое приземление. Елена почти представляет, как смехотворно будет упасть сейчас, прямо перед смотрящим ей в глаза Ноа Мюллером. Тем самым Ноа Мюллером, которого она навоображала так усердно, что тот просто не смог ни явиться на клич безумной фантазёрки. И в следующую секунду крепкая ладонь Валентино подхватывает её, возвращая ван дер Рейден в чувства. Или, лучше сказать, гоня страшную смесь ностальгии и позабытого трепета маленькой девочки прочь?
Она не успевает отследить, как превратившиеся в тянущийся пластилин секунды наконец заканчиваются, и, тяжело дыша, она останавливается на сцене. Твердо сжимая кулак за спиной, Елена закрывает глаза и ждёт несколько бесконечный мгновений, прежде чем зал разрывается аплодисментами, позволяя ей уронить руку вдоль бедра и, разжимая веки, тепло улыбнуться довольным гостям. Свет всё ещё мешает разглядеть лица людей, как следует, но один высокий силуэт, аплодирующий стоя, ван дер Рейден всё же высматривает. Не увидеть Эвана Маккензи, пожалуй, мог только слепой – и это было неточно.
— Ты была великолепна, mi cariño!
Вздох. Широкая улыбка. Елена расходится облегченным смехом, хватаясь за плечо поддержки.
— Даже не в половину без тебя, — пожалуй, не окажись волшебника рядом – шутка про измазанный в грязи нос стала бы трагичной реальностью. И всё же её мысли вертелись вовсе не вокруг спасения от верной гибели.
Пропадая в сторону кулис, Елена появляется далеко не сразу. Усилием она заставляет себя не торопиться, приводя внешний вид в порядок. Чинно она терпит вдохновленное измывательство над её прической и порыв Валентино забрать все почести изобретения её макияжа, стараясь не повторять слишком часто, что ужин скоро закончится и все разойдутся. В конце концов, каковы были шансы, что спустя пять лет он узнал её? И даже если узнал, на кой чёрт Ноа Мюллеру сдалось повзрослевшее воспоминание из школы? Поправляя сшитое на заказ платье, она застывает перед своим немым отражением и коротко улыбается. Так или иначе, она пообещала себе не расстраиваться слишком сильно, не окажись Мюллера за тем столиком, где он находился в последний раз.
Улица встречает их шумно. Репортеры с блокнотиками бросаются в сторону Валентино, оставляя Елене неловкую роль улыбчивой спутницы, коротко кивающей на восхищенные комментарии – ей было только в радость. В конце концов, волшебник, как никто, заслуживал всего внимания. Ненавязчиво ван дер Рейден задирает подбородок, высматривая в разношерстной толпе знакомые лица и, крепче цепляясь за единственную руку, ведущую её сквозь муравейник.
— Пойдём! Поздороваешься с Эваном и Шарлотт, — дергая своего спутника за рукав, Елена тянет их прочь от всеобщего внимания и, оказавшись вне досягаемости тыкающихся в нос перьев, она наконец отпускает «спасительный круг».
— Елена! Ты забрала наше сердце, душу, всё, — поднимающийся с места силуэт приветствует волшебницу теплой улыбкой и приложенными к груди ладонями, — Я в бесконечном восхищении перед вами.
— Немедленно прекрати это дело, — моментально краснея, отшучивается ван дер Рейден. Глаза останавливаются на пустом стуле и так же быстро меняют свой центр внимания, — Я покажусь очень невоспитанной, если спрошу, не оставили ли вы мне что-нибудь поесть? — непроизвольно из неё вырывается выдох облегчения, стоит Шарлотт предъявить ей тарелку со спасительным ужином, — О, Шарлотт, ты солнце моей жизни, — выхватывая вилку со стола и не трудясь, чтобы присесть, ван дер Рейден засовывает в рот первое, что попадается орудию на пути и издает вздох блаженства, — Если бы ты попросила мою душу в обмен на эту вилку, я бы с радостью вручила тебе все гарантии, — и, пускай, ван дер Рейден выглядит абсолютно поглощенной процессом спасения себя от голодного обморока, то и дело любопытный взгляд девушки скачет вокруг их стола в надежде наткнуться на искомую фигуру. Тщетно. И гордые попытки Эвана познакомить её с каждым взрослым дяденькой, хвалящим танцевальный талант кузины, вовсе не помогают Елене. Стоически волшебница терпит парад семейств, жмущих ей руки и наваливающихся объятиями, пока терпение не даёт сбой.
— Эван, Эван! — сменяя шепот на настойчивый зов, она дергает его за рукав и отводит в сторону от шумных знакомых, — Ты ведь говорил, что вместе с вами будет тот драконолог. Он разве ушел?
— Мюллер? Да, нет, он стоит вон там, — без задней мысли Маккензи дергает головой в нужном направлении под звук падающего в пятки сердца Елены, — Вас познакомить? — с явным недоверием произносит кузен.
— Нет, — проталкивая застрявший в горле воздух, спешно реагирует девушка, — Мы знакомы, — кажется, белеющее лицо Эвана кричит о том, что информация стала лишней.
— Что!?
— Неужели ты забыл? Ноа. Мюллер, — упрямо мозоля волшебника напротив, Елена вдруг цокает языком и дергает свой кулон, — Ноа, — кивок головы, — Мю-ю-юллер, — она мотает украшением еще несколько раз.
— О, правый Мерлин. Это?.. Он!?
Смешок.
— Да, и мне кажется, что он уже начал волноваться от количества раз, которые ты посмотрел в его сторону со звериным прищуром, — ещё один смешок, — Я оставлю тебя наедине с этой новостью. А мне надо поздороваться, пока он не решил, что мы говорили что-то плохое, — и несмотря на свой задорный настрой, Елена чувствовала себя как угодно, но не храбро. Только когда её это останавливало?
Не обращая внимания на трагедию своего кузена, волшебница делает уверенный разворот и глубоко вдыхает, шагая в снующую туда-сюда толпу. Он тоже смотрит на неё? За мешающимися перед носом гостями ван дер Рейден не различает этого с точностью до тех пор, пока не пробивается к островку спокойствия, где стоял Мюллер. Мысленно она зарекается не спотыкнуться об собственные ноги и, отсчитывая дыхание на каждый шаг, останавливается лишь тогда, когда оказывается напротив молодого человека. И где только был Валентино с его волшебным пойлом, когда оно требовалось по-настоящему?
[float=left] [/float] — Ноа, — неровный выдох, сбивчивая улыбка, — Ты всё же тот самый Ноа Мюллер, о котором я подумала, когда услышала, что мой кузен устроил переполох в заповеднике вместе с таким же отбитым на всю голову драконологом, — резко встрепенувшись, она роняет взгляд в ноги и тут же возвращает на несчастную жертву своего внимания, — Мерлин, ты ведь, наверное, даже не... Елена. Которая Скайлер. Ван дер Рейден. Ну, и плюс тридцать сантиметров роста, и пять лет суровых старших курсов, которые состарят кого хочешь. Если вдруг ты не узнал свою главную малолетнюю фанатку, — не поменявшую привычек с возрастом, — Лучше притворись, что узнал, иначе это будет очень неловко, — морща нос, почти шепотом заканчивает волшебница и, сжимая губы в выжидающую улыбку, замолкает.
Или нет.
— Привет, — короткий взмах рукой, и если она не порозовела, пока шла навстречу, что же... сейчас, она явно светится самым здоровым румянцем, что был ей доступен.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.

Елена замирает, всматриваясь в знакомые очертания напротив, и непроизвольно улыбается собственным мыслям – никакой ошибки, перед ней никто иной, как Ноа Мюллер. Всё тот же, каким она его запомнила. Казалось бы, шесть лет способны поменять любого до неузнаваемости, однако едва ли время тронуло юношу, – мужчину? – улыбающегося ей в ответ. Разве что, смягчило свойственную подросткам угловатость и расправило плечи, но не добралось до всего, что в своё время привязало к нему маленькую ведьму робким хвостом. Тот же добрый приветливый взгляд. Та же манера делать шаг навстречу, стоило ей появиться в поле зрения.
Она совсем не ожидает, что Мюллер сдвинется с места, на короткий миг стирая расстояние в шесть лет быстрым объятием, и оттого теряется между улыбкой и удивлением. Скоро моргая, ван дер Рейден пытается перехватить кислород через неожиданно тугой ремень на платье и бестолково смеётся, не справляясь с вертящимся на языке: «Я тоже очень рада тебя видеть». Кто бы мог подумать? Прошло столько времени, но хватает всего нескольких секунд, и она вновь чувствует себя двенадцатилетней девчонкой, нервозно подбирающей слова, «достойные» старшекурсника. И посреди всей этой паники, она, как и прежде, находит тёплую волну спокойствия, исходящую от волшебника, и незаметно выдыхает сдавливающий солнечное сплетение ком.
— Думаю, ты бы улыбался другой улыбкой, если бы не изменилась, — в следующее мгновение на лице Елены появляется гримаса ужаса и тут же пропадает. Ненавязчиво прокашливаясь, она поджимает губы и смотрит на него почти виновато за маленький выпад бешенства спустя полминуты воссоединения, — Спасибо. На самом деле, это всё заслуга сестры Шарлотт и художественного таланта Валентино, — приподнимая ладони под разукрашенным лицом, спешно реагирует ван дер Рейден, словно их время было ограничено, и секундомер угрожающе тикал прямо за спиной, [float=right][/float] — Ну, всё! Хватит! — она смеётся, в отчаянии закрывая щеки руками, и, резко вспомнив о трудах партнёра по танцам, одергивает их обратно, — Пощади мои щёки. Меня и так уже остановило, как минимум, штук пять дяденек и тетенек с блокнотами и вопросом о том, что за дизайнер меня одевал. Икона стиля – Елена ван дер Рейден, — явно кривляя саму себя, девушка задирает ладонь на манер английской королевы, а второй рукой приподнимает подол платья, кивает головой вниз и дергает «тайной» в виде стареньких кед, молниеносно скрытых длинной юбкой, стоит Мюллеру их заметить. С лицом нашкодившей лисицы, она прижимает палец к губам и, взяв с него обет молчания, возвращает себе приличную экспрессию, которую принято представлять на подобных мероприятиях. Интересно, Ноа Мюллер уже пожалел, что не притворился, будто не узнал безумную малолетку с бьющими через край эмоциями?
Переставая мельтешить перед парнем, она наконец смотрит ему навстречу и внезапно сжимает губы. Елена раскрывает рот, снова закрывает и мечется на ровном месте пару бесконечных мгновений, пока Ноа поражается её родству с Маккензи. Он закончил? Стоит ей приподнять руки чуть выше, и Мюллер продолжает, выпаливая шутку, называя себя дебилом и вызывая моментальную реакцию в виде смешка и яростных покачиваний головы – в параллельной Вселенной, может быть, и не самый далёкий, однако в этой старшекурсник из Шармбатона был кем угодно, но не дебилом.
— Погоди, пожалуйста, — борясь с вставшим поперек горла кислородом, бормочет волшебница. Рваный вдох. Сжимаясь, она тянется тыльной стороной ладони в то место, где таланты Валентино оставили синий след, и, боясь, что вторгается в зону чужого комфорта, старается убрать всё, как можно быстрее, — Видишь, осторожней со словами. Праздник решил приклеиться к твоей щеке, — её лицо говорит: «Извини», — пока ван дер Рейден роняет руки по швам и вспоминает парад слов, вывалившихся на неё моментами раньше, — Поверь, он говорил о тебе, — многозначительно округляя глаза и красноречиво кивая, смеётся девушка. Стала ли она думать о Ноа Мюллере хоть на капельку хуже? Не в этой жизни. Как бы Елена ни обожала старшего брата, она прекрасно представляла тот образ, что представал перед людьми через газеты и обрывочные сплетни. Ей не нравилось, она злилась, но что Елена могла с этим сделать? Всегда находились недовольные, закидывающие «нетипичную» семью камнями всех грехов, и то, что Мюллер в них поверил было совсем не удивительно. Не верили только те, кто хранил в себе кровь Маккензи или знали их семью лично. Разве она могла ругать его за то, чего волшебник не знал?
— Тебе придётся поверить мне на слово – мы похоже куда больше, чем может показаться на первый взгляд. Ну, или я пытаюсь себе льстить, — дергая плечами, она тушуется и подхватывает оживлённей, — Кузен по логике вещей. Брат по выбору, — Елена дергает плечами, поджимая губы. Меняясь в экспрессиях, она задирает подбородок, театрально оглядывает помещение и, расплываясь в хитрой ухмылке и растягивая звуки, негромко подмечает: — Должно быть этот отель навевает тебе воспоминания, — из неё вылетает сдавленный смешок. Складывая ладони в просьбе о прощении, Елена широко улыбается и тараторит, морща нос: — Прости, я не могла не воспользоваться этой возможностью, — сбавляя темп, она продолжает многим спокойней, — На самом деле, если бы я только узнала с кем мой брат решил поиграть в обиженных и оскорблённых, он бы не избежал письма-кричалки. Но я рада, что... вы нашли общий язык, — кидая короткий взгляд в сторону обеспокоенного стола, ван дер Рейден не сдерживается и хихикает себе в кулак, представляя какой мыслительный процесс сейчас происходил в голове Эвана Маккензи. То-то же, будет знать как выкидывать с лестниц неправильных людей.
Она пытается притормозить, пытается не скакать в двух квадратных метрах, будто выиграла в лотерее жизни, но хватает одного слова от Мюллера, и моторчик заводится по новой. Да и как она могла не радоваться? Мысль о том, что когда-нибудь ей ещё доведётся увидеть Ноа, была оставлена девушкой ровно шесть лет назад. Ну, зачем Ноа Мюллеру была нужна прилипала из школы? Скрестив пальцы за его хорошее будущее, Елена с тяжелым сердцем попрощалась с ним и даже не пробовала надеяться, что судьба предоставит ей ещё одну встречу. И вот он стоял перед ней. Абсолютно такой же, как и раньше, только теперь Ноа Мюллер умудрялся отвешивать комплименты, чем чудовищно смущал волшебницу, вгоняя несчастную в краску. В своё время она теряла дар речи и от коротких хлопков по плечу с панибратским: «Молодец». Вы можете себе представить, как она себя чувствовала, когда Ноа Мюллер, видите ли, решил позавидовать её партнёру? Она бы собственноручно освободила танцпол между столами, стоило ему попросить!
— Не жаль тебе меня, да? — риторический вопрос, выпаленный неразборчивым полушёпотом. Елена делает глубокий вдох, гонит румянец прочь и, расправляя плечи, смотрит ему в глаза, — Многим лучше, чем с моей двенадцатилетней версией, — смешок, вздёрнутые брови, — Но я всё ещё благодарна тебе за твою жертву. Пожалуй, лучшее моё воспоминание из этой школы. А, вообще, завидовать нечему – если вдруг ты решишь, что тебе нужна партнерша, мой ответ всегда положительный, — она замолкает, стараясь представить, что Ноа Мюллер хотел от неё услышать. Что в Елене ван дер Рейден могло быть такого необычного, чтобы человек напротив не сбежал в ближайшие пять минут? Всё ещё школьница, пускай, с клеймом домашнего обучения. Возможно, она поднялась на ступень выше ребёнка, но в собственных глазах Елена не казалась себе личностью, с которой Ноа бы вдруг захотел поговорить о высоком. Двенадцатилетняя фанатка в красивом платье – пожалуй, самое лаконичное описание, которым волшебница могла себя наградить. Впрочем, вероятно, это был первый и последний подарок судьбы, и она собиралась наслаждаться им ровно столько, сколько ей позволят.
— Если кратко то... с недавних пор, я живу в Англии, если точнее, в шотландском поместье Маккензи. Доучиваюсь этот год на домашнем, а что со следующим... — ван дер Рейден хмурит брови, громко вздыхая, — Мы узнаем в следующем году. Мой партнёр – Валентино, — находя блестящую точку в толпе, волшебница кивает в сторону темнокожего парня и возвращает своё внимание обратно на Мюллера, — Преподаёт в лондонской танцевальной школе, в которую я по счастливой случайности записалась. Если всё пойдёт так, как я планирую, то меньше через пару лет в мир явится ещё один колдомедик, — Елена затихает, — Не знаю, что ты хочешь ещё услышать. Хотя, — она растягивает последний звук, щурясь и стараясь оценить, насколько её идущая поездом на несчастную жертву искренность была уместна. Впрочем, неужели он забыл о том, кто перед ним стоял? Конечно, идущая лбом в стену малолетка была куда безопасней окрепшей ван дер Рейден, но притворство волшебница не терпела куда больше, чем неловкость от косых взглядов. К тому же, когда Ноа Мюллер хоть раз посмотрел на неё косо?
— На самом деле, я надеялась, что ты здесь окажешься. Когда Эван назвал твоё имя, я сначала подумала, что это совпадение. Потому что в последний раз, когда я что-то о тебе слышала, мне сказали, что ты поступил на работу во Францию. Я решила, что, наверняка, моя голова подгоняет желаемое под действительность, потому что Ноа Мюллер не мог вдруг оказаться в Румынии, — кривляя свою беспробудную глупость, скачет интонациями Елена, — А потом ещё и мериться достоинствами с братом, — говорящий кашель. Теперь, когда она нашла единственный способ смущать Мюллера, она так просто с ним не попрощается, — Считай, я в прямом смысле чуть не упала лицом в пол, когда убедилась в том, насколько ошибалась. И не говори мне, что ты этого не видел, — закатывая глаза, продолжает девушка, — Это было бы феерично, если бы Вал не успел остановить катастрофу, — она бы искренне посмеялась! А затем пошла бы рыдать в раздевалку, что опозорилась перед одним из главных авторитетов своего детства и, что уж таить, парочкой авторитетов юношества в лице Эвана и Шарлотт. Пускай, ван дер Рейден старалась не зацикливаться на своих неудачах, чтобы пережить подобное потрясение, ей бы потребовалась не одна банка мороженого. [float=left][/float]
Останавливая поток слов, волшебница замирает взглядом на человеке напротив и не сдерживает предательски ползущих вверх уголков губ. Ей приходится сдержать назойливый порыв стиснуть Мюллера в объятьях, потому что вряд ли несчастный был готов к такому чрезмерному проявлению счастья. Вряд ли он был готов даже к тому, что вылилось на него за последние несколько минут. Но она не могла ничего с собой поделать. Пройти десять, двадцать лет, Елена бы так же, как и сегодня, не находила бы себе места от сочащихся отовсюду вопреки воле хозяйки эмоций. Сколько бы времени не утекло, это бы не изменило её воспоминаний о школьном времени, оставивших Ноа Мюллером важной главой в её жизни. Иначе бы она не берегла его подарок с таким остервенением, нося кулон по сей день.
— Ноа, — наконец переставая то дергать ладонь на встречу, то прятать её обратно, обнимая саму себя, она хмурится, быстро моргает и делает полшага навстречу, — Мне очень хочется тебя обнять. Можно? Обещаю, я больше не буду делать тебя прекрасно выглядящим, — несмотря на живое доказательство, ей всё ещё не верится, что он и впрямь здесь; и что они разговаривают шесть лет спустя так, будто не прошло и пары дней. И если бы у неё была возможность, она бы остановила этот вечер, лишь бы услышать всё, что стряслось с волшебником за последние года порознь.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.

Они никогда не общались на равных. Совсем не удивительно – тяжеловато отыскать в десятилетней собеседнице подругу по разуму, когда в тебе бушуют гормоны, а профессора настойчиво стучат пальцами по часам, предупреждая о наступающем на пятки выпуске. Её не расстраивало это слишком сильно. Елена никогда не требовала больше того, что ей могли дать, и старалась ценить потраченные на малолетний хвост минуты. В конце концов, Ноа Мюллер не был обязан терпеть её неловкие попытки соответствовать старшекурснику. И всё же он ни разу не прогнал ван дер Рейден прочь.
Он заставлял её прыгать выше головы: стараться понять то, о чём её одногодки даже не задумывались. Каково ощущать на свои плечах ответственность за будущее? Как это – знать, что через пару лет тебе придётся сделать главный выбор в своей жизни, и не иметь ни малейшего понятия о том, как не ошибиться? Благодаря нему она взялась за новый язык. Благодаря Ноа даже не задумывалась бросить танцы в то время, как брат-близнец избавился от танцевального трико так скоро, как попал в команду по квиддичу. Конечно, сколько бы Елена ни старалась, ей всегда не хватало заветных двадцати сантиметров роста, как в буквальном, так и в переносном смысле.
Не чувствовать этой разницы сейчас было одновременно пугающе и приятно. Ведь ничего не изменилось. Если вычесть её повзрослевшее лицо из уравнения, девушка не стала чувствовать себя на шесть лет старше. Она всё ещё была той самой двенадцатилетней приятельницей с перрона, семилетней поклонницей с самодельной валентинкой. Кем угодно, только не персоной, заслужившей звания «прекрасной» от... Нет, кажется, проблема была далеко не в том, кем Елена не являлась. Проблема была в человеке, от которого волшебница это слышала.
Она и не вспомнит когда в последний раз ощущала себя недостаточно взрослой, недостаточно опытной. Всю свою сознательную жизнь Елена была окружена людьми, выше её на две головы. Чарли, Эван, Боннет, Мелани – они были лишь началом бесконечного списка взрослых родственников, не оставлявших иного выбора, как соответствовать. И с каждым годом Елене было всё проще смотреть на мир их глазами, переживая подростковые подводные камни месяцем за год. Думала ли она, что ей не дотянуться до Валентино? Джейка? До Вольфганга, годившегося девушке в отцы? Нет. И тем не менее, стоя напротив Ноа Мюллера, девушка сдерживала назойливое желание попросить отлучиться на пару минут и спрятаться под столом, чтобы прекратить этот парад красных щёк и сотни слов в секунду.
— Не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом случае, — отвлекаясь от зудящего в солнечном сплетении волнения, Елена бросает быстрый взгляд на Эвана и коротко смеётся силуэту кузена, борющегося со свербежом посмотреть в её сторону, — Не сказала бы, что Эван с Шарлотт злопамятные личности. Иначе, боюсь, они бы друг друга убили, — замечая замешательство, ван дер Рейден спешит пролить свет на предысторию отношений друзей, ставшую своеобразной байкой среди приближённого круга, — Если я не ошибаюсь, то Шарлотт публично поиздевалась над Эваном в первую встречу, за что мой брат, — вдумчиво кивая, улыбается Елена, — Во время их следующего случайного столкновения искупал её в шампанском, вылив свой стакан на голову, — замолкая на миг, девушка едва сдерживает расползающиеся ещё шире уголки губ и тихо хмыкает, — Так что ты на верном пути, — возвращая своё внимание к Мюллеру, подмигивает волшебница.
Она бы хотела, чтобы мир воспринимал Маккензи такими, какими знала их сама Елена, но с годами девушка научилась относиться к несправедливым суждениям, сыпавшимся в сторону её семьи, без злобы на сердце. Способные видеть и слушать со временем осознавали свои ошибки, становясь на сторону шотландско-американского клана. Остальные же не стоили потраченного на них раздражения. И в том, что Ноа Мюллер был способен отличить истину от заголовков таблоидов, ван дер Рейден не сомневалась ни секунды.
Елене требуется несколько мгновений, прежде чем она реагирует на предостережение о медвежьих лапах вместо ног. Оживляясь, девушка резко упирается локтями в бока и повторяет реакцию школьной давности, когда старшекурсник поинтересовался не испугается ли она показывать движения вместе с ним.
— Я что, похожа на пугливую курицу? — бросая в него гневную экспрессию, она моментально смягчается и негромко смеётся. Попроси он её прямо сейчас, она бы не отказала, несмотря на все косые взгляды гостей, не танцевавших, если позволения не поступало. Ну и пусть! Елене слабо верилось в то, что волшебник напротив действительно говорил правду о своих растерянных с возрастом талантах. А если не врал, что ж, после всех мучений, пережитых Ноа на старших курсах, получить ботинком в ответ было бы для неё честью. Или он думал, что ван дер Рейден запамятовала все разы, когда «идеальная» партнерша из младших классов путалась в ногах от волнения?
Она слушает его внимательно, то хмурясь, то вскидывая бровями на маленькие детали, собиравшиеся в цельную картину. Ей хочется спросить: ей кажется или он подбирает слова? Но вовремя ван дер Рейден прикусывает язык, решая, что это совсем не её дело не желает ли Мюллер вдаваться в подробности или не желает вдаваться в эти подробности из-за неё. Впрочем, стоит ей уловить «не важно» и «не интересно», лицо Елены приобретает почти грозные черты, будто несколько секунд назад волшебник оскорбил всю её семью.
— В таком случае, лучше не думай, — как ни в чём не бывало отзывается девушка, скрещивая руки под грудью, но тут же умеряет степень наигранного недовольства, — Это, правда, не лучшее место для долгих разговоров, но я не стала бы отказываться узнать чем ты жил последние шесть лет, — его отъезд из школы сказался на ней куда сильней, чем можно было предположить. Елена вовсе не обижалась на то, что он не сохранил с ней связь. Куда здравей было счесть, что волшебница забудет о его существовании так быстро, как везущий на летние каникулы поезд уйдет с перрона. И в каком-то смысле, Ноа не ошибся – она бросила попытки узнать что-то о старшекурснике через несколько месяцев по возвращение в Шармбатон. Другое дело, перестал ли он быть важной деталью в судьбе Елены? Нет. Иначе она бы не носила сделанный волшебником подарок спустя столько лет.
Видя смятение Мюллера, ван дер Рейден успевает застыть перепуганным животным, представляя, как ей отказывают в грубой форме. К счастью, громкое согласие проталкивает застрявший посреди горла ком наружу выдохом облегчения. Не дожидаясь, пока молодой человек передумает, она шагает навстречу и, стараясь не добавлять блёсток в образ немца, опирается подбородком о мужское плечо.
— Осторожней с пожеланиями, — бормочет едва слышно волшебница, ненадолго прикрывая глаза и улыбаясь теплу, исходившему от Мюллера. По крайней мере, теперь она могла не задаваться вопросом была ли это обычная вежливость или Ноа по-настоящему радовался их столкновению в последнем месте, где этого можно было ожидать. Нет, волшебник, как и его эмоции, были такими же реальными, как и стягивавший ей талию – будь он неладен – ремень, отчего Елена позволила себе лишние пару секунд, переходившие лимит панибратского вторжения в личное пространство друг друга.
— А? — она возвращается не сразу, борясь с легким головокружением из-за «чужих» ощущений, смешавшихся с её собственными. В поисках ответа Елена спешит за рукой Мюллера, перехватившей кулон на её шее, и пялится на него добрых несколько секунд, напрочь забыв о том, что он там находился, — А! Нет, ничего страшного, — очнувшись, девушка наскоро мотает головой, — Я, — увы, она не успевает договорить, прежде чем посторонний голос, кричащий на немецком, перебивает её мысль.
Ван дер Рейден оборачивается к источнику звука, обратно к Ноа и вновь к обращающемуся к ней мужчине.
— Добрый вечер, — застревая между добродушной улыбкой и замешательством, кивает волшебница, — Елена ван дер Рейден. Давняя... — ей хочется назвать себя «подругой», но здравый смыл исправляет желаемое на действительное, — Знакомая, — она тянет ладонь для знакомства, отпуская последнюю на полпути, когда собеседник теряет фокус и переключается на... Она толком и не скажет, что именно притянуло пьяное внимание мужчины. Впрочем, скучает Елена совсем недолго.
— Брось, всё в порядке, — отмахиваясь, она поворачивается к Ноа и старается стереть с лица удивление, вероятно, ставшее виной совершенно беспочвенных извинений немца. Громкий возглас, прилетающий с другой стороны, заставляет ван дер Рейден усмехнуться себе в кулак. Круассан с ванилью – посмотреть на третьего волшебника, произнёсшего это мракобесие, так, будто он крикнул: «Слава Сатане!»
— Эм... да, конечно! Я буду здесь, — едва поспевая за происходящим, тараторит Елена.
Ноа и свалившаяся на его голову троица пропадает неожиданно быстро, оставляя голландку оглядываться по сторонам в поисках своей семьи. Вдалеке она выглядывает Эвана с Шарлотт, говоривших с кем-то из шотландских приятелей главы Маккензи, и решает не влезать в посторонний разговор. Отступая в тень, в которой она нашла Мюллера, она внимательно высматривает знакомые лица, ухмыляясь им со стороны. Валентино, как обычно, говорит о чём-то важном, выдавая себя широкими жестами и возгласами, доносящимися до Елены. Несколько ведущих инженеров компании толкаются у бара, стараясь напиться как можно незаметней. И в момент, когда девушка вылавливает себе стакан шампанского, чтобы не выглядеть слишком потеряно, она оборачивается к выходу из отеля, замечая возвращающегося Ноа. Шагая навстречу, она видит, как за спиной волшебника появляется физиономия, с которой ей довелось столкнуться минутами раньше, и не сдерживает смеха, видя искреннее негодование мужчины.
— Последний из могикан, — не замечая, что Мюллер перешёл на немецкий и обратился далеко не к ней, сочувствующе отзывается Елена. Тихо вздыхая, она уже знает, что скажет Ноа, до того, как волшебник открывает рот. Сжимая бокал в одной ладони, ван дер Рейден роняет вторую вдоль бедра и кротко улыбается, понимающе кивая. Конечно, она не хотела, чтобы Ноа уходил. Но какие у мужчины варианты? Бросить несчастных калек на произвол судьбы? Она достаточно хорошо была знакома с волшебником напротив, чтобы знать, что он бы так не поступил, какими бы бестолковыми ни были трое из ларца.
— Нет! Нет, никаких планов, — молниеносно выпаливает Елена, стоит предложению усвоиться в сознании. Значительно веселея, она сжимает ладонь Мюллера в ответ, — Я могу! Правда, я кроме своей танцевальной школы и бара Валентино ничего не знаю, но, — хватая воздух ртом, продолжает бормотать голландка, — Будет повод побыть туристами! Хорошо. Значит, в полдень! Я... В таком случае, до завтра и... Добрых снов, Ноа! — она хочет сказать что-нибудь ещё, но нарочно останавливается, позволяя молодому человеку остановить пьяную звезду, собравшуюся ослепить эту вечеринку своей полуголой грудью.
Улыбаясь, Елена провожает взглядом двух мужчин до самого входа в отель и стоит в одиночестве ещё пару минут, давая себе возможность переварить всё произошедшее. Выдох. Кивок. Нет, она обязательно подумает об этом, вернувшись домой, а пока ей лучше немедленно найти Эвана Маккензи и пытаться забыть, что Ноа Мюллер... позвал её гулять? Ей, точно, не показалось?

OH, THE COLORS SLOWLY COME BACK
s o ,  w h a t   i f ,  y o u   s t a y ?
and somehow we find our time

Елена проснулась с рассветом. Словно маленький ребёнок, которому не терпелось выбежать в гостиную, чтобы проверить подарки под рождественской ёлкой, она подскочила раньше остальных жильцов Братхейма, вынудив себя слоняться по пустым коридорам замка ещё пару часов с пробуждения. Впрочем, едва ли компания заспанной Мелани удовлетворила её потребности в немедленном разговоре. Никто не понимал, отчего вдруг юная ван дер Рейден вела себя так, словно её ждал важный приём, а не прогулка со старым знакомым из школы. И, как оказалось, тот-самый-Ноа-Мюллер был пустым звуком для её родственников, не имевших ни малейшего понятия о ком волшебница вспоминала целое утро.
Стоило оставаться в гостях у Андесонов, но голландка сжалилась над и без того пошатнувшейся реальностью брата, не до конца пережившего соединение «милого Ноа из детства Скайлер» и «проклятого Мюллера из рассказов Шарлотт» в одно целое. Тем более, где существовал Эван, существовала и Шарлотт, и, сказать по правде, девушка беспокоилась за реакцию подруги на её тёплое отношение к немцу из Румынии. Тёплое отношение. Смотря за тем, как один за другим наряды, заклеймённые неподходящими, разбрасывались по всей комнате, ей всё больше хотелось прыснуть своему отражению, что ей давным-давно не двенадцать и вряд ли Мюллер соскучился по её фанатской стороне личности. Но ведь она не могла прийти в обычных джинсах! Или ненавязчивый повседневный стиль как раз ни к чему не обязывал? Каблуки? А что если они будут много ходить? Они, наверняка, будут много ходить, и Скайлер выглядела бы настоящей идиоткой, начав хромать спустя первые несколько метров! Платье казалось слишком. Майка недостаточно. Аккуратно уложенные волосы уже совсем не напоминали прилежную прическу, превратившись в спутанный веник девушки на грани того, чтобы явиться в чёрном костюме из латекса – по крайней мере, такого он точно не ждал!
— Может, примеришь мою рубашку? — голос Мелани звучал ничем не хуже хора из ангелов и, пожалуй, спас Ноа Мюллера от начинающего водолаза (или доминантрикс, как больше нравится) в лице Елены ван дер Рейден.
На месте волшебница оказалась на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Она так нервничала, что опоздает, что выбежала за полчаса до намеченного крайнего срока, и чтобы растянуть путешествие, заставила себя идти пешком от Косого переулка до самого отеля, в котором остановился Мюллер. И всё равно пришла первой.
— Привет! — загораясь улыбкой, она моментально подпрыгивает с дивана из чинной позы, в которой находилась последнюю четверть часа. Расправляя плечи, ван дер Рейден прокашливается и уже собирается обрушить на Мюллера заготовленную речь, когда молодой человек подаётся вперед. Она понимает не сразу, врастая в землю и задерживая дыхание. Резко оживает. Смеётся. И завершает приветствие, касаясь своей щекой щеки Ноа второй раз и придерживая волшебника за локоть.
— Франция, точно, — взмахивая руками в воздух, виновато улыбается Елена, — Я уже превратилась в запуганную дикарку с этими англичанами, пытающимися выдавить из тебя легкие при каждой встрече, — в особенности, когда речь шла об англичанах, живущих в Бостоне и измерявших степень радости от встречи силой объятий. Она была не против, если это была Шарлотт или кто-нибудь с улицы на два дома. Но учитывая её чувствительность к посторонним эмоциям, знакомиться с каждым вторым чересчур близко Елене нравилось куда меньше, чем пожимать руки, как было принято на её родине.
Кивая в сторону выхода, она приглашает своего спутника на улицу и шагает в заданном направлении.
— К слову, как вы... здороваетесь в Германии? — хмурясь, невзначай спрашивает волшебница и, выслушав Мюллера, продолжает, — Надеюсь, твои друзья дали тебе поспать? Потому что, — замолкая, ван дер Рейден лезет в сумку за предусмотрительно раздобытой картой и трясет ей воздухе, — Не зная, в каком ты будешь состоянии, я подумала о ленивом маршруте и активном маршруте. Я тут выписала все места, которые стоит посетить, — показывая приклеенный к карте листочек, на манер прилежной ученицы вещает Елена, — И подписала стрелочкой почему, — проводя пальцем от названия к пояснению, тушуется девушка, — Нам точно надо покататься на колесе обозрения, а так, — ловя взгляд волшебника, направленный совсем не туда, куда она просила его смотреть, она вновь ищет причину рассеянного внимания и, находя, смешливо восклицает: — Ноа Эмиль Мюллер! Вас мама не учила смотреть в глаза! — аккуратно шлепая его картой по плечу, шутит ван дер Рейден, — Хватит прожигать дырку в моём кулоне. Да, я ношу его! — уверенно кивая, смеётся Елена. Она молчит недолго, делая глубокий вдох и успокаивая интонации: — И, нет, я не надела его, чтобы сделать тебе приятно. Я, если честно, растерялась вчера, потому что ношу его постоянно и даже не поняла сначала, что ты там разглядел, — волшебница останавливается, чуть хмурится и говорит ещё тише, — Я знаю, ты совсем не вкладывал в этот жест какого-то огромного значения, когда подарил его мне, но... для меня это было... не знаю... подобно высшей степени признания с твоей стороны? У меня нет ни одного плохого воспоминания, связанного с этим кулоном. Так что он служит мне чем-то вроде напоминания о том, что мир не такой мрачный, как мне иногда кажется, — косясь на Мюллера, она смущённо сжимает губы. Она никогда не думала, что настанет тот день, когда Ноа узнает о том, что двенадцатилетняя фанатка носилась со своим подарком по сей день. И, пускай, Елене не было стыдно или неловко, она представляла насколько странным это могло выглядеть.
— Надеюсь, это не звучит... безумно, — честное слово, у неё был только кулон! Никаких алтарей в кладовках. Она была нормальной! Ну, почти нормальной.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.

Она пробыла в Англии уже несколько месяцев, не считая недолгий визит на американский материк, и до сих пор так и не нашла времени вырваться в центр Лондона. Тяжело представить, что у студентки на домашнем обучении не могло найтись свободного часа на бездумную прогулку по улицам незнакомого города, но Елена обладала исключительным талантом заполнить свой досуг до полуночи, не имея строгих профессоров и поджимающих сроков сдачи эссе за спиной.
Достаточно прожить в Братхэйме несколько дней, чтобы понять. Массивный фамильный замок служил не только прочной защитой своим жильцам. Огромная библиотека, заполненная работами Остары и её старшего сына, личная конюшня, поле для тренировок по стрельбе. Только ленивый постоялец мог бы найти проживание в поместье Маккензи праздным и скучным. В конце концов, не нашедшие себе занятия по душе, всегда могли обратиться к детям Остары, готовым раскрасить досуг любого наивного гостя, имевшего несчастье их об этом попросить. Или сломить спину, взявшись помочь Нэни.
Стоя напротив Ноа Мюллера, она искренне сожалела, что не сподобилась подготовиться раньше, чем за ночь до встречи. Быть может, тогда бы Елена не чувствовала себя «собой» только на половину. Тогда бы она без колебаний потянула его за рукав кардигана, пускаясь в рассказы об улицах, расчерченных их обувью. Она казалась бы начитанной, интересной. Ведь такими были девушки возраста Мюллера? Они знали куда больше, чем маленький набор вырванных из чужих слов фактов. Они были... Сказать по правде, Елена не имела ни малейшего понятия, какими последние были. Её единственный пример ограничивался старшей кузиной и недавними бостонскими знакомыми; с уверенностью ван дер Рейден могла сказать, что не была похожа ни на одну. А если уж говорить о той, что привлекла внимание её спутника дольше, чем на пару ностальгических минут, на Шарлотт Уолш ведьма походила, словно они были отражением друг друга в кривом зеркале.
— Нет! Нет, совсем недавно, — она не врёт. В разрезе потраченных на беспокойные метания по Братхэйму часы, проведённые в лобби отеля пятнадцать минут приравнивались к короткому вдоху и выдоху в надежде успокоиться, — Ты просто обречен опоздать, если второй человек не умеет сидеть на месте спокойно. Не знаю откуда это, но я извожу себя, думая, что опоздаю, перед каждой встречей. Результат: в этот раз мне пришлось идти от самого Косово переулка пешком, чтобы не выглядеть слишком уж безумно, — приложив ладонь ко лбу, простодушно усмехается Елена.
Интересно, люди, признававшие, что могли бы выглядеть безумно, выглядели безумно? Мать ван дер Рейден часто говорила: «Всегда опаздывай, милая. Никакому мужчине не интересно знать, что он тебя уже заполучил. Не будешь поддерживать тайну – всё любопытство пропадёт, и он найдёт себе кого-нибудь другого». Только кому бы захотелось находиться с бестолковым остолопом, видящем в Елене трофей, за которым стоило гнаться? Быть другом с тем, кто тянулся к вам лишь потому, что вы играли с ним в горячо-холодно? Вероятно, поэтому друзей волшебницы можно было пересчитать на пальцах одной руки, а её опыт романтических отношений вызывал невольный сочувствующий вздох. Ну, и пусть. Лучше так, чем существовать в самодельном подобии счастливой сказки, выдающим куда менее розовую действительность многочисленными трещинками.
— Спасибо, Ноа, — опуская смущенный взгляд на выданный кузиной верх, ван дер Рейден поджимает губы и смотрит в глаза волшебника, молчаливо обвиняя последнего в продолжении вчерашнего парада комплиментов, — Я рада, что нас укусила одна и та же муха официальности, — намекая на рубашку Мюллера, едва различимо ухмыляется девушка.
Внимательно вслушиваясь в голос своего спутника, она оживлённо благодарит его короткой улыбкой и выскакивает навстречу прохладному летнему ветру, которые многие иностранцы находили невыносимым. Стоит благодарить наполовину датскую кровь, тонкой ткани хватало для того, чтобы почувствовать себя в тепле.
— Всё же наши страны не случайно приклеены друг к другу, — подхватывая мысль мужчины, ненавязчиво замечает Елена, — Не помню, чтобы дома кто-нибудь пытался выдавить из меня легкие, кроме моей семьи. Видимо, северные ветра напрочь заморозили всю нашу любвеобильность, — кривляя наигранную трагедию, волшебница дергает плечами и принимается разбираться с подготовленным маршрутом.
Опираясь на собственные слова, Елена была неправильной голландкой. В узком кругу людей она вполне сходила за истинную родственницу бросающегося на людей Боннета, если выкинуть из уравнения агрессивность исполнения. Ненавязчиво она брала своих собеседников за руки, касалась их плечей, а затем вовсе обвивалась вокруг локтя и больше не покидала уютного места. К счастью, ей хватало осознанности не проворачивать подобного с незнакомыми и неподготовленными. Иначе Ноа Мюллер вполне мог ожидать почувствовать чей-то подбородок на своём плече. Впрочем, стоит заметить, очень редкие личности вызывали в ван дер Рейден навязчивое желание «потрогать».
— Я подумала, что даже полдень может оказаться слишком рано, — оборачиваясь к Мюллеру сочувствующим взглядом, улыбается девушка, — Но я определённо не расстроилась, что ты здесь без подтанцовки с бубнами. Не подумай – они показались мне славными. Куда славнее, чем тройка кузенов, с которыми я росла, — с одним он уже познакомился непростительно близко, что давало пищу для фантазии о том, какими могли оказаться другие. Подсказка: ничем не лучше.
Слова мужчины о «мести» не остаются незамеченными, вызывая у Елены тихий тёплый смешок. Вовсе не потому что она испытывала наслаждение от мысли о чьих-то страданиях. Если говорить о ван дер Рейден, она оказалась последним человеком, способным наказать кого-нибудь за испорченный вечер. Но ей было приятно понимать, что Мюллер не сильно изменился спустя столько лет. Он видел мир в чёрно-белом и в школьное время, делил действительность на правильное и неправильное, готовый бороться с последним словами и, если понадобится, кулаками. Такие как он вполне могли начать революцию, в то время как ван дер Рейден до конца цеплялась за мир. Елена никогда не думала, что чья-либо позиция была правильней. Революционеры нужны были миру в той же мере, что и пацифисты; и хорошо, что эта часть Мюллера, которой она всегда восхищалась, не была тронута временем.
— Сейчас как не извиню, — она смотрит на него, произнося одними глазами: «Было бы за что». И всё же она никогда не думала, что ей придётся объясняться перед создателем талисмана, почему тот ещё не покрылся вековой пылью. Не то что бы Елена сильно стеснялась своей детской привязанности к кулону, но вполне могла представить насколько смешной звучала её вера в безделушку из металла и камня. Безделушка для других. Сокровище для двенадцатилетней волшебницы, не переставшей смотреть на подвеску иначе с возрастом.

I was never really insane except on occasions where my heart was touched.

— Правда? — её голос звучит спокойно и тише обычного. Она совсем не ждёт ответа на очевидно риторический вопрос. Вздёргивая бровями, Елена невольно понимает насколько по-разному видела их общение она и волшебник со старших курсов. Ван дер Рейден казалась себе назойливой, утомляющей. Ей казалось, будто каждая их встреча была испытанием на выносливость, чуть меньше, когда в её руках появлялась выпечка или майки рок-групп двадцатого века. Конечно, она знала – доброты Ноа Мюллера хватало, чтобы не отправить малолетний хвост к друзьям по разуму. Но быть ей благодарным?
— Так-то лучше! — хохотнув от того, как быстро Мюллер выучил её болезненные реакции на обесценивание ценных для Елены вещей, девушка пошатывается от толчка и лукаво улыбается в ответ, — Никогда бы не подумала, что моя вездесущность могла доставлять что-то, кроме страданий. Но я честно пыталась не слишком преследовать тебя и рада, что отчасти мне это удалось, — иначе он вполне бы мог побежать от неё прочь, едва завидев знакомую со сцены вчерашним вечером. И вряд ли бы ван дер Рейден поблагодарила свою младшую версию за подобный исход.
— Я думаю, что ты знаешь ответ на свой вопрос, — красноречиво кивая в подтверждение своего сумасшествия, замечает Елена, — Но из нас двоих у меня было больше шансов подготовиться, — хотя, вернись Ноа Мюллер в пустой номер, она бы всё равно провела полночи в создании «идеального» маршрута. В отличие от волшебника, она провела здесь не меньше трёх месяцев и по-справедливости нарекла себя ответственной за совместный досуг. Даже несмотря на то, что не выходила за пределы Братхэйма и танцевальной студии. Несмотря на... всё.
— Мне лестно, что ты ещё не сложил два плюс два, но моя любовь к передвижению пешком – скорее привычка. Хочу напомнить, некоторые здесь получили своё разрешение аппарировать несколько месяцев назад, — ей едва исполнилось семнадцать, и шаговая доступность камина не помогала Елене отвыкнуть от поведения школьницы. К тому же, со временем ведьма научилась мастерски пользоваться летучей пылью, избегая чумазого лица и испачканной одежды, — Но хорошо, что ты не превратился в ноющего старого деда за пять лет. А то бы я начала беспокоиться, — зеркаля его толчок в плечо, ухмыляется голландка. Пусть не расслабляется, она быстро схватывала, — Колесо обозрения, герр Мюллер.
Пускай, она стала куда смелей, чем пять лет назад, некоторые вещи совсем не изменились. Ей всё также нравилось слушать голос Ноа Мюллера, отчего Елена невольно подбрасывала темы в надежде, что заставит его разговориться ещё больше. До сих пор их диалоги ограничивались короткими рядовыми фразами; вовсе не удивительно, учитывая, что редкий старшекурсник вообще бы стал говорить с девочкой, намного младше него. То, что они гуляли, болтая обо всём сразу, было бы обыденной ситуацией, не окажись её собеседник героем девичьих грёз. Но Ноа Мюллер им был, и двенадцатилетняя Скайлер не могла не ликовать своей запоздалой победе. Что же до семнадцатилетней Скайлер? Она явно не ожидала парад искренности в ответ.
Неспешно перебирая ногами вдоль Темзы, девушка внимательно вглядывается в лицо Ноа, идущего рядом. Он говорит «ерунда», и она не может не вскинуть бровями, вспоминая все мелкие ужимки и сигналы, твердящие совсем другое. Люди не считают ерундой то, к чему вернулись спустя сутки. Люди не считают ерундой то, на что готовы потратить больше двух секунд разговора. Люди вообще не говорят о ерунде. Впрочем, что-то ей подсказывает, что Ноа Мюллер это прекрасно понимает.
— Да, — многозначительно кивая, задумчиво произносит ван дер Рейден, — Звучишь совсем как тот, кто об этом не думает, — её улыбка балансирует между привычным теплом и хитрой ухмылкой. Довольно быстро экспрессия Елены теряет восторг от недавнего открытия: играть в пинг-понг ехидными замечаниями с Мюллером было увлекательным спортом, куда увлекательней конной езды и танцев.
— Не знаю, насколько моё мнение весомо, — касаясь мужского плеча, она говорит куда сдержанней, чем мгновениями раньше, — Я считаю, что ты всё ещё довольно впечатляющий, Ноа Мюллер, — принимаясь широко улыбаться, оживляется волшебница, — Как минимум, то, что ты собирался устроить переворот режима в одиночку уже впечатляюще. Жаль, как показала история, такие вещи требуют долгого времени. И вымирания хотя бы половины приверженцев старого порядка, — не без недовольства хмыкает Елена, — Как максимум... Ноа, ты драконолог. Ты фактически ковбой, только, — она выдерживает паузу, выбирая недавнее определение немца, — Круче, — он ведь за это беспокоился? О, поверьте, в её глазах – самый крутой. И красноречивое вздёргивание бровями должно было стать жирной точкой её аргумента.
Стоит их первой остановке появиться в поле зрения, Елена ускоряет шаг, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Мюллера под локоть и потащить к достопримечательности бегом. Обычно она вела и ощущала себя спокойней. Увы, её спутник обладал страшным влиянием на ван дер Рейден, заставляя Елену множить всякую эмоцию на десять. И только оказавшись перед кабинкой, девушка заметила, как восторженное сердцебиение замедлилось, возвращая своей хозяйке ясность мысли.
— Я могу тебя понять, — подходя к перилам в медленно поднимающейся в воздух кабинке, негромко говорит Елена, — В плане родителей и их разнящихся планов на твоё будущее, — морща нос, хмыкает девушка, — Мои, конечно, ещё пока не начали спорить со мной, что людей убивать лучше, чем лечить. Они бы вовсе предпочли, чтобы я ничем не занималась. Ну, разве что, чем-нибудь не опасным для жизни, вроде, — поджимая губы, ван дер Рейден медленно поворачивается к Мюллеру и вкладывает в последующее слово всё негодование, — Вязания. Они бы были счастливы, просиди я дома вплоть до замужества, чтобы продолжить сидеть дома уже с мужем, — поднимаясь на носочках, будто это ускорит подъем кабинки на самый верх, она продолжает, — Отчасти именно поэтому я очень и очень далеко от Голландии. Не то что бы я против вязания, дома или... мужа, но покрываться вековой пылью в четырех стенах – да кому захочется возвращаться домой к женщине с одной извилиной? О! Смотри, там твой отель, — не дожидаясь, пока Ноа сможет отыскать нужное здание, девушка забегает ему за спину и, прикладывая ладони к щекам, поворачивает его голову в правильном направлении. И, нет, это совсем не попытка убежать от беспокоящей темы. Разве что бессознательная, а за это ван дер Рейден, увы, не ручалась.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.

Знакомых с приветливой добросердечной Еленой могло удивить: она позволяла себе расслабиться рядом с малым количеством людей. Несмотря на, казалось бы, врождённую улыбчивость и открытость, едва ли ван дер Рейден переставала напрягаться, играя в пинг-понг с чужими эмоциями и урывками мыслей. Стоило ей отвлечься, позволить себе раствориться в моменте, колкая нервозность, прохладная тревога, что-нибудь обязательно возвращало ведьму во враждебный окружающий мир. Она не любила чужие чувства; последние редко совпадали с её собственными и одной секундой умудрялись выбить Елену из равновесия. Однако стоило ей оказаться рядом с кем-то, чьё сознание было ей дороже всех прочих, даже самые неуютные ощущения не пугали волшебницу.
Взять того же Эвана. Разве американский кузен не был худшим кошмаром для любого чувствительного к чужим страданиям? Пускай, Елена была совсем юной, словно вчера она помнила и жжение в груди, и электрические разряды ноющей боли, расходившиеся до самых кончиков пальцев. Но Эван был родным, он был привычным, и боль его была привычной, притуплялась и становилась почти незаметной за волной искреннего беспокойства маленькой Елены.
Ноа тоже был привычным. Шесть лет могли вырыть огромную пропасть между людьми, но его слова, движения, весь Ноа Мюллер напоминал ей того самого подростка из девичьих воспоминаний. Сам того не зная, он позволял ей засматриваться на окрестности, вдыхать сырой воздух Лондона полной грудью, не боясь, что ей вдруг придётся избавляться от постороннего приступа раздражения. Да и совсем не было похоже на то, что молодой волшебник был в состоянии обрушить на ван дер Рейден водопад неприятных чувств. А если и так – пускай. Она бы не стала отказываться от возможности узнать его чуть ближе, разделив самое худшее. Делало ли это ван дер Рейден странной? О, поверьте, она давным давно сжилась с щедрой характеристикой и втайне кичилась ей.
— Если я скажу «да», ты начнёшь бежать прямо сейчас? — бросая короткий говорящий взгляд в сторону мужчины, улыбается исподлобья Елена, — Да. Нет, — вздергивая плечами, девушка улыбается шире, — Взять каждого по-отдельности, никогда не поверишь, что мы все родственники. Но стоит собрать вместе... что-то есть в нашей крови, что-то... определённо сомнительное и крайне цепкое, раз передалось даже мне и Стефану. Потому что перепутать Маккензи с любой другой громкой семейкой – не перепутаешь, — в её голосе не было заблуждений: многим Маккензи могли показаться невыносимыми. Пресса их не любила и в самом благотворительном поступке искала подвох. Кто знает, как быстро бы шотландских колонизаторов сожгли на праведном костре, не окажись за штурвалом Мэрилин и Алистэра, разделивших на двоих управление разбредшимся по всему миру кланом. И всё же хватало одного взгляда на Елену, тяжело было не заметить с какой нежностью ведьма подшучивала над громкой фамилией своих родственников. Она любила каждого и в каждом видела что-то, без чего её семья не была бы такой безумной и уютной одновременно; где-то в глубине души ван дер Рейден надеялась – людям бы только узнать их всех поближе, и они бы чувствовали то же самое, что и она.
Теплая улыбка вырывается наружу тотчас, когда Ноа вновь отметает страхи прошлого коротким утверждением: ничего бы не поменял. Она бы тоже. Никогда. Ничего. Елена не произносит этого вслух, но вряд ли оно требуется: горящие благодарностью глаза, вспыхнувшие поводом для безобидных шуток щёки говорят всё за неё. И прежде чем её щедрый на «издевательства» собеседник успеет использовать это против ван дер Рейден, она отворачивает голову и расправляет плечи, настойчиво сосредотачиваясь на дороге. Та, по крайней мере, не заставляла её бесстыдно краснеть.
— Не знаю почему я не спешу пользоваться привилегиями совершеннолетия. Все мои знакомые ровесники были вне себя от счастья от возможности аппарировать, — пожимая плечами, она говорит тише обычного, словно боясь, что завоюет своё законное звание «странной» в глазах Ноа Мюллера, — Так что, может быть, хорошо, что вы здесь ненадолго. Ты бы ещё передумал на счёт своих слов, — следуя за словами волшебника, её брови прыгают вверх, выдавая волнение, и тут же расслабляются, пропуская добродушный смешок наружу, — Аксель это... высокий? Слегка эксцентричный? Словно на иголках? — щурясь и пародируя забавную манеру разговаривать, пробует угадать Елена. Она хорошо запоминала людей; их лица, повадки. Ей не требовалось повторять имя множество раз – достаточно одного, и Елена уже не забудет его никогда. Отметая в сторону природную чувствительность, ван дер Рейден и сама старалась увидеть и услышать то, что множество пропускали мимо. Ей казалось, что людям важно, чтобы их замечали. Пускай, на мгновение. Пускай, совершенно случайная прохожая. Возможно, для кого-то это могло стать единственным огоньком ужасного вечера или, хотя бы, просто не портить его лишний раз.
Он говорит про её манеру острить, и Елена тотчас поджимает губы, будто нашкодивший ребёнок, осторожно ударяет по ним пальцами и прячет глаза от Мюллера. Конечно, она знала, что творила! Но не знала, что он примется тыкать пальцами и говорить: «Я всё видел!» Она не удивится, если узнает, что всё это делалось с одним и тем же желанием: увидеть её багровеющее лицо пойманной с поличным. Разумеется, она язвила! Как ещё, простите, ей отбиваться от беспечного Ноа Мюллера, подбирающего ключики ко всем «неправильным» замкам?
Впрочем, она никогда бы не хотела его обидеть защитной язвительностью. Ван дер Рейден по своей сути стремилась окутывать окружающих в тёплый плед понимания и заботы, и, обижая даже малознакомых, ещё долго корила себя за неверные слова или резкие мнения. Стоит ли говорить, что расстроить кого-то, к кому она испытывала столько тёплых чувств, девушка хотела в последнюю очередь? К счастью, Ноа не выглядел слишком уж задетым. Ей показалось, что он и сам бы не прочь проверить своих собеседников колким юмором, но отчего-то жалел голландку. Наверное, боялся, что она обидится или заплачет? Ничего, она была готова потерпеть. Со временем всем открывалась довольно очевидная «тайна» – когда ты рос в семье Маккензи, только твои родственники были в состоянии пошутить так, что ты разрыдаешься. На их фоне остальные выглядели кратким экскурсом в иронию от детей дошкольного возраста.

I   k n o w   t h a t   b i r d s   f l y   i n   d i f f e r e n t   d i r e c t i o n s
oh, I hope TO SEE YOU again
— Останови меня, если я ошибаюсь, но что-то мне подсказывает, что переоценивать себя – не по твоей части, — косясь на мужчину, идущего рядом, аккуратно произносит волшебница и дергает уголками губ вверх, стоит их взглядам встретиться, — О, — протягивая звук, смеется и изображает магию в воздухе Елена, — У меня не так много талантов, но этим я даже немного горжусь, — она говорит лишь вполовину серьёзно. Ван дер Рейден не считала, что у неё способность излечивать чужие души. И близко не думала! Но, как показал опыт, не требовалось обладать «магическим талантом», чтобы просто выслушать и сказать свою правду, — На самом деле, я считаю, что довольно часто как раз те, кто считают себя «сильными, быстрыми и лучшими» на деле и близко не такие. А те, кто действительно что-то делают и добиваются, предпочитают считать себя говном в проруби, — поджимая губы, девушка многозначительно кивает, поворачивается к Ноа и дергает плечами, — И я так и не нашла объяснения этому удивительному наблюдению, — спросите у Эвана Маккензи, что он о себе думал. У Алистэра. У того же Ноа Мюллера. Ответ всегда будет один: недостаточно. Но поинтересуйтесь у сидящего на родительской шее богатого наследника – он сворачивал горы! Трудился в поте лица!
— До тех пор, пока эту экскурсию будешь проводить ты – я согласна, — коротко кивает волшебница, продолжая заглядываться по сторонам. Последнее, что Елену интересовало в Румынии – посмотреть на парад так называемых «ковбоев». На Ноа в рабочей форме. На драконов, на худой конец. Но никак не на «ковбоев». На них она насмотрелась вчера вечером. Пожалуй, хватит до следующего столкновения с «круассанами с ванилью» и Акселями.
Она надеется, что не слишком сильно выдаёт свою молчаливую радость от мысли, что Ноа Мюллер уже дважды заикался про Румынию и её визит. Возможно, мужчина говорил это совершенно бездумно, но ей было тяжело не тешить себя надеждой, что он бы хотел, чтобы эта встреча не становилась единственной. В равной степени ей было тяжело в это поверить. Да, они общались на равных сейчас. Или ей казалось? Он смеялся и был искренним. Или ей казалось? Каждый вывод Елены сталкивался с бетонной стеной однотипного вопроса сознания: «Ты уверена?». Нет, не уверена. Так уж повелось с детских лет, рядом с Ноа волшебница не чувствовала этой уверенности никогда.
— В большей или меньшей степени, — делая тяжелый вздох, небрежно отмахивается Елена, — Отчасти это старая, как мир, история о том, что девочки делают одно, мальчики другое. С другой стороны, не скажу, что в своё время я не добавила причин, — на мгновение затихая, девушка хмурится и добавляет куда мягче: — Но я бы совсем не хотела забивать твою голову... этим, — стараясь выглядеть непринуждённо, заканчивает ван дер Рейден. Она верила, что была честна с ним. И всё же, только наполовину. Она не врала, когда говорила, что рассказ об ошибках прошлого совсем не подходил беспечной прогулке. Однако определённо не договаривала вторую половину: Елена не хотела, чтобы он увидел её с этой стороны. Не сейчас. А, может быть, лучше никогда. Не потому что она не доверяла Мюллеру. Наверное, она боялась, что он подумает о ней что-то... плохое. Разочаруется в ней раньше времени.
Внимательно слушая волшебника, голландка не задумывается о своих ладонях, нарушивших все доступные границы, до тех пор, пока Ноа не принимается вырываться из них. И даже тогда, девушка реагирует не сразу, не сдерживая смеха от умилительной картины появляющихся у Мюллера щёк. Роняя голову вниз, она постепенно убирает руки от его лица и делает глубокий вдох, прежде чем прийти в себя от приступа хохота.
— Прости, это было сильнее, чем я, — возвращая себе приличную экспрессию, прокашливается ведьма, — Всё гораздо тривиальней, чем ты думаешь. Но избавиться от килт по праздникам у нас ещё не вышло. Но ничего. Мы работаем над этим, — и говоря «мы», она имела в виду младшее поколение, не горящее этой традицией так сильно, как их родители. Со стороны Елены всё было проще – датские обычаи не стремились нарядить тебя в юбку. А вот наряжающиеся в традиционный костюм с другого острова американцы? Им можно было только посочувствовать.
Спокойный офис. Для Елены словосочетание звучало ничем не лучше «смертной скуки». И дело было вовсе не в том, что девушка не могла существовать без ежедневной дозы адреналина. Она мечтала чувствовать себя нужной. А главное, она знала, что была способна на большее, чем сидение перед стопкой бумаг. Многие, услышав её стремление податься в одну из самых тяжёлых отраслей колдомедицины, оценивающе осматривали ван дер Рейден с ног до головы, полагая, что хрупкой Елене нечего делать в отделении для крепких духом. Ничего, она была готова простить им эту ошибку. Но что-что, а хрупкой голландка себя никогда не считала. И никогда ей не была.
Неожиданно для себя, Елена чувствует яркое желание уставиться в сторону плеча Мюллера и спустя мгновение замечает жжение в своём собственном. Словно пойманная с поличным девушка дёргается, отворачиваясь. Хмурится. Продирает горло. Тихо выдыхает и возвращает своё внимание к Ноа, нарочно улыбаясь шире.
— Никто не хочет, чтобы дорогие ему люди пострадали. Это нормально. Но обрезать им крылья, только потому что ты боишься, что они разобьются при падении? Это не слишком справедливо, — ненавязчиво пожимая плечами, тихо рассуждает волшебница, — И эгоистично, — произносит она ещё тише. Её родители полагали, что эгоистично вела себя именно Елена. Возможно. Спорить она не станет, однако в своё оправдание голландка могла сказать, что дала им время. Невероятно много времени. Она извинялась. Она плакала вместе с ними. Но Елена не могла продолжать это вечно: жить всю свою жизнь, расплачиваясь за один неверный шаг.
Она бы хотела знать, о чём говорил Мюллер, вспоминая о событии из детства. И всё же, спроси она его сейчас, было бы нечестно умалчивать о своём собственном «событии», отчего ван дер Рейден решила, что обязательно вернётся к этому разговору в другой раз. Если этот другой раз настанет.
Оказываясь на земле, волшебница принимается рассматривать свой список, невзрачно бормоча себе что-то под нос. Голос немца возвращает её фокус к реальности, отчего Елена встряхивает волосами и спешно моргает, словно это поможет ей как можно скорее оказаться здесь и сейчас.
— Хватит извиняться, — дослушав, качает головой голландка, — Да. Я знаю, — несколько раз кивая, улыбается девушка, — Шарлотт... да, она и правда очень сильно привязана к своей семье. Впрочем, как человек, переживший это первое знакомство, могу сказать, что есть за что. Они... своеобразные, но добрые и хорошие люди, — она вдруг замолкает, поджимает губы, будто сомневаясь стоит ли продолжать эту тему, и, делая глубокий вдох, принимает решение, — Мои родители скрыли от меня то, что Эван был в больнице. Не хотели пускать. И я сбежала из дома. У меня не было ни плана, что делать, ни мыслей, куда идти. Уже в больнице меня встретила одна из подруг Шарлотт. Они приютили меня. Делали всё возможное, чтобы я не падала духом. Эта девушка, – которую, к слову, зовут Алексис, – она пошла с нами в палату в ту самую ночь, — прокашливаясь, Елена дергает бровями и смотрит на него красноречивым взглядом, — Под угрозой потерять свою карьеру. Я понимаю, о чём ты говоришь. Поверь, я... терпеть не могу новых людей. Никогда не знаешь какого дерьма от них ждать. Но, как показывает практика, на десять уродов найдётся один золотой человек. И он будет того стоить, — тепло улыбаясь, она кладёт руку на его плечо, — Я думаю, что Шарлотт была бы рада услышать всё, что ты сказал мне только что, — представляя «плохие воспоминания», о которых говорил Ноа, Елена вдруг резко усмехается, — Обещай унести это в могилу, я думаю, что ты нравишься моему брату. Он ценит... людей с пламенем из задницы, — вновь заливаясь смехом, заключает ван дер Рейден. И он не сможет ей сказать, что это не так. Она слишком хорошо знает... обо всём.
Стоит мужчине произнести «еда», Елена тотчас взмахивает ладонью в жесте «больше ничего не говори», быстро высматривает приблизительный маршрут и оживлённо стартует в нужном направлении. Пожалуй, единственное, в чём голландка разбиралась в Лондоне – это в местах, где вкусно кормили. Благодаря безразмерному желудку Шарлотт и любопытному носу Валентино, она знала множество улиц, где магглы были редкими гостями (или вовсе отсутствовали) и где можно было удовлетворить любой гастрономический каприз. Оказавшись на одной из таких, девушка предложила Мюллеру сделать выбор за них двоих и беспечно кивнула на первый озвученный вариант. Она всегда находила, что поесть даже в самых неоднозначных для человека с её вкусами заведениях. Иначе бы давным давно умерла с голоду.
Поддерживая непринуждённую беседу, ван дер Рейден быстро определяет доступные ей блюда и, позволяя Ноа сделать заказ первым, улыбчиво обращается к официантке:
— Я возьму вашу кукурузу на гриле и... сладкую картошку, — ещё лишь раскрывая рот, волшебница чувствует, как взгляд Мюллера останавливается на одной точке на её щеке, и поворачиваясь, встречается с ним лицом к лицу, — Нет, боже! Это не то что ты подумал, — он ведь подумал, что она считает себя толстой? Или боится показаться дамой с бездонным желудком? О, поверьте, он таким и был! — Я не худею. И раз уж на то пошло, считаю это полной глупостью. Всё можно решить спортом и нормальным питанием, — быстро тараторя, отвечает Елена. Короткая пауза, — Я не... ем мясо, — медленно вжимая шею в плечи, виновато улыбается ведьма, — Ноа, — сводя брови на переносице, беспокойно зовёт его девушка, — Что... что с твоим лицом? — она только что сказала, что убивает котят в качестве весёлого хобби? Ненавидит всё, что нравится ему? Пункт «есть мясо» обязательное требование в списке тех, кому дозволено общаться с Ноа Мюллером? Если бы она могла вжаться в стул ещё сильнее, то обязательно бы это сделала. Увы, степень «нашкодившего кота» на лице уже достигла своего предела. Как только она понимает в чём дело, Елена бесстыдно и громко выдыхает.
— О, боже! Ноа! — поддаваясь инстинкту, она накрывает его ладонь своей и сжимает её, чтобы придать своим словам настойчивости и уверенности, — Всё в порядке! Я привыкла! Я всегда так питаюсь. Я единственная в семье со странными запросами в еде, так что даже не думай, — быстро качая головой, продолжает тарахтеть ван дер Рейден, — И я явно не считаю, что все должны есть, как я, — наконец вспоминая о своей руке, Елена аккуратно убирает её в надежде, что не нарушила все законы и осталась незамеченной, — Это скорее вынужденное решение, нежели осознанное, — она останавливается, сжимает губы и, кивнув своим мыслям, вновь говорит, — Как бы объяснить... Ты, — негромкий вздох, — что-нибудь читал об эмпатии? Я имею в виду, как о даре, а не как адекватной человеческой черте, — чуть кривляясь, ехидничает Елена, — Если кратко то... привет, — поднимая ладони в воздух, с неизменной виной улыбается волшебница, — У всех это проявляется в разной степени, но если я возьму в рот кусок мяса, то я почувствую то, что чувствовало животное в последние секунды своей жизни. И очень редко это... радость или хотя бы просто ничего, — дергая бровями и округляя глаза, смеётся голландка, — Поэтому... даже не смей вот это вот, — указывая ладонью на спектакль «ужасного Ноа», ставит жирную точку Елена. И если до этого она просто беспокоилась, что сойдёт за странную, что ж, кажется, теперь беспокоиться было не о чем. Осталось объяснить почему её родители параноики, и прогулку определённо можно будет назвать удавшейся.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.

На едва уловимое мгновение Елена застывает взглядом на лице Мюллера, надеясь услышать ответ на немой вопрос: она уже сказала слишком много? Но добросердечная улыбка Ноа не отвечает ей должным образом, и девушка бросает попытки разглядеть невидимое. Лезть нарочно она не станет; ведьма надеялась, что давным-давно разучилась разбирать шум в головах людей, и не спешила опровергать безопасную мысль.
Для врождённого эмпата, ван дер Рейден часто не знает меры. Не замечает, когда искренность начинает пугать, а столь дорогая ей правда раздражает случайного собеседника. А главное, так происходит не всегда. С теми, до кого Елене нет никакого дела, девушка бессознательно прикусывает язык, запирая свои повадки глубоко внутри. Но стоит вам тронуть душу волшебницы, и ей уже не прикинуться улыбчивой куклой, не копающей глубже того, что лежит на поверхности.
Она то и дело бросает оборванные взгляды в сторону Мюллера. Всё в порядке? Кажется, да. Но назойливый внутренний критик то и дело одёргивает ван дер Рейден. Неужели не обойтись без деталей рассказа, не дошедшего до газетных заголовков целиком? Неужели не потерпеть день, неделю, прежде чем проверять психику Ноа на устойчивость к самоотверженным родственницам? Осталось только поделиться парочкой ошибок юности, и делиться окажется не с кем. Впрочем, Ноа Мюллер не бежит прочь. Кто знает, может быть, не сбежит вылей она не него всё разом; Елена не станет проверять.
— Конечно, не знал, — смеётся ведьма, вздёргивая плечами, — При необходимости отец Эвана взорвал бы всё Министерство, чтобы моё имя не появлялось и близко с этой историей. Не сказать, что я одобряю подобные методы, но я рада, что могу не прятаться от прессы, — она искренне завидовала тем, кому повезло родиться в обычной семье. Все удивлялись: как такое возможно? Ведь у ван дер Рейденов было всё, о чём они только могли пожелать, не говоря о влиятельном покровительстве Маккензи, стоявших незримой горой за спинами голландских волшебников. Только какой ценой? Первый раз имя Елены появилось в газете едва ей исполнилось несколько дней – издательство Копенгагена было крайне радо сообщить о рождении двух первенцев у семьи, «обеспечившей вам транспорт в отпуск» – и не покидало с тех самых пор. Конечно, её нельзя было сравнить ни с братом-близнецом, ни уж тем более с Маккензи, видавшем своё имя в самых провокационных сценариях, однако легче от этого не становилось.
— Уже нашли, — она больше не злится на родителей, как несколько месяцев назад, отчего губы Елены непроизвольно изгибаются в тёплую улыбку, — Они гостили в Братхэйме чуть меньше месяца, пытались уговорить вернуться. Как видишь, у них плохо получилось, — щурясь, ухмыляется волшебница, — Не думаю, что я вернусь. Я планирую искать стажировку, как только сдам выпускные экзамены. Благодаря отцу я уже работала в роттердамском госпитале, и их профиль не совсем то, что я ищу. Я бы хотела заниматься тяжёлыми травмами и не каждая больница способна предоставить подобных пациентов, — её голос звучит достаточно твёрдо, чтобы не усомниться – это были далеко не слова девочки-подростка, решившей досадить своей семье побегом. Отъезд ван дер Рейден из Нидерландов был чем угодно, но не попыткой взбунтоваться против системы. Хотели родители того или нет, девушка перешагнула черту юношества куда раньше, чем многие её сверстники. Лишись она опеки, лишись доступа к фамильному замку в Шотландии, Елена не сомневалась – она не пропадёт, и если это не было доказательством её зрелости, то она не знала что было.
— С тобой легко говорить, — мгновенно реагирует голландка, тепло улыбаясь Мюллеру. Он слушал, он слышал, и главное, не пытался навешать на неё ярлыки, как делали многие, узнававшие ван дер Рейден чуть ближе. Слишком чувствительная, слишком искренняя, порой девушке казалось, словно её главная черта – быть «слишком». При всей тревожности за возобновлённое общение, которому не исполнилось и дня, Елена видела – последний человек, которого ей стоит опасаться, находился с ней здесь и сейчас.
— Если честно, я едва помню эти десять дней. Вот я сажусь на паром, и в следующее мгновение я уже в палате Эвана, слушаю о том, что ему запрещают есть пиццу и из коридора несёт церковными благовониями, — пожалуй, неоценимая способность Маккензи окрашивать мрачные стены больничных палат в причины для смеха. Её забывчивость была своеобразным приёмом заботы сознания о своей хозяйке – помни ван дер Рейден всё в красочных деталях, она бы обязательно задумалась о страшном «а что если», способным в секунды выбить почву из под ног. Она не представляла, что с ней случится, покинь их Эван Маккензи раз и навсегда, и уж точно не хотела узнавать.
Настойчиво волшебница мотает головой на каждый возглас Мюллера. Нет, не ужасный. Нет, не надо заказывать другое. Нет, Ноа. Нет. И добиваясь желанного, ван дер Рейден громко желает приятного аппетита и аккуратно накалывает жареный перец на вилку. В проблемах с употреблением когда-то живой плоти были свои преимущества. Имей она возможность есть всё, что вздумается, вряд ли бы девушка влезала в танцевальную пачку с такой же лёгкостью. Интересно, Ноа Мюллер смотрел только на таких худеньких, как Шарлотт? От своевременной мысли Елена хмурится и, стараясь переключить голову, пихает перец в рот. Нечего было даже думать о таких глупостях.
— Да и нет, — откладывая приборы в сторону, качает головой ведьма, — Скажем, — глубокий вдох, — В идеальных условиях, я бы чувствовала всё, что чувствуешь ты. Но достаточно добавить в уравнение мои эмоции, других людей, усталость... что угодно, что может отвлечь меня, и вот я уже абсолютно не понимаю, что происходит, — с толикой вины смеётся Елена и опускает взгляд на собственные ладони, схватившиеся за салфетку, — Разумеется, чем ближе человек, тем легче разобраться где ты, а где он. Поэтому я люблю обнимать людей, когда... — [float=right][/float] она поднимает руки в воздух, медленно жестикулируя ладонями и пытаясь подобрать верное объяснение, — Знаешь, это как если бы ты... признался кому-то в симпатии и тут же услышал, что нравишься в ответ. Это тепло и даже какое-то волнение, стоит мне обнять кого-то, кто хорошо ко мне относится, — взмахивая ладонями, голландка заканчивает фразу мимикой, — Эван вечно шутит, что когда я с кем-нибудь поцелуюсь, я умру, — краснея от собственных слов, ван дер Рейден смеётся и прикладывает тыльную сторону руки к щеке в надежде остановить прилив красок, — Я полагаю, что умру на следующем этапе, — резко оживляясь, она невинно вздергивает плечами и поджимает губы, словно вовсе не она покрывалась румянцем несколько секунд назад – от него не осталось и следа. По крайней мере, если Ноа Мюллер беспокоился за её меню до сих пор, вряд ли это будет глодать немца теперь. Остаётся надеяться, что у него не слишком оживлённая фантазия. В противном случае, честное слово, она не хотела.
Делая несколько отрицательных мотков, Елена откидывается на спинку стула и вертит головой по сторонам, рассматривая прохожих. Она так часто бывала в этом районе после занятий с Валентино, что выучила каждое заведение наизусть. Она любила здесь ходить – эта улица хранила только положительные воспоминания, и мысль, что на ней поселится и часть проведённого с Ноа для грела ей сердце. Жаль, что он уезжал так скоро. Была бы воля, ван дер Рейден бы изучила все туристические гиды по Великобритании, лишь бы вырвать ещё пару таких затяжных прогулок.
— Видимо, твой организм требовал пауз и нашёл единственный способ их получить, — возвращая своё внимание к мужчине, волшебница подставляет кулак под щёку и старается не выглядеть так, будто испытывает удовольствие от идущего к ней запаха – а ведь так и есть, — Курю, — отводя глаза в сторону, она покачивается на месте, словно её уличили в худшем преступлении, — Я очень хотела походить на Эвана, когда мне было тринадцать, — смеясь, не без стеснения признаётся волшебница, [float=left][/float] — Никогда не пыталась бросить, но чем чаще моя бабушка талдычит, что это не женственно, тем меньше мне хочется пробовать. Зря что ли я подросток? Природа сказала, что я обязана бунтовать. Вот я и бунтую, — изображая абсолютную серьёзность, театрально кривляется ван дер Рейден. И всё же на щедрое предложение Мюллера покурить вместе с ним отвечает отрицательно. Пускай, это было невольным «копированием», девушка вспоминала о пагубной привычке, когда тревожилась. Не сказать, что рядом с Ноа Мюллером её не штормило, но от этого волнения избавляться не хотелось. Называйте её мазохисткой, но с этим волнением ван дер Рейден бы согласилась существовать на постоянной основе.
Стоит официанту принести счёт, Елена делает попытку достать кошелёк, однако сталкиваясь с протестом в противоположном лице, смиренно складывает его обратно. Не без тактичного уточнения, потому что ей совсем не хотелось, чтобы Ноа думал, что он обязан. Что бы ни говорила бабушка, то, что она была девушкой, не перекладывало ответственность за все счета на Мюллера. Особенно, когда это был дружеский обед и ничего больше.
Теряясь на мгновение, девушка аккуратно открывает свою записную книжку, чтобы обнаружить – большая часть программы была выполнена. К тому же, задерживать мужчину на весь день было неприлично. У него, наверняка, были и другие планы, да и один из друзей Ноа должен был с нетерпением ждать возвращения немца с доступом к деньгам и документам. Ведьма уже открывает рот, чтобы предложить прогуляться до отеля пешком и распрощаться, как слышит, что вместо её голоса, наружу вылетает явный испанский говор.
— Mi cariño! — появившийся из ниоткуда бразилец сердечно обнимает подругу и с неизменным воодушевлением жмёт ладонь её спутнику, принимаясь расспрашивать последнего... Страшно представить, как долго бы пришлось Мюллеру разговаривать, если бы ван дер Рейден не вмешалась.
— Солнце моё, ты ещё спроси про то, как он проводил каникулы в детстве у бабушки с дедушкой, — аккуратно и одновременно настойчиво она кладёт ладонь на плечо друга, — Советую не жалеть и останавливать его, иначе, я клянусь, ты не заметишь, как на улице станет темно, — оборачиваясь к Ноа, шутит девушка. Правда, от шутки в её словах нет ничего. Только суровый опыт, хотя за эту искреннюю вовлечённость в жизни всех она и любила Валентино.
— Я же должен знать кто украл мою спутницу вчера вечером. Но ничего, мы ещё продолжим. Ты ведь позвала всех на нашу скоромную фиесту? Всем друзьям Елены напитки бесплатно! — хитро улыбаясь, мужчина принимается трясти плечами и красноречиво мычать.
Елена только и успевает, что раскрыть рот, посмотреть на Мюллера, обратно на Валентино и вновь на немца. Не желая ставить никого в неловкое положение, девушка быстро кивает и прощается с бразильцем. Громкий выдох. Виновато улыбаясь, ван дер Рейден поворачивается к своему спутнику всем корпусом и неловко пожимает плечами.
— Извини, он очень... болтливый. Особенно, когда это мои друзья. Ты не обязан приходить. У вас, небось, были планы на вечер, —  она старается выглядеть непринуждённо, но печальные нотки прорываются вопреки всем попыткам, — Но если вдруг их не было, и тебе не осточертела моя компания, Ноа, я буду очень рада видеть тебя снова. Семья Валентино держит небольшой тапас бар недалеко отсюда. Там есть живая музыка, бильярд, дартс, сегодня должен быть вечер караоке. Ну, и я. В качестве бонуса, — разводя руками, тепло улыбается Елена. Пускай, она выглядела как маленький ребёнок, неспособный отстать от ноги любимого родственника, ей было всё равно. В худшем случае, они попрощаются у отеля и больше никогда не увидятся. Ей что, только что прищемило сердце? Она свалит всё на погоду – кажется, ветер задул прямо с севера, вот и озябла.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.

Для самонаречённой открытой книги Елена крайне редко признаётся в своём особенном таланте, и далеко не без причины. Всякий раз, когда губы выговаривают заветную исповедь, всё тело девушки сжимается в оборонительную готовность, выжидая худшего. Уже хотите спросить, кто её так напугал? Увы, в её арсенале нет ни груза родительских предостережений, ни страшного рассказа о хохочущих во весь голос одноклассников, но достаточно вспомнить какими взглядами смотрят на детей с врождёнными дарами, описанными в школьных учебниках, и вопрос отпадает сам по себе. Елена не мазохистка, чтобы открываться всему миру, добродушно подставляя обе щеки под звучную пощёчину. И при всей своей вере в лучшее, ван дер Рейден не обременена фильтром наивной дурочки. Люди боятся всего, что им не понятно, а объяснять что такое по-настоящему примерить на себя чью-то душу Елена никогда не умела.
Он не пугается, не прячет ладони по карманам; ван дер Рейден нарочно напрягается, стараясь выявить хотя бы тень неприятия в волшебнике напротив, только чтобы почувствовать себя виноватой секунду спустя. Конечно, он не стал бы её бояться. С каких пор Ноа Мюллер смотрел косо на всех, кто не вписывался в образ среднего арифметического? И Елена позволяет себе выдохнуть, добродушно хохотнув на попытку усвоить полученную информацию вслух.
— Что-то вроде того, — морща нос, девушка покачивает головой и вздёргивает плечами, решая, не погружаться в детали пропорциональности чужих и собственных эмоций: половина на половину было неплохим началом. Учитывая замешательство Мюллера – достаточным на сегодня.
Елена сосредотачивается, мечась между желанием помочь мужчине подобрать слова и позволить найти их самостоятельно. Кажется, ей неловко, что ему... неловко? Ей тяжело поверить, что она была способна сбить волшебника с толку. Какие бы сюрпризы ни имелись у неё в запасе, в своих глазах ван дер Рейден оставалась непримечательной младшекурсницей с приятным характером. Она не могла смутить Ноа Мюллера – это, просто-напросто, противоречило всем законам мироустройства.
— Всё не так плохо, как может показаться, — участливо хмурясь на уточнение про «его голову», коротко улыбается голландка. Не сказать, что она не замечала особенности уходить в себя раньше, но слышать подтверждение спустя столько лет... Язык не повернётся обозвать ощущение приятным. Она бы предпочла узнать, что плохие настроения Мюллера – результат разбушевавшейся фантазии, ищущей повод оказать первую медицинскую помощь испечённым имбирным печеньем. И всё же её берёт странное чувство родства, словно она в состоянии понять то, о чём не подозревают люди с чистым от бурь разумом. Или она опять набивает себе цену там, где стоило заклеить рот?
— Нет, не испытала, — тушуясь, ван дер Рейден тупит взгляд и, прикусывая губу, вздыхает, — При должном опыте и тренировках вполне возможно научиться внушать людям нужные эмоции. Правда, меня это никогда не интересовало. Я толком не смогла закончить курс по легилименции, как бы позорно это ни звучало. Не знаю, — сводя брови на переносице, девушка качает головой в отрицании и поднимает глаза к Мюллеру, — Мне кажется неправильным копаться в головах и сердце без спросу. Представляю, как это звучит после всего, что я рассказала, — смешок, — Но как только я начала слышать обрывки мыслей посреди школьного коридора, тут же прекратила практиковаться. Я решила, что с меня хватит чужих настроений, — широко распахивая глаза, она кривляет театральный ужас и неловко пожимает плечами.
Снова и снова ван дер Рейден выкладывает факт из своей жизни на стол, чтобы немедленно испугаться: может быть, стоило промолчать? Может быть, выставить себя без софитов воинствующей достигательницы проигрышная стратегия? Она могла бы продолжить расхваливать свои взрослые цели, выспрашивать о заповедниках, о которых Ноа Мюллер, наверняка, знал больше неё. Разукрасить свой дар в самые привлекательные краски, в конце концов. Однако вместо этого ван дер Рейден выбирает сообщить, что сдалась при первом подводном камне, и, наверное, остаётся довольной своим решением. Матушка и бабушка обязательно бы её отругали, но Елена не была бы Еленой, не проигнорируй она своих главных советчиц. Не понравится так – Елена предпочтёт не нравиться никак; да и Ноа Мюллер не торопился выскочить из-за стола, будто ужаленный.
— Что-то пошло не так, когда ты выпустился, — сочувствующе его удивлению в голосе отзывается девушка. Елена шутит, хотя достаточно подумать о невинном заявлении пару лишних минут, и в нём можно отыскать отголоски истины. Кто знает, как бы сложилась её судьба, окажись Ноа на месте тогда, когда ей требовалось дружеское плечо. [float=right][/float]
Мгновением позже всякий намёк на мыслительный процесс сменяется яркой картинкой Мюллера, агрессивно показывающего своей бабуле жопу. Явно не готовая к таким ярким сценариям ван дер Рейден громко смеётся, хватаясь за локоть волшебника, чтобы не свалиться на подкашивающихся ногах, и тут же отпускает его.
— Что-то мне подсказывает, что страх за сохранность ценной части тела тоже сыграл свою роль, — он не походил на ребёнка, чьи родственники позволяли бегать в грязной обуви по коврам и ложиться в кровать в уличной одежде, — Или я сужу по себе, — воспитание Елены нельзя было назвать строгим, по крайней мере, девушка знала людей с куда более жёсткими правилами в семье, и тем не менее, она умела чувствовать отшлёпанных по красивому месту. Даже сидя за кружкой пива с друзьями последние нервно вытирали рот салфеткой и держали локти вдали от края стола; и пусть не пробуют доказать, что это у них врождённое – не поверит.
Она не встревает в разговор двух волшебников до тех пор, пока лицо Ноа не начинает подавать сигналы бедствия. Пользуясь моментом, волшебница вслушивается в, возможно, упущенные памятью или случаем факты о Мюллере, – в прошлом они не много разговаривали о его семье и детстве. Если задуматься, несмотря на несколько лет, проведённые в одних стенах, они совсем друг друга не знали. Имели представление, может быть, даже не ошибались в общей картине сложившегося образа, но без сомнений упускали множество деталей. Грех было не воспользоваться шансом заполнить хотя бы некоторые пробелы.
— Он сбавляет скорость, когда перестаёт нервничать, — отправляя Валентино едва различимый короткий воздушный поцелуй, улыбается Елена и разворачивается к Ноа, — Мне пришлось рассказать кто ты такой после моей вчерашней попытки поцеловать землю носом, и он почему-то убеждён, что разочарует меня, если тебе не понравится. Я не успела его успокоить, что в окно Эван ещё не вылетел, — и чем больше она наблюдала бразильские танцы с бубном вокруг немца, тем меньше ей хотелось это сделать. Она была из особ, испытывающих удовольствие, когда её друзья находили общий язык. Впрочем, плакать по поводу мордобоя между её братом и Мюллером Елена не собиралась. С Шарлотт он тоже «подрался», и куда это привело?
— Ты за кого меня принимаешь? У меня за спиной годы тренировок, — разворачиваясь на пятке, Елена вздёргивает подбородок вверх и смущённо смеётся – она могла прикидываться самоуверенной и дерзкой не дольше пары секунд, — Приходи, я буду очень рада. И друзей захватывай – они славные. Никто даже не станет возражать, если кому-то придёт в голову раздеваться, — равняясь с ним плечами, она позволяет себе застыть взглядом на лице Мюллера. Чувство самосохранения твердит – пора начинать свыкаться с мыслью, что завтра утром Ноа сядет в поезд и точно не вернётся в Англию ради старой знакомой, – однако бестолковая голова ван дер Рейден хватается за возможность подумать об этом потом и отметает «плохое» на второй план. Они вместе гуляют по городу. Они увидятся сегодня вечером. У них ещё столько времени, прежде чем расстраиваться будет к месту. И задерживая всё своё внимание на светлой стороне монеты, Елена оживлённо ведёт их обратно в отель.

Y O U R   H E A R T   A N D   M Y   H E A R T   A R E   V E R Y ,  V E R Y   O L D   F R I E N D S .

Вернувшись в Братхэйм, Елена ненавязчиво сторожит часы в своей комнате. Обещанная к прочтению глава по травологии напрочь отказывается завораживать внимание ведьмы. Буквы не собираются в цельные слова, темнеющее за окном небо то и дело отвлекает ван дер Рейден, вынуждая её раскрывать шторы пошире, зажигать лампы, застывать над неприметной безделушкой на тумбочке на обратном пути к книгам. Елена сдаётся, шумно захлопывая блокнот с записями. Лучше она промучается в ожидании перед Кингс-Кроссом, чем просидит ещё хоть секунду в затихшем замке. Всё равно поговорить о своей прогулке волшебница могла только с портретами древних предков, а те не горели желанием слушать охи и ахи малолетней родственницы с «уморительным» акцентом.
Сделав короткую остановку в Бостоне, Елена проскальзывает мимо зорких глаз жителей улицы на два дома и, воспользовавшись давней оговоркой Эвана о «мои вещи – твои вещи», вывозит не перевезённый за ненадобностью мотоцикл, подышать свежим воздухом. Она множество раз клялась Вольфу, что обязательно прокатит мужчину на немагическом изобретении, и решила, что не было дня лучше, чем сегодня. Никаких скрытых мотивов, просто звёзды сошлись в нужном положении. К тому же, отвыкнув от двухколёсного транспорта, Елена вынуждает голову сосредоточиться на тёмном туманном небе на пути к Лондону – всяко лучше, чем мучить себя ребяческим мандражем.
Ждать на вокзале долго не приходится – германские поезда ничем не хуже английских и прибывают минута в минуту по месту назначения. Радостно встречая давнего друга, Елена корчит хитрую мину от поезда до парковки, пока ни презентует «карету» соответствующим жестом. Громкое «да неужели» мужчины звучит ничем не хуже оваций. Она так любит повторять, что ей не нравятся ни лавры, ни овации, и всё же ван дер Рейден позволяет себе подвздёрнуть нос. Приятно понимать, что она способна удивить Вольфганга, повидавшего достаточно за свои тридцать четыре. Может быть, показаться Ноа Мюллеру достаточно интересной собеседницей, чтобы потратить на неё пару усилий пера, – не такая уж фантазия. С Рихтером же получилось.
Останавливать напротив бара, волшебница позволяет своему пассажиру сойти первым и, оставаясь в шлеме, спрыгивает следом.
— Ты ведь понимаешь, что теперь я буду требовать личные уроки?
— Неужели в Берлине нет достойных инструкторов? Или Эван. Чем тебе он не подходит? Ты разве не останавливался в Новом Орлеане в середине лета? — убеждаясь, что мотоцикл припаркован, Елена медленно стягивает с себя каску, принимается поправлять боксёрские косички, заплетенные на скорую руку, и затягивает рубашку на поясе покрепче.
— У них терпения не хватит.
— А я значит терпила? — громко отзываясь на всю улицу, ван дер Рейден ударяет себя по бокам и, смеясь, добросердечно пожимает плечами, — Ладно, справедливо. Пойдём, Валентино, небось, уже извёл себя, — говоря на чистом немецком, голландка кивает в сторону бара и подталкивает Вольфа с локтя, ехидничая себе под нос.
Она привыкла говорить с ним на родном языке Рихтера. В своё время мужчина оказался единственным человеком, с которым волшебница могла не потерять навык. Да и акцент мужчины был настолько отличительным, что не умиляться, невольно раздражая его, у неё не выходило. Жаль, маленькая деталь ускользает от внимания ван дер Рейден до тех пор, пока не становится слишком поздно – на улице их ждёт приятный сюрприз в лице главного судьи. И не спрашивайте, почему в её глазах Ноа Мюллер – автор всей немецкой грамматики и фонетики.
— Ноа! — мечась между радостью и страхом, Елена застревает где-то посередине. Широко улыбаясь и врезаясь взглядом, полным ужаса, она непроизвольно переходит на французский, — Ноа Мюллер знакомься это, — если сделать вид, словно ничего не было, ей подыграют?
— Вольфганг Рихтер, — протягивая ладонь, мужчина зыркает на Елену, — Позорить меня вздумала? — отказываясь следовать за обозначенным языком, гневается Рихтер, — Постой. Мюллер... как Фердинанд Мюллер? Из Бундесгерихтцоф? Почему... мы говорим на французском? — он смотрит сначала на нового знакомого, затем на Елену и издаёт резкий звук осознания, сменяющийся смехом, — О, святой Магнус. Ноа. Мюллер. Теперь всё понятно. Это очаровательно. Приятно познакомиться, я, — морща нос на ван дер Рейден, медленно прощающейся с жизнью, он многозначительно вскидывает плечи и улыбается, — Пойду поздороваюсь с хозяином заведения, — это месть за все шутки про морщины под глазами?
Смотря в спину Рихтеру несколько лишних секунд, Елена глубоко вдыхает. Девушка резко поджимает губы, разворачивается к Мюллеру и, виновато улыбаясь, прячется за ладонями. Она вовсе ничего не скрывала! В её голове не было ни малейшего намёка на враньё! Но сама идея заговорить на немецком перед Ноа вводила волшебницу в состояние паники, как на самом главном экзамене в жизни. Она знала, что он не станет смеяться, если она ошибётся. Знала, что не примется подтрунивать за неверно сказанное слово или недостаточно натуральный акцент. И всё равно!
Он обращается к ней на своём родном языке, заставляя ван дер Рейден покраснеть пуще прежнего. Немецкая речь в исполнении Ноа всегда имела особый эффект над Еленой. В конце концов, именно знакомство с Мюллером сподвигло юную голландку бросаться к учебникам в свободное от уроков время. Она так давно хотела ему рассказать, что уже не знала как. Кажется, мирозданию надоело смотреть на повторяющуюся игру в молчанку, и оно решило устранить проблему по-своему.
— Si Señor, — убирая руки от лица, Елена продолжает смотреть на него, будто нашкодивший щенок, — Я, — выдавливая из себя первый звук, адресованный в сторону Мюллера на немецком, ведьма чувствует, как всё внутри сжимается в тугой клубок, — Выучила его ещё в школе, — смотря вниз и в сторону, девушка шаркает ногой и опять смотрит на мужчину, — Я не знаю почему, — жмурясь, Елена издаёт непонятный набор звуков умирания, качает головой и, вздыхая, старается прийти в себя, — Я не знаю почему я так стесняюсь. Но, да, я решила, что смогу удивить тебя, когда мы учились в школе, правда, смелости так и не набралась. А потом, — пожимая плечами, чуть успокаивается ван дер Рейден, — Так уж вышло, что немецкий продолжал возвращаться в мою жизнь самыми разными способами, — прикладывая ладонь к губам, она вновь смеётся и качает головой, — Не сомневаюсь, что на лбу и так написано, но я всё ещё умираю, — косясь в сторону Ноа, бубнит сквозь пальцы Елена. Он не скривился в агонии – уже хороший знак. И ей даже не стыдно, что все переживания девушки вываливаются наружу в самых ярких красках. Ничего не изменилось. За несколько часов разлуки она не перестала быть Еленой «не умею притворяться» ван дер Рейден. Тем более, что притворятся рядом с Ноа ей хотелось меньше всего.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.

Елена помнит, как страшно ей было выдавить хоть слово по-немецки, и тихо выдыхает – хорошо, что ей больше не двенадцать; она всё ещё замечает, как сердце делает предсмертный кульбит, стоит им остаться наедине. Она и не скажет чего ждёт. Вздёрнутой брови? Испуганной гримасы? Елена знает – это глупости, Вольфганг бы давным-давно поглумился над её «талантами», окажись немецкий девушки ничем не лучше французского Рихтера, но попробуйте объяснить это паникующему рассудку, когда тот убеждён, что Ноа Мюллер не скажет и не подумает ничего хорошего.
За какие-то доли секунд ван дер Рейден накручивает себя так сильно, что не сдерживается от звучного выдоха, перебитого смехом. И теперь ей уже кажется, что проблема вовсе не в её немецком или далеко не в акценте. Она ведёт себя так, словно ей снова двенадцать, – а ведь чувствует себя Елена давно уже не на двенадцать! – и если Ноа не заметил странной тенденции до сих пор, то обязательно заметит, продолжи она в том же духе. [float=left][/float]
— Нет, я патологическая врушка, — Елена не успевает прикусить себе язык до того, как отбивает очередной вопрос, не требующий ответа, словно теннисный мячик. Девушка даже скрещивает руки на груди и качает головой, благодаря Вселенную, что Ноа нашёл способ закончить её страдания. А если он вдруг возьмётся сыпать завуалированными оскорблениями в свою сторону, – которые, пусть не сомневается, она отследила ещё прошлым вечером, – то, может быть, ван дер Рейден и вовсе расправит плечи, почувствовав себя вполовину лучше.
Увы, забирает с найденного островка душевного спокойствия он её быстрее, чем Елена успевает надышаться воздухом. Немец принимается сыпать в её сторону комплиментами, и ван дер Рейден не остаётся иного выбора, как вспыхнуть уже ставшей привычной на её щеках краской. Честное слово, ей приятно, даже очень приятно, но если бы Мюллер принялся дозировать по комплименту в день, плакать бы Елена не стала.
— Ты точно никого не упустил? Мне тяжело поверить, что совсем никто, — щурясь, улыбается ведьма. Ей было никак не представить, что ни одна душа не взялась удивить немца. Она была не настолько наивной, чтобы предполагать, словно кроме Шарлотт Уолш, волшебник ни с кем не встречался. Да и зная Шарлотт, та всегда находила приятные мелочи, способные порадовать близких.
— Нет... нет, думаю, что остались только очевидные, — мотая головой, смеётся ван дер Рейден, — Если ты помнишь, кто мои родственники, — и она говорила не только о Маккензи, хотя и о них тоже. Так уж вышло, что родившись в два внушительно разнящихся клана, Елена была вынуждена впитывать отцовские традиции в той же степени, что и традиции семьи матери. Впрочем, вынуждена – громкое слово. Она рвалась под парус с тем же азартом, что и бралась за резные револьверы. Пускай, не с теми же целями, что и её предки, но Елена верила в прогресс, в эволюцию традиций и надеялась, что с новым поколением придут и новые взгляды. Достаточно послушать её кузена, которому пророчили возглавить Маккензи, когда придёт его время – Эван не был жесток, Эван был многим милосердней своих предшественников, и это давало Елене надежду.
— Не зря же нас называют немцами, которых испортили скандинавы, — пожимая плечами, она постепенно свыкается с тем, что имеет право говорить по-немецки в обществе Ноа и не быть распятой, — Можно сказать, что я наконец вернула своей речи её первоначальный шарм, — ван дер Рейден совсем не заботили те штампы, которым изобиловали разговоры между странами-соседями. Проучившись добрую половину жизни рядом с французами, испанцами, немцами, девушка так и не смогла понять почему все так ревностно защищали свои культуры, бросаясь на остальные. Что вовсе не удивительно, учитывая её разношерстное наследие. Елена была страшной помесью американской, голландской и шотландской крови. Спросите её откуда она родом, вряд ли ван дер Рейден ответит, не споткнувшись о затяжной мыслительный процесс.
— Рихтер? — следуя за взглядом Мюллера, направленным внутрь бара, она вдруг понимает, о чём немец говорит, и, шлёпнув себя по лбу, негромко вскрикивает, — А! Иногда я забываю, что он вроде как большая шишка у вас в стране. Это... долгая и забавная история, но, думаю, она может подождать. Можешь забыть всё, что ты о нём слышал, он душка, — коротко кивая, хмурится ван дер Рейден, — Я... если ты заметил, много разговариваю. А он в своё время удивился откуда я знаю немецкий, — если задуматься, история о волшебном мальчике из Шармбатона проехала по ушам всех её родственников и дотянулась даже до сына верховного судьи Германии. Она и представить не могла, что когда-нибудь этот мальчик окажется прямо напротив неё, вынудив краснеть до кончиков ушей за чрезмерную болтливость. Сама виновата? Ещё как. И ей было стыдно, искренне стыдно.
Соглашаясь пойти внутрь уверенным кивком, Елена не сдерживается и задирает голову в небо, громко вздыхая, стоит молодому человеку отвесить ей очередной комплимент.
— В следующий раз, я надену мешок картошки, — она шутит и тут же вспыхивает румянцем, — Может быть, тогда ты прекратишь издеваться, — бросая на него фальшиво-корящий взгляд, ван дер Рейден не может не задуматься насколько глупо звучит эта фраза в разрезе их встречи. Следующий раз, которому не суждено случиться? В лучшем случае, если она напросится провожать их завтра, – чего Елена ни в коем случае не сделает, после парада открытий, свалившихся на мужчину – этот «следующий» раз продлится не дольше получаса.
Делая глубокий вдох, Елена нарочно гонит назойливые мысль прочь. У неё всё ещё есть этот вечер, и она не собирается его портить завтрашними чувствами, которые ещё не случились. Она значительно веселеет, когда видит знакомые с прошлой ночи лица. Один за другим мужчины протягивают ей руки, заставляя Елену прокатиться по американским горкам от щенячьего восторга до леденящей паники, заканчивая внезапным штилем, от которого девушка тихо выдыхает.
— Ни в коем случае, Бенджи. Вы были более чем, — хихикая, девушка смотрит на Мюллера и невольно вспоминает разгневанное лицо мужчины, с которым он отлавливал отбившихся от рук друзей, [float=right][/float] — Очаровательны. Но настоятельно рекомендую не заказывать круассанов с ванилью во Франции, французы оскорбятся и решат, что ты над ними потешаешься, — вздергивая бровями, по-доброму ерничает ван дер Рейден – если кто-то здесь надеялся, что у девушки была плохая память... нет, не была. И она безжалостно использовала это против людей, когда левая пятка твердила о срочной необходимости.
— После южноамериканского акцента, мои уши уже ничто не пробьёт, — она не пускается в дальнейшие объяснения, предполагая, что каждый из присутствовавших слышал набор звуков, вылетавший изо рта Эвана Маккензи. Не сказать, что последний Елене не нравился, но девушка понимала – окажись на месте Эвана кто-нибудь другой, её уши бы неизбежно свернулись в трубочку.
— Всё в порядке, — оказываясь на стуле, она оборачивается к Ноа и, уже обращаясь ко всему столу на немецком, вздёргивает плечиками, — Теперь моя очередь надеятся, что ваши уши не вычислят во мне датского предателя, — находя взглядом Бенджамина, она резко оживляется, — Сосиска с пивом! — она выглядит почти грозно, однако в следующую секунду ван дер Рейден расходится в негромком смехе и откидывается на спинку стула, оглядывая собравшихся. Кто бы ей рассказал, что когда-нибудь она не только сможет болтать с Ноа Мюллером на равных, но и будет приглашена в круг его друзей без пометки «ребёнок, с которым нужно нянчиться».
Не проходит и нескольких минут, прежде чем ещё один обладатель немецких кровей сваливается на плечи ван дер Рейден двумя ладонями, добродушно представляясь своим первым именем присутствующим. И поток не останавливается, сменяясь Валентино, его сестрой, справляющейся о заказах новоприбывших, знакомой начинающей рок-группы, приветствующей хозяев заведения, прежде чем развлечь изрядно разросшуюся с начала вечера толпу. И с каждым новым лицом, мелькающим перед носом Елены, девушка всё сильней замечает с какой скоростью время утекает сквозь пальцы. Долго и упорно она борется с навязчивым желанием заговорить об их завтрашнем отъезде, пока Ноа сам не закидывает спасительный канат невзрачной шуткой во время их побега на «покурить». Каковы шансы, что ей будет не спаться? Зная себя, Елена бы даже не стала задаваться этим вопросом – спать она сегодня точно не будет, прожигая потолок то счастливой, то предсмертной улыбкой. Хватаясь за последнюю возможность, она старается ненавязчиво предложить свою компанию на перроне и, в итоге, сумбурно выпаливает, что начинает не спать прямо сейчас. Ничего нового – что он ожидал от безумной, выучившей английский, чтобы удивить?
Она держится до последнего, пока друзья Ноа не начинают напоминать ей разлагающихся глизней. Приказывая полутрезвому Рихтеру помочь с возвращением тел в гостиницу, она наскоро прощается с Мюллером и благодарит всех, кто в состоянии её понять, за вечер. И прежде чем запрыгнуть на мотоцикл, настойчиво кричит: «До завтра!» Он ведь должен понимать, что Елена скорее умрёт, чем не появится у поезда в намеченное время.

S U F J A N   S T E V E N S  –  M Y S T E R Y   O F  L O V E

Елена просыпается раньше, но, к счастью, всё же умудряется выспаться, несмотря на редкие пробуждения посреди ночи со звенящей в ушах мыслью: она точно не проспала? Стараясь не беспокоить родственников несвойственной хмуростью, ван дер Рейден завтракает с Нэни на кухне и собрав с собой маленькую корзинку первой помощи, торопится к домашнему камину – на этот раз без запаса в полчаса.
Приветствуя здание Кингс-Кросса второй раз за двенадцать часов, девушка уверенно ныряет между снующими туда-сюда магглами, пока не оказывается у намеченного поезда. Найти четвёрку мужчин не составляет труда; страдания, выведенные на лицах большинства, выдают её вчерашних собутыльников за версту.
— Ноа! Ребята! — взмахивая ладонью в воздухе, она ускоряет свой шаг и, широко улыбаясь, приветствует отбывающих. Поначалу Елена даже удивляется насколько просто даётся ей прощание. Одиного за другим она благодарит мужчин за проведённое время и желает им хорошего пути. Вспоминая о небольшой приготовленной корзинке, она вручает последнюю выглядящему более-менее ответственным Томасу и спешно объясняет:
— Я заварила чай с травами, они помогут прийти в себя, — прокашливаясь, смеётся волшебница, — И печенье. Оно не лечебное, а просто так, — косясь в сторону Мюллера, она изо всех сил старается не стушеваться от того, что он прекрасно понимает – она не могла не отдать дань старой традиции, — Ещё раз хорошо добраться, — вздыхая и шагая назад, Елена наконец остаётся тет-а-тет с человеком, из-за которого была на вокзале в столь ранний час. Простыми прощания перестают быть в ту же секунду.
Она не слышит красноречивые звуки в исполнении Акселя и мало замечает происходящее вокруг. Нервозно убирая выбившуюся прядку волос, Елена сжимает губы, роняет взгляд в собственные ноги и тихо продирает горло, боясь, что попробуй она заговорить – наружу не выйдет ни слова.
— Что же, — находя в себе смелость подать голос, она поднимает подбородок и заставляет себя улыбнуться, — Хорошего пути, Ноа? — делая шаг навстречу, неуверенно начинает голландка и, выбирая не спрашивать, заключает мужчину в объятья, — Я рада, что... — неожиданно хмурясь, Елена вдруг замечает расползшееся по стеклу лицо одного из друзей Мюллера и не сдерживает громкого смеха, — О, Мерлин, он совершенно безумный, — качая головой, замечает она с нотками сочувствия, — Я даже забыла, что собиралась сказать, — пожалуй, самая большая ложь, которую Елена произнесла за последние сутки. Она колеблется несколько мгновений, будто взвешивая насколько бестолково считать, что из этого что-нибудь выйдет, и всё же решается, — Я не хочу, чтобы ты думал, словно я чего-то от тебя жду, но, — вытаскивая из кармана аккуратную почтовую открытку с выведенным адресом, она протягивает её мужчине, — Напиши мне письмо, если захочешь – я обязательно отвечу, — резкий свисток за спиной заставляет волшебницу подскочить на месте, резко дернуться навстречу и крепко обнять Мюллера ещё раз, — Ну, всё, иди в поезд. Ещё не хватало, чтобы ты догонял его из-за меня, — и если вам кажется, что её глаза заблестели от яркого солнца, вы плохо знаете Елену ван дер Рейден. То, что она не пришла залитая слезами – уже победа.

Подпись автора

but you don’t love something because you’re blind to its faults,
right? you love it despite its flaws.