1 9 9 7

Америка. 1997 год. Разгар апреля. Солнце еще не накалилось докрасна. Оно чуть ли не заботливо нагревает кожу Маккензи. Тара нежиться под его лучами, читая книгу по артефактологии. Лениво она листает страницы, парой закрывает глаза, сладко зевает и отгоняет муху, которая настойчиво пытается сесть к ней на ногу. Мысли ее текут плавно, веки тяжелеют… Аккуратная головка ее безвольно наклоняется на бок, а губы раскрываются. Ну, вот, она задремала! Остаре сниться ее десятый день рождения. Она сердиться. Месяц назад свой праздник отметила Юна и по убеждению Тары ее подарки были лучше. Маккензи запирается в ванной и плачет. Она залезает в холодную чугунную посудину, напоминающую лодку и рыдает. На ее день рождение семья приехала в Шотландию. Как будто это не лучший подарок? Но нет, во всем Маккензи ищет равенства между сестрами, а когда не находит его, то отчаивается. Но вот в дверь кто-то звучит, и ласковый голос Юны зовет Тару.
-Дорогая, проснись! Дорогая…
Остара неохотно открывает глаза и смотрит на отца. Па улыбается ей. Вот он еще здоровый, полный сил мужчина. Да, его волосы поседели, вокруг глаз глубокие морщины, как шрамы, оставленные жизнью. Однако он все еще весел и бодр!
— Тара, ты помнишь, что у сестры сегодня день рождения?
— Да, па, я помню, — отвечает Маккензи и зевает, не прикрывая рот рукой.
— Смотри, муха залетит! — недовольно бросает Рой и уходит.
Остара остается одна.
У Юны действительно сегодня день рождения.Сколько же ей исполняется? Семнадцать? Она учиться в школе. Но что она любит? Какие книги читает? Пишет ли стихи? Остара осознала, что не интересовалась младшенькой так, как следовало бы. Она была для Тары ребенком, чьи вкусы не сформировались, чьи взгляды не вызывают интереса. Но с другой стороны, сестре уже семнадцать! Она вполне созревшая личность, женщина.
Маккензи резко встала, поднялась с шезлонга и направилась в дом. Придя в свою комнату она села за рабочий стол, достала перо, бумагу и начала писать.

Юна,
Мне вспомнился мой день рождения, который всей семьей мы отмечали в Шотландии. Ты тогда была совсем маленькой. Я заплакала, потому что мне подарили… что же мне тогда подарили, Юна? В любом случае, тогда мне показалось, что подарки к твоему празднику были лучше. Я спряталась в ванной и рыдала так горько! Но пришла ты, предложила отдать мне все свои игрушки, украшения, расчески и все что угодно, лишь бы я не расстраивалась. Милая сестра, большего мне было не нужно! Лишь одно твое слово успокоило меня. Мы вернулись к семьей и продолжили поедать потрясающий торт с вареной сгущенкой, приготовленный Нэни.
Пожалуй, ты самый добрый человек из всех, кого я знаю. И дело не только в том, что ты молода и безгрешна. В тебе есть внутреннее свечение. Ты умеешь прощать, закрывать глаза на недостатки и больше внимание уделять достоинствам.
Я благодарна за то, что ты есть у меня. Жаль мы мало времени проводим вместе. Я бы хотела знать, какую книгу сейчас ты читаешь, какой предмет в школе тебе больше всего нравится, влюблена ли ты? Но я уверена: ты будешь так добра, что расскажешь мне все в ответном письме.
А теперь, открой свой подарок. Носи его и вспоминай обо мне, о своей исторической родине, о жарких, пускай и редких днях в Шотландии.
Я люблю тебя, с днем рождения! Тара.

К письму был приложен небольшой сверток, в который Остара упаковала серебряное кольцо.

1 9 9 8
Наверное, никогда не знаешь насколько ты привязан к дому, пока не оказываешься за тысячи километров от родных мест. Поначалу новые пейзажи завораживают глаз, позволяя ненадолго отпустить мысль о близких, друзьях и тёплой любимой кровати. Однако со временем восторг убавляется, сменяясь ощущением обыденности, и приходится отвлекать себя иными способами. Ты знакомишься с людьми, забиваешь голову работой и стараешься почаще выводить своего компаньона на беседу, вслушиваясь в его очередной рассказ о городе, по которому идёшь впервые. Но в какой-то момент даже это перестаёт отвлекать от крутящихся в голове мыслей об упущенном: первое пропущенное Рождество, подарки, отправленные с опозданием, дни рождения, на которые ты не попадёшь, плывя сквозь Атлантический океан навстречу европейскому континенту.
Алистэр Маккензи всегда считал себя независимой единицей, которой не требовалось постоянное общество родных, чтобы чувствовать себя полноценным. Но чем дальше юноша был от дома, тем чаще перед глазами всплывали образы из прошлого, события, о которых он бы не стал вспоминать в обычных ситуациях. Сожалений в нём становилось больше, чем впечатлений от поражающих сознание мест. Невозможность оказаться на совершеннолетии своей младшей сестры грозилась стать первым пунктом в списке угрызений совести, и потому должное подоспеть к сроку письмо давалось ему с особой тяжестью.

Моя дорогая Ривер,
Не могу выбросить из своей головы картинку тебя в цветочном платье с венком на голове, бегающую в полю и танцующую вокруг костров. Наверное, моё виденье хиппи не лучше кряхтения старого деда, но я должен задать этот вопрос: ты моешь голову? Говори мне правду, Юнона Брук Маккензи, иначе мне придётся приехать и отмыть твою смердящую копну волос! Надеюсь, ты сейчас смеёшься. Кажется, я даже очень хорошо представляю, как ты это делаешь. И нет, не думай, что в моём воображении ты хихикаешь в руку, как истинная леди. В моих ушах звучит поросячье хрюкание, которое ты не можешь сдержать, хватаясь за живот.
Милая Ривер. Юна. Как бы я хотел оказаться сейчас рядом с тобой и рассмешить тебя до коликов. И даю слово, очень скоро всё так и будет, мне бы только выбраться из Англии. Не волнуйся, я в порядке. Стены Братхэйма надёжно защищают своих постояльцев, да и кто сунется сюда? Юго-западный ветер никак не успокоится с самой зимы, и любого, кто пытается добраться до замка, встречают ледяные сдувающие порывы.
Наверное, ты спрашиваешь себя почему письма стали приходить реже. Я очень надеюсь, что ты не подумала, словно я вдруг перестал скучать или находить время писать тебе. Я думаю о тебе каждый день. Обо всех вас. Но с каждой неделей совы вылетают всё реже. Министерство Магии контролирует любое слово, покидающее границы Соединённого Королевства, и наша переписка о поросятах, видно, имеет политическую важность, раз её так тщательно вычитывают, прежде чем пропустить. В конце концов, кто мы с тобой, чтобы судить, что может изменить ход войны, а что нет? Нельзя недооценивать вес хрюшек. Раздавят.
На календаре 12 апреля, и я возьмусь предположить, какая мысль тревожит тебя всё сильней и сильней. Моя милая младшая сестрёнка, совсем немного, и я уже не смогу подшучивать над тобой, когда тебя вновь не пустят в бар. Помню свои семнадцать лет я встретил пьяным в кустах перед домом. Не сомневаюсь, ты и без меня слышала эту историю от моих родителей и уж точно от Мэрилин. Скажи ей, что я спрашивал получила ли она моё письмо. Ставлю пари, она всё ещё раздувает свои щеки, стоит моему имени прозвучать поблизости, но пускай. Не лопнет. И заодно будет помнить, что несмотря ни на что мне её не хватает. Всех вас.
Мне бы хотелось пообещать, что через восемь дней я ворвусь на твой порог и разбавлю вашу немытую компанию поднакопившимися историями. Жду не дождусь, когда наконец смогу тебе ими надоесть. Только не злись на меня, когда будет читать следующие строчки? Или злись. Главное, пожалуйста, не переставай отвечать мне на письма, потому что ты единственная, кто, кажется, ещё не внесла меня в чёрный список. Выехать из Англии куда тяжелей, чем выслать письмо, и я со дня на день смогу собрать вещи и отправиться домой, но не могу бросить своего учителя, не закончив начатое. Юна, дорогая, надеюсь, что ты поймёшь меня и простишь, если я не успею вернуться к твоему совершеннолетию. Больше всего на свете я хотел бы быть в этот день с тобой, но не возьмусь давать обещание, которое могу не выполнить.
Как бы ни вышло, помни, я горжусь тобой. Что бы кто ни говорил, ты удивительно сильная девушка, не идущая на поводу у скучных конформистов и офисных планктонов. В мире, погружённом в войну, сейчас как никогда не хватает подобных тебе людей. Дающих свет и надежду там, где, казалось бы, её совсем нет.
В письмо я вложил браслет. Он бросился мне в глаза в лавке одного знакомого моего учителя: артефактолога и охотника за диковинками. Мне сказали, что на руке своего владельца он распускается цветами, подходящими ему по характеру. Надеюсь, на тебе он не превратится в какой-нибудь укроп, иначе я буду очень долго и громко смеяться, и ставлю десятку, получу от тебя этим же браслетом по лбу!

Как всегда скучаю и сворачиваю твой нос в сливку,
До скорой встречи,
Эл.

---

2 0   а п р е л я   1 9 9 8   г о д а

Алистэр тяжело дышит, подбрасывая сумку в одной руке и поправляя огромный горшок с цветами в другой. Говорят, дети цветов не одобряют убийство растений, и приходится выходить из положения молодым кустом пионов, лезущих в нос и заставляющих чихать. Главное, не спрашивайте какими стараниями он добывал его, оказавшись на американской земле, и пытаясь успеть вовремя. Не успел, но игра стоила свеч. Алистэр Маккензи не простил бы себе появления без подарка, пускай, его главная часть отправилась в Америку ещё неделю назад.
В последний раз он видел эти стены прошлым летом, и нельзя сказать, что эти воспоминания отдают особым теплом в груди юноши, однако после забега на выживание почувствовать холодные мурашки испуга по спине практически невозможно. Да и некогда топтаться на пороге, выжидая готовности организма.
Не обращая внимания на громкий голос Тодо, сообщающий, что он уже спешит открывать дверь, молодой человек дергает ручку локтём и вваливается внутрь. Домовой эльф испуганно отскакивает от вторгшегося, но быстро узнаёт ранее частого гостя. Существо открывает рот, и Алистэру приходится шикнуть, чтобы его не сдали с потрохами.
— Но... сэр... там уже... торт! — несчастный эльф пытается донести истину сквозь повторяющееся «ш-ш-ш», и когда из столовой доносится означающая катастрофу песня, Маккензи наконец слышит домовика и подскакивает на месте, кидая сумку в сторону.
— Торт?! Юна! Стой! Юна! — он бежит так быстро, как может, стараясь перекричать громогласную семью, — Юнона Брук Маккензи, не смей загадывать желание без меня, кому говорю! — он вваливается в комнату, спотыкается, чуть не отправляет горшок с пионами в полёт на чью-то голову и наконец встаёт ровно на месте. Всё ещё тяжело дыша, Алистэр ставит куст на ближайшую поверхность, громко выдыхает и раздвигает руки в стороны, как на сцене в театре, — Успел, — вдох, — С Днём Рождения, кнопка.

1 9 9 9

Когда Юне было пять, Мэрилин подарила ей собственноручно сделанную открытку, в котором были нарисованы они вдвоем. В двенадцать она сделала небольшие игрушки — там была плюшевая девочка и лошадь, очень сильно напоминающая Тора, который жил в семье Маккензи уже около года. Тогда они уже выросли из кукол и игрушек, поэтому это был скорее подарок, который должен был стоять на полке и служить напоминанием. Когда Юне было пятнадцать, старшая сестра подарила ей кулон, сделанный своими руками. Тогда она попросила помощи у Аделайн, которая не смогла отказать дочери, и она несколько ночей провела сгорбившись над столом, смотря на свои руки через толстую линзу, крутя в руках небольшой камень. Так или иначе, сейчас, спустя восемнадцать лет, Маккензи иссякла. Сколько можно расти? Может, пора бы придумать какое-нибудь заклинание, останавливающее возрастной порог? Многие родственники смогли бы сэкономить на этом, при том, что как со стороны принимающей, так и приходящей.
С другой стороны, все они любили праздники. Сама Мэри с теплотой вспоминала почти о каждом дне рождении, который ей устраивала семья, правда, в случае, если они выпадали на каникулы. Ей не нужны были встречи со своими товарищами в школе или друзьями, и на самом деле, одним из самых больших плюсов было то, что рядом с ней в Ильверморни был сначала Алистэр, а потом и сама Юна.
Милая, милая Юна. Сколько дней Мэри провела в ночи, делая ей подарок? О, она успела тысячу раз проклясть своё существование, и на самом деле, ещё неизвестно, кому было хуже — ей или Алистэру. Сейчас он работал в Нью-Йорке, и вряд ли после тяжелого трудового дня, ему хотелось слышать это. Оставался ли у него выбор? О нет.
В Чарльстоне дни редко бывали холодными. У них было жаркое лето, теплые весна и осень, а зимой они могли натопить дом настолько, что не нужно было ходить в баню. Сама по себе волшебница не была мерзлявой, с другой стороны, она нередко залезала с ногами на диван в гостиной, а если сидела с кем-то на нём ещё, то накидывала плед на обоих людей. И чаще всего это была Юнона.
Плед можно было бы увеличить, чтобы никому не приходилось натягивать его с обоих сторон! Его можно было утеплить, чтобы никто не плакал, что нужно найти ещё один плед или увеличить его в количестве. Маккензи же пошла другим путем — она решила подарить Юне плед, сделанный своими руками. Так уж заложилось, что она с самого детства старалась делать подарки для неё вручную, без помощи магии, так почему не заняться этим и сейчас? Теперь вы понимаете, в чем была сложность?
Её руки неумело держали толстые спицы по вечерам, а в моменты, когда кто-нибудь штормом влетал в её комнату, быстро-быстро прятала всё под кровать или кричала, чтобы нарушитель закона сейчас же выметался из её комнаты. Почему? Ну не знаю, голая потому что! Одета неподобающе. Сжигает тела молодых девственниц. В общем, не заходите в её комнату!
Мэрилин пыталась бросить это дело, начинала заново, переделывала или думала, что выбрала неподходящие цвета. После этого она обязательно будет как раздутая курица сообщать всем, что научилась вязать, да ещё и так красиво, и если хотя бы один намекнет ей, что в её пряже был некрасивый узел, то она запомнит. Запомнит и убьёт его вечером.
Сейчас, когда она сидела на своей кровати и доделывала последний ряд, Маккензи слабо улыбнулась. То, что делала ради неё Юнона каждый день стоило очень большого количества подарков, но она знала — сестре всё это было абсолютно не принципиально до того момента, пока семья была рядом. Насколько давно они все проникли в сердца друг друга, заведя себе небольшие домики, стоящие друг на против друга, с улицей «Маккензи» в самом начале дорожки? Вытянув спицу, она провела рукой по новоиспеченному пледу, но заслышав топот за своей дверью, быстрым движением руки перекинула его через себя, пряча.
Пронесло, и топот быстро унесся. Она взглянула на часы, зевнув. Сегодня был день рождение её младшей сестры, и она закончила как раз в срок. И теперь ей было нужно поспать прежде, чем толпа родственников нагрянет в поместье Маккензи, оттягивая щёки каждого ребенка в сторону, и сообщая о том, что пора бы им уже всем выйти замуж и родить много детей.
— Мэри? — тихо зовёт её голос, и девушка резко дёргается вперёд, ударив в лоб нагнувшегося над ней Алистэра. Ей нужно несколько секунд, чтобы вырваться из сна, а чувство жгущей боли в лбу помогает это сделать куда скорее.
— Прости! — быстро проговаривает девушка, прижав руку к лицу, смотря, как хмурятся брови кузена в первый момент. Так она поняла, что чуть не проспала весь праздник.
Спускаясь вниз по лестнице крепко держа в руке цветной подарок, который пришлось заворачивать вот прямо только что, Маккензи прислушалась. Уже все приехали, и никто не догадался разбудить девушку, помимо Эла. Видимо, на них достаточно сильно повлияли её вечные «Не входи!» за последние несколько недель. Будет даже несколько обидно терять эту возможность, после объяснения, почему она вела себя так странно.
— Где Юна? — поворачивая голову к Алистэру, и получив от него направление, она широко улыбается ему, — Я надеюсь, ей понравится! — и секунду повремени, чуть сильнее сжав подарок в руке, девушка пошла на поиски сестры.
Ещё недавно она была такой маленькой. Между девочками была не слишком большая разница в возрасте, но даже она чувствовалась, а главное, у самой Мэрилин была определенная ответственность за младшую сестру. Когда ей исполнилось семнадцать, все громко сказали «Теперь ты взрослая!», но Мэри лишь качнула головой — для неё Брук навсегда останется маленькой сестрой, которой требуется её защита.
— Юнона, — зовёт она светловолосую, найдя её в обществе отца. Она смотрит на Роя, улыбнувшись, и подхватив девушку под руку, добавляет, — Мне придется украсть у тебя сестру, па! Я думаю, она и сама уже не против. Тем более, она ещё не в твоей возрастной категории! Рано! — девушка смеётся, и не слушая даже ответа старшего семьи, уводит её сквозь людей туда, где у них будет возможность хотя бы вздохнуть.
И сейчас, стоя перед Юноной Брук Маккензи, человеком, для которого был сделан весь этот праздник жизни, человеком, которым она гордилась как никогда ранее и с каждым годом видела в ней ту, без которой сложно вообще представить жизнь, Мэрилин широко улыбаясь протягивает ей её подарок, а затем не сдерживаясь, тянет руки к ней и обнимая сестру, произносит над её ухом:
— С днем рождения, милая.

2 0 0 7

Накануне вечером, Сибрен сидел за своим столом и бездумно пролистывал несколько писем, все они были от разных людей, но что интересно все эти люди носили фамилию Маккензи. Родня Юноны была весьма своеобразной, но нельзя было сказать, что Сибрен их не любил или избегал. Нет, пусть первое время было сложновато найти с ними общий язык, но со временем все недосказанности непонятные обиды ушли и теперь, мужчина знал, что его если и не любят там, то уже давно принимают. И вот сейчас он хотел собрать всех этих людей ради того, что бы Юна встретила свой день рождение в их компании. А потому и письма были от её матери, сестёр, кузена и всех тех, кого Сибрен знал и с кем поддерживал так или иначе связь. Все они согласились и голландец был им благодарен.
— Хорошо, — пробормотал Сибрен, последний раз перебрав все эти письма и убрав их в ящик. Всё уже было решено и сейчас он лишь в который раз прокручивал завтрашний день, надеясь, что никаких накладок не случится и он пройдёт так, как было задумано, — Очень хорошо. — Нахмурившись, Сибрен встал из-за стола, решаясь наконец-то таки отвлечься, ведь его ждала Юна, вспомнив о ней он улыбнулся.
Всю ночь ему снился месяц подготовки к завтрашнему дню. Он то и дело говорил с разными людьми, писал письма и получал на них ответы, выбирал корабли, расписывал какие-то бесконечные планы и маршрутные листы. А потом вновь и вновь отправлял и получал письма. Сон был не менее загруженным и хлопотным, чем тайная подготовка к празднованию дня рождения его любимой.
Сибрен проснулся рано утром, за долго до назначенного времени. За окном ещё было темно и рассвет, возможно только-только зачинался где-то над крышами домов. Юна лежала рядом и мирно посапывала, Сибрен улыбался, наблюдая за её сном. Он лежал так так долго, пока небо в окне не успело посветлеть, окрасившись в теплые оттенки начинающегося дня, а птицы не начали тихо щебетать. Укрыв девушку одеялом, он встал и отправился собираться к большому дню. Сегодня их ждало путешествие в отчий дом Юноны, там где её уже будут ждать все её родные и любимые люди, все, кто захотел разделить этот день с ней. Сибрен честно был благодарен им и день этот жал куда сильней, чем свой собственный день рождения, ему даже казалось, что подарок он делает не только Юне, но и себе. Хотя возможно дело было и в том, что он любил её так сильно, что был готов сделать всё. Не абсолютно всё, конечно же, но очень многое. Юна думала, что они проведут этот день в их доме, за ужином в кругу семьи. В общем-то так почти и было, только вот они отправятся далеко, что бы провести этот самый ужин.
К тому моменту, как девушка проснулась, на кресле её ждала удобная одежда для путешествия, а ещё Сибрен, с завтраком в постель. Немного пошло и сопливо, на вкус голландца, который романтиком не был, ну или был, но в крайне редких случаях, и всё же у них было не так много свободного времени, корабль их ждал уже через полтора часа, а потому время было ценно как никогда, ведь не даром у него в планы входил не только семейный ужин, верно?
[float=right][/float]— Доброе утро, — Сибрен садится на край кровати, ставя перед девушкой поднос с легким завтраком и свежесвареным кофе, — Как спалось, именинница? — Он улыбался, а в глазах скакали хитринки, не дожидаясь ответа, он продолжал, — Твой завтрак, твоя одежда, — кивнув в сторону весьма говорящей подборки одежды, мужчина продолжал, — Через полтора часа нас ждёт корабль, через три часа мы будем завтракать в Атлантическом океане, а через четыре часа мы прибудем в туда, где впервые встретились. Ты помнишь? — Мужчина широко улыбнулся, ему хотелось одновременно рассказать ей обо всём, что ждало её сегодня и в то же время не говорить ничего, выбрать что-то одно было сложно, а потому он решил остановиться на том, что уже успел сказать. Прежде, чем дотянуться до Юны и поцеловать её, Сибрен сказал последнее и в то же время первое поздравление за весь этот день, — С Днём Рождения, Юнона ван дер Рейден.