Сомерсет проснулся в холодном поту, сердце колотилось, ему было так страшно, как никогда прежде. Сон не хотел выветриваться и он все так же чувствовал запах крови и видел перед своими ногами это странное, мертвое существо — сына Трэверса и его сестры.

Подпись автора

l o v e   h a s   n o   s h a m e ,   a n d   y o u   i s   m i n e
f o r   a l l   t h e   t i m e
—

Чувство тревоги не покидало его с самого пробуждения в холодном поту от странного и жуткого сна. Все так же он видел пульсирующий красный свет и огромное мировое дерево, Сомерсет был уверен, что это дерево — ясень, хотя никогда не был силен в травологии. А еще он помнил звук раскачивающегося комка плоти, что было мертво уже девять дней. Он висел, раскачивался на молчаливых ветвях ясеня, и все это вызывало какое-то пугающее чувство неотвратимой судьбы, что идет шаг за шагом, крадется в ночи и прячется в тени днем. Оно как злой дух следует за жертвой, не дает ей думать здраво и от этих больных мыслей у жертвы появляются видения и образы, галлюцинации и страхи, выращенные из всего-лишь сна. Но это был не сон. Это был не кошмар. Это была правда и от этого было страшней всего. Мюлинг раскачивался на ветвях дерева взад и вперед, он был мертв, но внушал такой ужас, что ни одно живое существо не смогло бы внушить в Сомерсета. И руки его были в крови, и все вокруг было покрыто кровью. Она густела и смердела роком.
В течение дня тревога, что поселилась в нем этой ночью неустанно следовала за мужчиной, куда бы он ни пошел. Она то тускнела в свете людских разговоров, то разгоралась с новой силой в моменты одиночества. И Сомерсет искал этих самых людей, что бы гнетущее чувство испарилось, исчезло и более не возвращалось.
«А ты поздравил Аврору с экзаменами?» Спросил его Хитченс, а Сомерсет тогда соврал: «Поздравил». Но на самом деле он не говорил с ней с той ссоры после свадьбы Ноттов. Он разозлился, возненавидел ее и вновь постарался вычеркнуть из своей жизни и сердца. Но рок неустанно крался за ним, и было не ясно, в какой момент неотвратимая жуткая судьба напала на его след — было ли это в ночь у камней? было ли это в день нахождения странного портрета? было ли это в момент рождения Авроры? или в тот день, когда родился он сам? Может быть этот рок шел из тех времен, куда никто из ныне живущих не смог бы дотянуться?
Сомерсета пробирает дрожь, он вновь один и ему кажется, что кто-то неустанно следит за ним. Мужчина оглядывается по сторонам, будто бы он вор, преступник, и кто-то его заметил. Но никого не было или просто никто на него не смотрел. Но взгляд тяжелого глаза неустанно чувствовался на протяжение всего дня и от него не так то просто было отмахнуться. Кто-то следит за ним. Кто-то вкладывает ему в голову мысли, повторяющиеся раз за разом: «Ты обещал и теперь обещание выполнено. Принеси мне его! Мне!» Странные слова, мутный смысл которых находили в душе Сомерсета самый сильный отклик. И вновь чувство преследования, и он бежит от него, но скрыться не может.
Мальсибер взбегает по главной лестнице вверх к своей квартире. На ступенях последнего пролета он замечает что-то странное, какие-то темные капли и его вновь пробирает страх и жуткий озноб. Его буквально трясет, когда эти капли ведут в его квартиру. Он не может признаться себе, что это не просто грязь. Это та самая кровь, что он видел в сегодняшнем сне. И вновь образы ясеня и мюлинга перед глазами. Почему он знает все это?! Что означают эти образы? Но понимание и знание где-то на границе сознания и Мальсибер замирает перед не запертой дверью, она едва-едва приоткрыта. Раскаты грома звучат пока еще далеко, сегодня будет буря, думает мужчина и все еще медлит.
Будучи мальчишкой он читал об этом — про мертвых младенцах, выброшенных матерями в пустошах, про восьминогого коня Одина и про его волков, он читал и про этот самый ясень и даже знал, что значило число девять. Девять дней провисел Один, Бог повешенных, Одноглазый Бог, Всеотец. Девять дней он висел на ясене, пронзенный своим копьем. Сомерсет сглотнул, теперь все вставало на свои места. В ту ночь у камней он дал обещание, думал что дает его Авроре, но не только ей. Он дал обещание Одину, что принесет ему мертвого младенца, мертвого ребенка своей сестры. Запах крови ударил ему нос и Мальсибер сжал челюсти, ему было страшно зайти в квартиру, ведь там…

^{y o u   c a n   n e v e r   e s c a p e}  your fate

Аврору он нашел в ванной. Она лежала вся бледная, в белом саване и в воде, что беспрестанно лилась из крана, что выливалась за борта и заливала пол. Все вокруг было холодным, безжизненным и мокрым. Сомерсет оцепенел от ужаса, смотря как красные разводы плещутся возле ног сестры.
— Аврора? — Сиплым от страха и безысходности спрашивает Сомерсет. Он сглатывает и с трудом заставляет себя сдвинуться. смета. Шаг, два, три, четыре, пять… ему потребовалось девять шагов, чтобы подойти к борту ванны. Опять девять. Девять дней. Все должно было случиться вчера, ровно девять дней. Нет, этого не может быть, это всего лишь его воображение, случайное стечение обстоятельств.
— Боги всемогущие, нет, нет… Аврора, — его прорвало, голос дрожал когда он нервно закручивал кран, он задыхался от ужаса, когда пытался поднять сестру на руки, она была холодная как снег и такая же бледная, она представляла в себе все, что Сомерсет любил в жизни и потеря ее… Нет, он не может об этом даже думать.
Прижимая к себе свою девочку, Сомерсет пытался пробудить ее, трогал ее лицо, тряс его, но в ответ не было ничего. Он прислушался к дыханию и оно было слабым, а все тело холодным. Ему и самому стало холодно, где-то громыхало небо, а в этой белоснежной ванной происходила его личная трагедия.
— Нет, нет, нет, все будет хорошо, все будет хорошо, Рора, я обещаю, я обещаю тебе… — он бормотал себе под нос, когда пытался согреть ее или вытереть огромным полотенцем, что выскользнув из рук упало на мокрый пол. Он бормотал, когда нес ее в спальню и укладывал на постель, он повторял это как спасительную молитву своим богам, которые сами же все это и совершили. — Нет, нет, нет, не уходи, не оставляй меня, Аврора, я люблю тебя… не оставляй меня, — и он бормотал и бормотал, по щекам его струились слезы, но мужчина этого не замечал. Он не знал, что ему делать, как ему быть и куда нестись. И тогда он вспомнил.
Махнув палочкой, он попытался вызвать патронуса, но каждая новая попытка была безуспешной. Он не мог собраться и вспомнить самое счастливое воспоминание — ведь вот перед ним лежит его самый жуткий кошмар.
— Один! Я принесу тебе его, только пусть она останется жива! — Он больше не бормотал, но кричал и каждое слово его разносилось громом в темном небе над Йорком, вдалеке блеснула первая молния. И только тогда ему удалось вызвать патронуса, которого он отправил с посланием той, у кого казалось бы никогда в жизни не попросил помощи. Но сейчас он просил не ради себя — он просил ради сестры, потеря которой сделает этот мир жалким и ничтожным, а его самого убьет в тот же миг. Сомерсет понимал это как никогда прежде и страх остаться одному, искореженной печальной душой без самой важной половины его ужасала с особой, безысходной силой.
— Аврора, пожалуйста, держись. Я люблю тебя, скоро все будет хорошо, милая, потерпи немного. Просто потерпи, — он вновь начал бормотать, сначала склонившись над сестрой, а потом и лег рядом, взяв ее за руку и целуя ту между словами мольбы, коей он одаривал девочку, лежащую рядом. — Я не могу тебя потерять, я умру. Потерпи, немного, совсем чуть-чуть, — он не знал, сколько лежал вот так, не знал что ему делать, но страх сковывал его мысли и тело, они не слушались и лишь тихий жуткий шепот таял в раскатах грома, а редкие вспышки выхватывали заострившийся профиль сестры.

Подпись автора

l o v e   h a s   n o   s h a m e ,   a n d   y o u   i s   m i n e
f o r   a l l   t h e   t i m e
—

«Я люблю тебя, Аврора», — молит он свою любовь держаться, — «Пожалуйста, не покидай меня, останься, прошу тебя.» Он молится ей, упрашивает цепляться за остатки сил, не сдаваться, им нужно лишь дождаться. Еще немного, совсем чуть-чуть и помощь придет, помощь в лице темноглазой волшебнице, которой доверять Сомерсет не может. Но больше просить не у кого. Он не может отправиться к Элеонор, что-то его останавливает. И уж тем более он не может тут же отправиться в Мунго. Ему страшно, очень страшно и кажется, будто бы боги насмехаясь над ним подкидывают новые и новые страхи и сомнения. Но в одном он точно не сомневается — без Авроры весь этот мир будет ему не мил и он предпочтет умереть, нежели жить вот так. Без любви. Без понимания. Без единственной реальной семьи, что у него была пред с детства знакомыми лицами. Все они не значат того, что есть у него к Авроре, что есть у них на двоих.
— Останься, я сделаю все ради тебя, я люблю тебя, — он шепчет горячо, но в шепоте этом сквозит страх, граничащий с безумием. Его сковывает это чувство, он чувствует, что сходит с ума и от того не может делать ничего кроме как обнимать ее, прижимая к себе. Он лелеет в руках угасающее тело сестры, такое холодное и тонкое, оно будто бы сплетено из дымки небытия и одно неверное движение и дымка эта рассеется, ускользнет в приоткрытое окно и затеряется в дожде. — Я полюбил тебя с первого взгляда, с твоим первым вздохом в этом мире я почувствовал всеобъемлющее чувство любви. Ты была такая маленькая, странная, но самая прекрасная из того, что я когда-либо видел в своей жизни. И ты кричала, а потом замолчала, когда я взял тебя на руки. Аврора, Рора, я люблю тебя, как я смогу без тебя? — Из глаз его текли огромные слезы тоски и страха, безумия даже если хотите и он говорил с холодной оболочкой, в которой теплилась жизнь, которая все еще оставалась в ней, но дыхание ее было слабо, а кожа холодной. как русалка, что вытащенная из воды она слабла, бледнела, — Пожалуйста, прости меня за все слова, что я говорил тебе, ранил тебя. Только не уходи, хорошо? Прошу, останься со мной, без тебя я не смогу…
Сомерсет целует влажные волосы сестры, он пытается потеряться в них, чтобы весь этот ужас исчез и Рора проснулась, улыбнулась ему и обняла. Чтобы она сказала, что пошутила и все это лишь маленькая месть за их последнюю ссору, за его ложь и гнев. Мужчина был готов отдать свою жизнь, взамен за жизнь сестры, не зная, что и она не сможет без него.
— А еще ты самая красивая девушка, что я вообще когда-либо видел в своей жизни, — он не знал, сколько прошло времени, дождь барабанил по окнам, молнии сверкали, а гром гремел. И Сомерсету уже казалось бы было все равно, что происходит. Он улыбался сквозь слезы, его голос дрожал, неуверенными дрожащими движениями он убирал волосы с лица сестры, любуясь ею. — Ты как луч солнца, что пригревает в холодный февральский месяц, такой же редкий и прекрасный. Я никогда тебе этого не говорил и вот, теперь ты хочешь покинуть меня. Останься, просто останься со мной, любимая. — Он шепчет, ему грустно, и тоска перемешивается с невероятной глубиной любви, что он всегда питал к ней. Не было и дня, что он не любил и теперь он в этом уверен — не было и дня, когда он не хранил бы любовь к сестре в своем сердце.
— Скоро, совсем скоро она придет и спасет тебя, просто будь со мной, пожалуйста, — и вновь утыкается лицом в локоны, плачется в них и стонает, моля ее не уходить. Целует и вновь плачет. Ему страшно, жутко, за ним наблюдают и он чувствует это. — Я никогда ее не брошу, вы слышите? Никогда!
Но с кем он теперь говорит? Кому угрожает срывающимся голосом?
Мальсибер даже не сразу замечает, что в комнате есть кто-то еще, кроме них с сестрой в окружение жестоких безгласных богов Севера. Невидящим взглядом он обращается к тому месту, от куда слышит слова, но в них нет смысла. Он почти потерялся в лабиринте своих страхов, забыл, что просил о помощи. И вот, помощь пришла.
Движение палочки, заклинание проходится возле его руки, разрезая платье. Сомерсет все еще с трудом понимает действительность, ему трудно вернуться из своего внутреннего мира, который поглотил его, забрал все его внимание, высасывает чувства и разум.
[float=right]
^{—   t h e r e   i s   a}  sacredness  ^{i n   t e a r s   —}[/float]— Мадлен? — Спрашивает Мальсибер, мутный взор его все же фокусируется на фигуре волшебницы, что о чем-то его просит. — Что мне делать? — Сипло спрашивает мужчина, почти полностью вернувшись в реальность. Но глаза наблюдают за ним. Они наблюдают и за Мадлен, они ей не доверяют. Он вновь слышит волчий вой, — Ты слышишь? Они воют. Волки, они воют, — не зная сам почему, он говорит об этом волшебнице, что конечно же не слышит — а не слышит, потому что не верит. А он, Сомерсет Мальсибер верит, сильнее чем когда-либо прежде. — Они смотрят, ты не имеешь права ошибиться, — тихо шепчет Сомерсет, так тихо, что возможно Мадлен даже его не услышала бы.
Девушка его спрашивает, что произошло, а Сомерсет все еще находится в двух мирах. Что произошло? Он не знает. Нет, он знает, только вот объяснить не сможет. От мысли, что нужно облечь свои знания и догадки в нечто материальное его начинает мутить от страха. Страх становится его сущностью и она смердит как падаль.
— Ребенок, он… он… он задушен, — все таки говорит Сомерсет, он знает, что ребенок уже давно мертв и что он был задушен Одином. — Десять дней, он должно быть мертв уже десять дней… Спаси Аврору, только она важна.
Его колотит озноб, с трудом он может двигаться и даже говорить, голос его неестественный и почти потусторонний. Он и говорит то не свои слова, а быть может если слова и его, то знание точно пришло от куда-то из другого мира. Мира жестоких богов, что кровью добиваются своего. Так и в этот раз чужой кровью они окропили путь вперед.
Мужчина смотрит на кровь, что не перестает идти, казалось бы она уже вся должна была вытечь из тела сестры, но все еще лилась. и его должно было бы мутить, но он с трудом чувствует свое тело. Не понимает чего просит от него Мадлен, но повторяет, — девять дней, он провисел на ясене девять дней и теперь она умирает. Срок вышел вчера, почему она ничего не предприняла? Я не могу потерять ее, нет, просто не могу… — Он так и не встал, но сполз на пол в безумии смотря на происходящее. Почему боги так жестоки к ним? Ведь они пообещали отдать ребенка им, почему они хотят забрать и Аврору?
— Я отдам тебе ребенка! Только не забирай ее у меня! — Молит Сомерсета Одина, а тот беззвучно смеется над ним. — Я же обещал, я отдам тебе его… оставь ее со мной, я люблю ее, пожалуйста, Один… — Сомерсет вновь забывается, теряется в их мире, смотрит на профиль сестры и не может ничем ей помочь, остается лишь молить пощады и ждать помощь от тех, кто в действительности может помочь Мальсиберу. Не дать Мальсиберу умереть.
Просили ли Мальсиберы пощады перед смертью или принимали ее гордо и с почтением? Но она еще так молода, она не может умереть, не пожив.

Подпись автора

l o v e   h a s   n o   s h a m e ,   a n d   y o u   i s   m i n e
f o r   a l l   t h e   t i m e
—

Она не понимает и толики того, что происходит. Не слышит, не чувствует, не знает, чем причиной вся эту ситуация, почему Аврора сейчас лежит без сознания на кровати, почему истекает кровью. Мадлен далека от его семьи, а попытках приблизиться игнорирует самый первый и самый важный навет — они наследники богов и боги эти разгневаны. Сомерсет уверен, что это так, поэтому сестра не смогла избавиться от ребенка еще вчера и он продолжал сжигать, сжирать ее изнутри, утаскивая в бездну смерти вслед за собой. Сомерсет чувствует это и плачет от того, что ничего не может сделать. Один лишь насмехается над ним, не одобряет, но забирает ребенка как откуп для их чувств. Они слишком близки, чтобы быть вместе, и если людей вокруг они и смогли бы провести, то боги все знают. Сомерсету страшно, его трясет, он весь холодный и мокрый как и его сестра. Его лихорадит безумством и жаром, трясет от холода и ужаса.
— Фрейя? Спаси ее, прошу, спаси ее, ведь она как ты… как ты, Фрейя, — шепчет Сомерсет, руки его тянутся к сестре, в едва-едва ощутимых прикосновениях он убеждается, что она все еще здесь, с ним. Сомерсет не знает, от куда рождаются все его причитания и мольбы, от куда он знает о том, о чем говорит. Будто бы кто-то шепчет ему на ухо, незнакомый мужской голос ведет его сквозь темноту, что освещает лишь алые вспышки в небе. Молнии в том мире, где он брел, они алые как цвет крови. А волки воют далеко-далеко, копыт восьминого коня он не слышит и бредет дальше, туда где прежде никогда не был, — Фрейя, она как ты, она любит как ты любила. Дай ей шанс, дайте все ей шанс, она ничего не сделала дурного… — Мужской голос ведет его дальше, нашептывая секреты, в которых обычно люди не признаются. И Сомерсету бы угадать, кто это, он слишком болен от горя, чтобы придаваться своему безумию во всей силе.
Фрейр ведет его дальше, в ту страну, что называется тем же именем что и этот клуб. И Сомерсет послушно бредет дальше. Его глаза прикрыты, он не слышит чего требует от него Мадлен, она и вовсе теряет очертания и форму, есть лишь он и Аврора в этом жестоком холодном мире. Только он и Аврора. Его рука находит ее ладошку и в мире тьмы становится не так невыносимо. Он почти улыбается, слезы сковывают его лицо, грудь полнится болью и горечью, а голос напоминает, кого надо просить. И он просит, шепчет себе под нос, взывая к прекрасной златовласой богине.
Над головой вспыхивает золотой свет и Сомерсет вздрагивает, кто-то вытягивает его из мира скорби и язычества обратно, в Англию.
— Мадлен? — Она вновь ему что-то говорит, а он как в воде и едва понимает о чем говорит волшебница, — ты спасешь ее? — Он вновь возвращается в реальность, вода бьется по окнам, гром и молнии бередят страхи, но свет лампы над головой делает небольшую комнату уже не такой ужасающе трагичной. Глаз, что наблюдали стало меньше, не слышно волков, не слышно копыт и нет беззвучного старческого голоса. Чей-то теплый золотой взгляд приглядывает за ними и Сомерсет наконец-то берет себя в руки, улыбается этому взгляду, молча кивает мужчине, что вел его и собрав все силы встает с пола. Все еще держит ладонь сестры, гладит ее, будто бы хочет согреть.
Мальсибер ничего не говорит, но не твердой походкой покидает спальню. Магия ему сейчас не подвластна, да и руки едва ли будут слушаться его, но он умудряется развести огонь в гостиной. Он брызгает в камин зелье и тепло начинает распространяться по всей квартире, и только после этого он возвращается в спальню, где идет борьба за жизнь.
Он встал возле кровати и вместе с Фрейей и Фрейром наблюдал за происходящим. Как безмолвный бог он смотрел на все происходящее сверху вниз. То, как Мадлен подтащила ее к себе, развела ей ноги, то что делала после. Он стоял и безмолвно наблюдал, мысленно молясь богам, чтобы они простили их и получили свой откуп в качестве мертвого ребенка — неужели им этого не будет достаточно? Неужели им будет нужно больше крови? Больше смертей?
Сомерсет обещает, что принесет еще одну жертву кровью, если с Авророй все будет в порядке.
Его рука нервно прижата к губам, он сам бледный как полотно, но продолжает стоять безучастным свидетелем. Но он работает не меньше Мадлен — он молится безустанно, со всей отдачей и самой чистой, звенящей от напряжения верой. Теперь он верит в них всех, в каждого без исключения, в каждую историю и сказку, что читал в детстве, что слышал сегодня, что узнает в будущем. Они все существовали точно так же, как сегодня существуют они с Авророй. Девочка тоже должна приложить остатки сил, чтобы избавиться от бремени, она должна помочь им с Мадлен.
Резким порывом ветра, а может и не ветра вовсе, ставни раскрылись и вода потекла внутрь. Сомерсет дернулся, двинулся туда, чтобы закрыть окна. Это удавалось ему с трудом, пальцы не гнулись, ему было холодно и даже тепло от камина едва ли могло помочь ему. С ужасным звуком он все же закрывает ставни и возвращается к своему бдению.
Небольшой кусок плоти и костей оказался на полу, он лежал забытым приношением, когда Мадлен пыталась помочь Авроре. Но помочь ей может лишь этот сгусток нелюбви и крови, которого так жаждет забрать себе Один. Сомерсет было сомневается, но шепот напоминает ему, что он обещал и обещания нужно исполнять. Он двигается медленно, берет в руки окровавленное полотенце, кладет туда мюлинга, что в этот раз молчит. Его не смущает ни наличие Мадлен в комнате, ни вся ситуация. Когда мюлинг оказывается закрытым в ало-белом полотенце, он обращается к Авроре.
— Любимая, еще чуть-чуть, соберись, она тебе поможет… Еще чуть-чуть, — и он говорил не о Мадлен.

Подпись автора

l o v e   h a s   n o   s h a m e ,   a n d   y o u   i s   m i n e
f o r   a l l   t h e   t i m e
—

one:   a   l a m e n t i n g   s o n g

Ему было страшно, что, если Мадлен не удастся спасти Аврору? что, если боги отвернутся от его любимой девочки? что, если уже слишком поздно? Сомерсет страшился того, что навсегда потеряет сестру, но ведь они не просто брат и сестра, не просто возлюбленные или родитель и ребенок — они одно целое, и без другого жизнь не будет иметь смысла. Без Авроры жизнь Сомерсета становилась серой и безжизненной, радость превращалась в нечто банальное, без цвета и вкуса. Случись что-то с Авророй, то вся его жизнь станет такой. И потому он делал то, что мог делать — молился, чтобы с его любимой девочкой все было в порядке. Он выторговывал ей жизнь, обещал отплатить кровь кровью. И если с ней все будет хорошо — именно так он и сделает, не погнушится и замарает руки в этой вязкой, смердящей жижей.
Мадлен колдовала тяжело, Сомерсет замечал, как тяжело поднимаются ее руки, но Мальсибер не обращает на спасительницу должного внимания, единственное что важно — Аврора, к лицу и телу которой постепенно едва-едва заметно возвращается краска. Она уже не такая бледная, или Сомерсету лишь кажется?
Мадлен опускает руки, а Сомерсет не чувствует ни грамма стыда от всего произошедшего перед ней. Волшебницы будто бы здесь не существует и она еще одно воображаемое явление из мира, где он был. Мальсибер движется странно, с трудом он воспринимает мир и комнату, волшебница о чем-то говорит, а он не слышит ее. Каждое слово Мадлен проходит мимо, не цепляется за его сознание, а может где-то и оседает, но вне его внимания в эту минуту. И она зовет настойчивей, мужчина поднимает взгляд, от созерцания сестры, которую все это время держал за руку, едва ощутимо прикасался и гладил по волосам. Она будто бы спит, и его это потихоньку успокаивает.
— Что? — Мадлен что-то говорила ему, а он все пропустил. И она вновь говорит, но слова ее никак не хотят цепляться за его внимание. Ему стало спокойно и он чувствует себя разбитым, уставшим и… счастливым? Значит ли это, что с Авророй все хорошо? Что там говорит волшебница? Температура? Послед? — Что мне делать? — Все так же не смотрит на темноволосую волшебницу, он все еще во власти своего чувства, что затягивает рану трагедии на его сердце. Девочка, его девочка, она уже не выглядит такой мертвенно бледной и ведь это хорошо?
Мадлен напоминает о тепле, о температуре и льде. Сомерсет кивает и поднимает твою любимую ношу на руки, закутывает ее в одеяло с той нежностью, которой казалось бы и вовсе существовать не должно в этом мире. Он смахивает прилипшие локоны с ее лица, утирает капельки холодного пота и закутывает сильней, чтобы ей было удобно, тепло и мягко. Не сдержавшись Сомерсет целует щеку сестры, да и чего ему стыдиться? Он улыбается лишь ей одной и смотрит тем же восхищенным взглядом, каким смотрел на нее в день рождения Авроры. В тот день она родилась, а в этот она почти что умерла, но возродилась. И он любит ее лишь сильней, чем когда-либо прежде. Сейчас он понимает, что же именно Аврора значит для него.
Поднимается, на руках он относит свою любовь на диван, подле которого трещит огонь и тепло мягким приятным ароматом сосны распространяется по квартире. Укладывает свою девочку, устраивает ее как голубушку удобно на мягком широком диване. Вновь гладит по щеке, будто бы боится отвлечься, иначе потеряет ее вновь.
— Останься, — голос у него тихий и на удивление спокойный, — присмотри за ней, мне нужно уйти.
У него есть обязательства, не исполнение которых вновь привнесет этот ужас в их жизни. Мертвый ребенок, ужасающий уродец из крови, плоти и костей все так же лежит завернутый в полотенце и ждет своего погребения. И погребен он будет под камнем перед ликом Одина, как он и обещал. Как они вместе с Авророй обещали. А Фрейя укроет девочку своей защитой и любовью, поможет ей восстановиться и пережить все это. И будет нужна Мадлен, чтобы проследить, что с Авророй все будет в порядке.
Мальсибер более ничего не говорит и не смотрит на Мадлен, вместо этого идет в комнату, забирает сверток и исчезает через пару мгновений за входной дверью, оставляя Мадлен затворницей его просьбы.

two:   s h a d o w s

На остров он прибывает уже в ночи, дом наверняка уже спит, но ему нужно не туда. Быстрым шагом он преодолевает пирс, пляж и легко взлетает по лестнице вверх. Минуя каменистые и крутые дорожки, Сомерсет идет в сторону острова поклонений. Его зовет алое мерцание, что так и стоит перед глазами. Руки его в крови и он несет жертву, поднесение богам за помощь. Он движется быстро, разум его наконец-то холоден и спокоен. Сосредоточен даже. Ему нужно просто принести жертву и потом, потом еще одну. Но он пока не верит им — не верит богам, что так жестоко хотели расправиться с Авророй этим вечером.
Отлив и он продолжает свой путь по извилистой влажной дорожке, идет с трудом, поскальзывается, запинается, но идет вперед. И еще всего несколько шагов и он ступает на каменистый берег, что порос мхом как мягким ковром. Только ступи и он будто бы поглотит тебя в себя. Сомерсет старается держать себя в руке, не поддаваться ужасу, который внушают камни с рунами. Один все так же ало мерцает, манит к себе.
— Я выполнил свое обещание, — говорит Сомерсет сиплым голосом, он встает на колени и разрывает мох и камни у камня Одина. — Спаси ее, пусть она живет, прошу, — руки он сдирает в кровь, разрывая камни, они становятся бурыми от земли и ранок. А потом раскрывая полотенце, он укладывает туда и ребенка. Маленький, нелюбимый и совершенно никому не нужный. — Вот твоя плата, ты доволен?
Волки не воют, но слышится крик ворона высоко над ним. Неужели Один и правда доволен? Сомерсет вновь трясет, на этот раз не только от страха, но и от холода. Он спешит покинуть камни и Грейрок, он спешит вернуться к своей сестре.

Подпись автора

l o v e   h a s   n o   s h a m e ,   a n d   y o u   i s   m i n e
f o r   a l l   t h e   t i m e
—

ost:  w a t c h i n g

Возвращаясь, его сердце билось быстрей, чем когда он уходил. Ужас, что сковывал его, что был рожден в фатальной вере в богов и их правом собственности над жизнями Мальсиберов — этот ужас отступал, давая дорогу надежде. И она была слаба, ее трепало на ветру, ее ранило каплями дождя и пугало раскатами грома, что уходил за тучами в море, бесноваться над водной пустошью из страхов и сожалений. Ветер гнал тучи вдаль от английской земли, он же забирал весь ужас и все безумие, что поселилось этим вечером в квартире над «Ванахеймом». И сейчас Сомерсет возвращался домой уставшим, но с тлеющим угольком надежды в сердце.
«Все будет хорошо.»
Раз за разом он повторял это и вот, казалось бы, уже и сам поверил. Все и правда будет хорошо, слышите?! Все, кто ненавидел их — его и Аврору, теперь то вы будете знать, что все у них будет хорошо! Должно быть, ведь заслужили они счастье за все свои мучения или нет? Сомерсет взбегал по ступеням, будто бы за спиной у него были крылья, будто бы он он божок, которому не нужны человеческие потуги или усилия. И возвращаясь в свою квартиру, он встречает всю ту же картину. Мадлен сидела в кресле в ожидании него, Аврора все так же бледная лежала подле нее. Но все будет хорошо, Сомерсет сам себе это обещал.
— Все будет хорошо, — со странной улыбкой спокойствия говорит мужчина. Он более не слышал ни волков, ни мужской шепот, он не чувствовал присутствия богов, все они оставили это место и унеслись в одно им известное царство, — Я посижу с ней, иди домой. Спасибо. — Он все так и не смотрел на спасительницу, он видел лишь свою сестру и знал, что теперь сможет справиться со всем и сам. Мадлен еще что-то говорила ему, напоминала про лед и воду, про температуру и в конце концов пообещала придти завтра вечером. Сомерсет кивал и на краю сознанию все это откладывалось в его памяти. Он правда постарается сделать все, что в его силах!
Он сидел возле дивана, сложив ноги под себя, Сомерсет держал сестру за руку все то время, пока сон не сморил его и его голова не склонилась подле головы Авроры. Ему ничего не снилось и сон был вязкий, тяжелый и какой-то тревожный. Сомерсет проснулся ближе к рассвету, было раннее прохладное утро, хмурое небо заглядывало жемчужным туманом в его окно. Голова болела, глаза слезились, а огонь уже давно перестал опалять своими языками внутренности камина. Стало прохладней. Аврора все так же лежала неподвижно, но уже не была так бледна, как он помнил вчера. Сомерсет убрал локон волос, что прилип к бледному личику сестры и встал. Все тело ломило, будто бы он был стариком.
— Доброе утро, милая, — очень тихо, почти для самого себя, говорит Сомерсет и, наклонившись, поднимает сестру на руки. Он относит ее обратно в спальню, считая, что там ей будет удобней. Он одевает ее в теплый халат, в котором она была, когда покидала в последний раз эту квартиру, и после укладывает ее на свежую постель, что сменил до этого. — С тобой будет все хорошо, — и вновь он говорит столь тихло, что и не разберешь. С любовью он гладит ее голову, уши и щеки, что стали столь худы и прозрачны. Ей нужно отдохнуть, а ему написать письмо в Министерство, притворившись больным он не пойдет сегодня на службу и останется с Авророй.
День проходил серым и унылым, но дождя уже не было. Свинцовое небо висело низко, казалось бы еще чуть-чуть и оно заденет старые печные трубы, что частоколом торчат над старым центром Йорка. Сомерсет пытается занять себя чтением или работой с документами, но все у него не идет и он раз за разом возвращается к сестре, смотрит как она спит, прислушивается к ее дыханию, будто бы ждет чего-о. И он и правда ждет — когда Аврора очнется.
Иногда он говорит, что любит ее и просит вернуться. Просит набраться сил и вновь быть с ним. А потом напоминает сам себе — что будет ждать столько, сколько потребуется.
Вечером прибыла Мадлен. Сомерсет встретил целительницу молчанием и не мешал той делать свое дело. Но так же как и в ту ночь, он стоял и смотрел за всем, что делала девушка. Он ей не доверял и не воспринимал Мадлен всерьез, хотя и не мог отрицать, что та им помогла и спасла Аврору. Только боги знают, где бы сейчас была светловолосая Мальсибер, не приди к ним на помощь Мадлен. Но это не делало последнюю в глазах Сомерсета чище и достойней.
— Хорошо. — Он не знал, что еще сказать, лишь слушал что говорила целительница. Да и та, по всей видимости не знала всего. Возможно ли, что это Фрейя помогает Авроре восстановиться так быстро? Но вслух он таких мыслей решил не озвучивать. Вместо этого глянул на сестру, та за прошедшие сутки и правда стала выглядеть лучше, на щеках вновь был румянец, хоть и совсем едва различимый. Да и лицо уже не казалось обтянутой кожей маской.
Когда Аврора дернулась, дернулся и Сомерсет. Но то мгновение, что заняло у него это движение, ему хватилось, чтобы дать Мадлен выполнять свою работу. Сомерсет остался неподвижным, смотрел напряженно и будто дыхание задержал и не дышал. Он даже не мог решиться и улыбнуться на колкие слова сестры. Сомерсету казалось, что все это сон и не правда — неужели его любовь наконец-то очнулась после долгих, почти бесконечных, суток? Мадлен продолжала спрашивать у нее что-то, Сомерсет не двигался. Повисло молчание.
— Я оставлю вас наедине, — в конце концов прервала тишину темноволосая волшебница и выскользнула после этих слов из спальни, прикрыв за собой дверь. Сомерсет медлил.
Он сел на край кровать и взял сестру за руку. Он уже с трудом мог вспомнить тот день, когда они расстались. После этого столько всего произошло! Сомерсет уже и не помнил, что сказал сестре в последнюю их встречу, как обидел ее или оскорбил. Все его мысли были сосредоточены лишь на том, что его любимая наконец-то приходит в себя после страшного происшествия.
— Как ты, милая? — Он говорит тихо, но лишь от того, что его переполняют чувства и скажи он хоть чуточку громче, они несомненно излились бы. Мужчина берет свою девочку за ладошку, гладит ее и смотрит в лицо своей смелой Бури. Улыбается ей, нежной и трепетной улыбкой, которой достойна лишь она одна. А потом поднимает ладошку и целует, прижимая к щеке, — я боялся за тебя, но сейчас все будет хорошо.

Подпись автора

l o v e   h a s   n o   s h a m e ,   a n d   y o u   i s   m i n e
f o r   a l l   t h e   t i m e
—