[indent]Воспоминания, которые Теодор Грэм с настойчивой бережностью гнал в дальний тёмный угол своего сознания, возвращаются ему маленькими обрывками, но на этот раз он не противится им. Может быть, потому что спустя столько времени Теодор наконец-то готов смириться с тем, что прошлому не суждено вернуться к жизни вместе с ним. А может, потому что под определённым наклоном головы и образе мышления может показаться, что ничего толком и не изменилось. Уж точно не выборочное упрямство Эвелин Гамильтон, распространявшееся на самые неожиданные вещи.
[indent]— Да! — дернув бровью, Теодор косится на неё «попробуй остановить меня» гримасой и, качая головой, возращает своё внимание на дорогу, — Пришлось – вопрос спорный. Пришлось мне ходить на Историю магии и стоять в очереди на заправку вчера вечером, — морщась одним глазом, ёрничает волшебник, — А смотреть, как всё вокруг постепенно просыпается по дороге к тебе, я выбрал вполне добровольно, — он всегда мог остановиться в отеле с отвратительным кофе и не «мучаться» ранними подъёмами, но подобный сценарий плохо сочетался с представлениями Грэма об идеальном.
[indent]Вторя ей негромким смешком, он несильно качает головой и мирится с тем, что, вероятно, мысли Эвелин о том, как надо, существовали в такой же альтернативной вселенной, доступной одной Гамильтон. И вот опять. Он уверен, что уже слышал эти несерьёзные споры и попытки позаботиться о ближнем – каждый в своей исключительной манере. Бросая короткий взгляд на сиденье сбоку, он старается разглядеть намёк на то, что не он один борется со странным чувством дежавю, но замечает лишь то, что не промахнулся с рецептом напитка, и тут же расплывается в тёплой улыбке.
[indent]— Поверь мне, я действовал в твоих интересах, — виновато объясняется Грэм, — Ты знаешь, что сейчас твоё внутреннее ухо посылает мозгу сигнал, что ты двигаешься, в то время, как глаза и тело, уверяют, что ты находишься в неподвижном состоянии? В итоге твоя голова может решить, что всё это безумие – результат отравления, и... — наморщив нос, молодой человек поджимает губы и ненадолго косится на Гамильтон, — сделать всё возможное, чтобы тебя спасти, — ему ведь не надо объяснять, что может произойти, когда источников для причин плохого самочувствия становится несколько? А если учесть, что в прошлый раз Эвелин шаталась на корабельной палубе без корабельной палубы, поездка на нестабильной машине смерти сквозь штормовые волны вполне могла оказаться фатальной ошибкой. И дело вовсе не в том, что Теодор бы не подержал ей волосы. Подержал бы. Просто... зачем вообще мучаться в подобной ситуации, если есть выбор не?
[indent]Уставляясь в линию горизонта, Теодор выдыхает остаточный осадок «предпраздничной» нервозности и позволяет себе отпустить внутреннего критика, рассматривавшего под лупой всё, что он произносил в адрес Гамильтон до сих пор. Не похоже, что девушка забыла с кем связалась, как не похоже, что не сильно изменившиеся аспекты его личности вдруг превратились в спусковые механизмы раздражения. Она всё ещё согласилась остаться в его компании на сутки; и, стоит заметить, после того, как протрезвела.
[indent]Отвлекаясь на вопрос Эвелин, волшебник принимается объяснять устройство проигрывателя и охотно обещает провести мастер класс по записыванию кассет. Отчего-то в способности Гамильтон ему верится куда больше, чем в дивящуюся «макроволновке» и термосу Трэйси. Не в обиду девушке, но порой Теодор терялся перед детским изумлением МакМиллан от самых банальных и обыденных изобретений, вроде стиральной машины. И прежде чем кто-нибудь кинет в него тапком «ты тоже удивлялся магии», стоит напомнить, что Грэм не схватился за сердце, увидев стирающие сами себя носки, и запомнил, что птице-лошадь называлась гиппогрифом, с первого раза.
[indent]— О чём ты, — вскидывая бровями, подхватывает Грэм, — Сколько раз я пытался вытащить их к себе, думаешь, приехали? — усмехаясь, он негромко усмехается и вздыхает, — Но я их понимаю. Одно дело – гостиница на калифорнийском побережье, другое – деревня в Танзании, хотя, если честно, я вижу свой шарм и там, и там, — постепенно затихая, пожимает плечами Грэм.
[indent]Как бы сильно волшебник не любил людей, которых по праву называл семьёй, те редко понимали его в той мере, в которой хотелось бы Теодору. Они всегда поддерживали его, но порой плохо скрывали сбитое с толку «если ты от этого счастлив», читавшееся в их лицах после всякого заявления о будущей командировке в индийских джунглях или в зимний период на Аляске.
[indent]Рядом с Эвелин ему почему-то не кажется, что она считает его за безумца, поссорившегося с нормами общепринятого. Косясь на сидящую рядом ведьму в который раз, он представляет каково бы было отправиться с ней в длительное путешествие по новой для них обоих стране и невольно расплывается в широкой улыбке. Кто знает, может быть, когда-нибудь и получится. Сейчас Теодору достаточно того, что она находится в доступности вытянутой руки, и не столь важно окружает ли их экзотический пейзаж или обыденная английская серость. Впрочем, не станет важно и лет десять спустя – в этом молодой человек абсолютно уверен.
[indent]— В том, что ты будешь моим самым подготовленным компаньоном, я и не сомневался, — умиляясь ребяческой горделивости за проделанную подготовку Гамильтон, он чувствует едва различимый жар на щеках.
[indent]Она всегда беспокоится о том, о чём другие люди толком не задумываются. Он ведь пригласил её, ему и напрягаться откуда им пить и чем им есть – истина, понятная каждому, кроме Эвелин Гамильтон; и Теодор бы никогда не стал это в ней менять. В конце концов, это одна из причин, по которой Грэм чувствует себя услышанным и увиденным рядом с ней, и определённо не он один.
[indent]Правда, вслушиваться во всё, что Теодор Грэм делает, с неизменно заботливым энтузиазмом не обязательно. По крайней мере, если ей не хочется вводить волшебника в состояние краснеющей школьницы с любовным письмом в руках, потому что стоит Гамильтон начать комментировать его творчество вслух, он покрывается здоровым румянцем. Теодор косится на девушку с мольбой прекратить в глазах – тщетно. Ему только и остаётся, что пораженно трясти головой, кусая себя за губу; мол, ничего не кроется, хватит, прекрати. Десять раз прекратит – как будто он её плохо знает.
[indent]— Издевается без стыда и совести, — бормочет он на выдохе, повинуясь просьбе поставить заново, — Но если ты действительно хочешь посмотреть на меня и Мэйв в студии, мы собираемся там по воскресеньям, сейчас даже чаще. Уверен, она тоже будет рада тебя видеть, — перехватывая взгляд Эвелин, он кривится в хитрой ухмылке, — Только с одним условием. Когда-нибудь я услышу твоё «редко пишу», — что-то Грэму подсказывает, что страдать в смущении Гамильтон будет не хуже, чем он сам, — У тебя всегда был красивый голос, я же слышу, — или она думала, что Теодор обращал своё внимание на проигрыватель больше, чем на подпевавшую Эвелин? Ошибка номер один.
[indent]Девушка зовёт его по имени, и волшебник тут же поворачивается к ней, дёрнув подбородком в немом вопросе. Достаточно догадаться, о чём зайдёт речь, и Грэм расходится громким смехом на весь салон.
[indent]— Это очаровательно насколько тактично ты пытаешься сказать, что мой почерк похож на чьи-то детские прописи, и это если быть добрым, — мотая головой из стороны в сторону, Теодор несколько успокаивается, пусть и продолжает улыбаться, — Мои письма пишет зачарованное перо, а в прошлый раз его не оказалось рядом и... — многозначительно поджимая губы, прокашливается Теодор, — Он так и не восстановился. Никто не знает почему, — хмыкает волшебник, решая, что ей и без того понятно от какого периода времени стоит отсчитывать, — Так же, как и с магией. Я поэтому стараюсь не испытывать судьбу лишний раз и пользуюсь порталами или, — Грэм хлопает по рулю машины, наклоняя голову в сторону Гамильтон, — Только не волнуйся. Честно, колдую я намного лучше, чем пишу, — стеснённо морщась, смеётся Грэм.
[indent]На мгновение он сомневается, что стоило говорить об этом вслух. Это ведь никакая не проблема и явно не то, на что Эвелин стоит тратить своё внимание. Никто ведь не страдает. И всё же Теодор отмахивается от секундного замешательства, доверившись первоначальному инстинкту рассказать. Она ведь сказала, что чувствует, будто ничего о нём не знает. На одну тайну меньше? Что-что, а Грэм верит, что думать о нём хуже из-за чего-то подобного Гамильтон не станет.

my body moves, goes where I will
B U T   T H O U G H   I   T R Y ,  M Y   H E A R T   S T A Y S   S T I L L
it never moves, just won't be led

[indent]Задерживая взгляд на надутом в наигранном недовольстве лице Эвелин, он не замечает, как палец-убийца врезается ему в ребро, и, дернувшись, дергает руль чуть в сторону, вынуждая машину покачнуться туда-обратно.
[indent]— Гамильтон! — вскрикивает Грэм, даваясь смешком, — Я везу ценный груз, между прочим. Ведите себя прилично, мисс, — дернув бровью, с соизмеримо наигранным осуждением смотрит на неё волшебник и переводит своё внимание на дорогу до конечной остановки.
[indent]Стоило ожидать, что несмотря на относительно дальний по волшебным меркам путь, он не почувствует ход времени. Не та компания, чтобы помнить о стрелке часов. И прежде чем Грэм успеет подумать о том, что этот день кончится быстрее, чем ему хотелось бы, полные восторга возгласы Эвелин возвращают его в нынешний момент. Осматриваясь по сторонам, он спешно выскакивает наружу и облегченно вдыхает свежий воздух, кривясь от солнечных лучей. Правда, суетящаяся Гамильтон вынуждает его прервать единение с окружающим миром и начать подавать ей нужные вещи, не сдерживая улыбки от бьющего ключом детского энтузиазма ведьмы. Очередная причина, по которой Теодор Грэм чувствовал себя понятым рядом с ней – в обществе Эвы он никогда не оставался наедине с своими ребяческими восторгами, получая такими же в ответ.
[indent]— С ума сошла! — резко меняясь в лице, шикает волшебник, — Хочешь чтобы Серый человек утащил тебя в свою пещеру? — увы, выглядеть устрашающе дольше пары секунд у Грэма не выходит, — Конечно, можно. Нужно. Я, конечно, не против полного погружения в походные условия, но я так и не понял в чём удовольствие мучаться, натирая себе искру камнями, когда можно просто, — вертанув указательным пальцем в воздухе, осуждающе вздёргивает бровями Теодор, — Именно поэтому мы не будем спать в палатках, — с неизменным осуждением продолжает молодой человек, — В этом, конечно, есть своя романтика... как и в путешествиях на ночных поездах. Всё благоухает волшебством, пока к тебе не лезет медведь и в воздухе не воняет курицей соседа с нижней полки, — вытаскивая собственную сумку с заднего сиденья, рассуждает вслух Теодор и морщит нос от яркого воспоминания из своей поездки по русским землям.
[indent]Неожиданно дергаясь, он чуть ударяется о крышу автомобиля и с осторожностью выглядывает наружу, находя Эвелин взглядом:
[indent]— Ты ведь не хотела спать в палатке? Потому что если да, — отмахиваясь ладонью от сказанного раньше, оживлённо произносит Грэм, — Я не отберу у нас подобное удовольствие, — несмотря на любовь к комфорту, Теодор давным-давно привык к спартанским условиям и не стал бы жаловаться, откажись Эвелин от комнаты в таверне.
[indent]Проверив салон на предмет забытых вещей, Грэм наскоро запирает машину и, кивнув в сторону зелёного поля, ведущего к горному перевалу на горизонте, шагает в нужном направлении. Он старается держаться с Гамильтон нога в ногу, насколько позволяет им порой извилистая узкая местность, и не замечает, как отвлекается от ползущего мимо пейзажа, полностью концентрируясь на её голосе и оживлённом разговоре. Обычно Теодор не рвётся говорить о самом себе – виной ли этому воспитание или глубокое убеждение, что истории окружающих намного интересней ожидаемых рассказов путешественника, он толком не знает. Зато замечает, как Эвелин умудряется разболтать его, не заставив чувствовать себя единственным участником беседы. Набираясь храбрости и наглости, он и сам вспоминает о недавнем увольнении Гамильтон, интересуясь почему девушка захотела сменить направление, и с каждым вопросом всё дальше копает в беспокоившие долгое время детали, о которых Теодор стеснялся спрашивать её раньше. О её семье, о возможном – ему бы не знать – давлении со стороны родителей.
[indent]— Не в укор тебе, но я буду скучать по твоим вечерним программам, — косясь на неё через плечо, признаётся Грэм, — Я всегда слушал их, когда находился в Англии или когда мне везло поймать нужную станцию в пути. Можешь обзывать меня начинающим сталкером, я заслужил, — смеясь, вздыхает молодой человек, — Помнится, я даже спорил с тобой в своих мыслях, — Теодор щурится и прикусывает губу, принимаясь копаться в своих воспоминаниях, — Надо будет обязательно возмутиться, когда я вспомню о чём, — он шутит. В большей степени, потому что расходящиеся взгляды на жизнь в мелочах – последнее, что возмущало Грэма. Если подумать, как следует, то и глобальные тоже. До тех пор, пока это не звучало, как: убивать людей – это выход.
[indent]Очевидно забыв об одном редком таланте Гамильтон, Теодор ошибочно пропускает девушку вперёд, когда они оказываются на спускающейся к озеру тропинке. В замедленном движении волшебник видит, как слишком уверенный шаг Эвелин вперёд, становится роковым, и инстинктивно дёргается за ней, успевая схватить летящую Гамильтон за ручку рюкзака. Проехавшись с полметра вниз, он убеждается, что его кроссовки уверенно врезались в землю, тихо выдыхает и взрывается звонким смехом, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
[indent]— Почему я делаю это с тобой! — задыхаясь, пытается выговорить волшебник, — Ты в порядке? Ничего не подвернула? — отпуская рюкзак Гамильтон, он аккуратно спускается к ней и, касаясь её плеча, обходит девушку, чтобы встать впереди, — Перед моими глазами только что пронеслось моё уверенное: «Эва, не бойся, взлетай, всё у тебя получится.» И как потом верить, что я не пытаюсь тебя тайно покалечить? — сквозь подкатывающие приступы хохота, виновато отзывается Грэм, — Давай я пойду перед тобой? Я поймаю тебя. В худшем случае, полетим вместе. Я хотя бы буду твоей подушкой безопасности, — смахнув соленую жидкость с краешка глаза, предлагает волшебник, оставив ей единственный вариант ответа: да, конечно.
[indent]Как оказывается, совсем не зря. Предотвратив несколько менее устрашающих падений Эвелин, он неспешно перестаёт концентрироваться на одной дороге и вливается в разговор с тем же оживлением. Стоит поблагодарить генетику, в нём достаточно сил, чтобы не свалиться под весом Гамильтон и всех необходимых ей вещей, висевших у ведьмы за спиной.
[indent]— ...знаешь, наверное поэтому я никогда и не хотел делать из своего увлечения музыкой настоящую карьеру, — рассуждая вслух, то и дело оборачивается к ней Грэм, — Я могу не писать месяцами, а потом что-то в моей жизни меняется и пока всё это не выйдет наружу, я не останавливаюсь, — на миг Теодор хмурится, мрачнея, но тут же встряхивает головой, отгоняя лишние сегодня воспоминания, — Я очень много написал, гуляя по шотландским заповедникам. Я бы сказал, что пугающее количество песен, которые вошли в последний сборник Мэйв, написаны здесь. Не знаю, прогулки действуют на меня медитативно. На фоне природы мои проблемы... кажутся несколько преувеличенными, — вздёрнув плечами, замечает Грэм, — Ты ведь слушала альбом? Я понимаю, что по звучанию, не скажешь, что он написан под журчание ручейков, — негромко смеясь, он несколько раз качает головой, — В наше оправдание: сесть в студию после развода Мэйв и моего расставания было заведомым рецептом чего-то... похожего на то, что вышло, — прокашливается молодой человек.
[indent]Сейчас эти дни кажутся Грэму даже забавными. Их встречи с Мэйв напоминали школьные посиделки двух подружек, перетирающих кости несправедливому с ними миру. Да и выплёскивать негативные эмоции на бумагу было куда безопасней, чем рисковать снести кого-нибудь невинного потоком накопленной обиды. Теодор собирается сказать что-то ещё, но видит цель их прогулки и забывает обо всём остальном.
[indent]— Мы на месте! — встрепенувшись, Теодор поворачивается к девушке всем корпусом и, протянув ей ладонь, предлагает помочь Гамильтон закончить последний десяток метров спуска без приключений, — Добро пожаловать на Зелёное озеро, — принимаясь светиться пуще рождественской гирлянды, оглашает Грэм и замечает, как ускоряется его пульс от волнения.
[indent]Вдруг окажется, что она здесь уже была, и это её самое нелюбимое озеро во всей Шотландии. Вряд ли Эвелин признается, и оттого волшебник смотрит то на неё, то обратно на изумрудную воду, стараясь разглядеть признаки глубинного разочарования, и, к счастью, не находит ничего приближённого.

Подпись автора

i   d o n ' t   k n o w   i f   y o u ' r e   l o o k i n g   f o r   r o m a n c e   o r . . .  i   d o n ' t   k n o w   w h a t   y o u ' r e   l o o k i n g   f o r

.  .  .  i said: "I BET THAT YOU LOOK GOOD ON THE DANCE FLOOR"  .  .  .
d a n c i n g   t o   e l e c t r o - p o p   l i k e   a   r o b o t   f r o m   1 9 8 4