[indent]Иногда Кристофер ловит себя на тихой, почти неловкой тоске — той, что приходит, когда он слушает друзей, чьи судьбы переплелись задолго до Хогвартса, будто сами по себе, без усилий. В Хогвартсе всегда скользят разговоры о семьях, друживших поколениями, о детях, росших бок о бок, деливших дни рождения, праздники, каникулы, летние домики и общие традиции. И дело было вовсе не в том, что у Кристофера не было с кем отмечать свой день рождения до школы: в Лондоне у него всегда были ребята, с которыми он гонял на велосипедах, с которыми виделся каждое лето, с некоторыми — устраивался на подработки в одни и те же магазины и даже делил торт, сделанный миссис Гудвин через месяц после официальной даты, потому что никто не был готов оставить его без праздника.
[indent]Однако, всё это было о разных вселенных.
[indent]И даже сейчас, когда Эван спрашивает его о летней подработке, Кристофер только пожимает плечами: скорее всего, пойдёт к отцу или поможет в кафе недалеко от дома, как всегда, но наверняка в этот раз с повышением от мытья посуды до приёма заказов. Конечно, стоило бы задуматься о чём-то ближе к Косой Аллее — возможно, это было бы проще и, что немаловажно, полезнее. Конечно, убирать помёт сов — так себе занятие, но кто сказал, что он недостоин поручения по продаже книг или подавать сливочное пиво? Но вместе с этим ему хотелось провести каникулы рядом с семьёй, которую он и так почти не видит на протяжении всего года. Только ведь на одной починке маггловской электроники далеко не уедешь; будущего этим не построишь.
[indent]Волшебник в очередной раз обводит взглядом тех, кто стоял на ногах, задумчиво дёрнув уголками губ тем, с кем пересекался взглядом. Всегда существует Кристофер, который учится в Хогвартсе, ходит на занятия по трансфигурации, читает и обсуждает новости магической Британии в общей гостиной и пишет письма совой. А ещё есть Кристофер, живущий в маггловском Лондоне, там, где никто не знает, откуда на его руках есть пару тонких белёсых следов — укус мандрагоры, полученный, когда он, ещё на первых курсах, невовремя дёрнул её за лист. Никто не понимает, куда он уезжает, почему вдруг «перешёл» в закрытую школу, название которой невозможно найти ни в одном справочнике.
[indent]При всём уважении к законам магического мира и понимании их необходимости, иногда ему остро хотелось сказать правду. Как и есем, ему хочется пригласить школьных друзей-волшебников в гости, не боясь, что кто-то скажет лишнее, услышит невпопад или задаст неправильный вопрос; познакомить их с друзьями из Лондона, позволить разговорам течь свободно, без разделения на тайны и обязательное молчание. Ему не хотелось чувствовать себя разделённым пополам.
[indent]Но разве кто-то спрашивал, как ему хочется? Помимо свечек на торте.
[indent]И когда все эти мысли начинают давить чуть сильнее, чем ему хотелось бы, Кристоферу не приходит ничего в голову лучше, чем встряхнуть головой, выметая их прочь. Лучше он посмотрит на то, как Эван ест торт, приготовленный по рецепту его матери. Гудвин позволяет себе ту самую широко расползающуюся улыбку:
[indent]— Тебе надо как-нибудь зайти и... — он правда не успевает толком договорить, замолкая на половине предложения, дёрнув бровями вверх и хлопнув длинными ресницами: — Серьёзно? Я не знал, и нет, ты не говорил! — хлопнув ладонями по ногам, глаза Гудвина начинают искриться пуще прежнего. Забавно. Только что он думал о том, насколько разные могут быть миры, насколько чувствует себя разделенным, чтобы обрести внутри себя тёплое ощущение от цельности в чём-то таком простом, как любимый десерт: — Действительно, души не хватает, — волшебник кивает головой, подтверждая его слова. Он смотрит на него ещё какое-то время, бегая взглядом по лицу Розье, чтобы склонить подбородок чуть вперёд, говоря:
[indent]— Знаешь что? Может мы просто увидимся этим летом? Тогда и представлять не придётся, — а затем улыбается шире, качая головой на его предложение и добавляя тихое: — Кушай, я прошу тебя, я не хочу лишать своих друзей куска.
[indent]Он на секунду позволяет себе нырнуть в эту картинку — будто бы завтра они просыпаются на каникулах, в одном мире, без оговорок и тайных границ, и он может провести с Эваном хотя бы один день так, как проводит сам, уезжая из Хогвартса. Они идут в кинотеатр — тот самый, где пол приглушённо липнет к подошвам от разлитой газировки, а экран заливает лица мягким светом от сменяющихся картинок; он ведёт его в парк аттракционов: на огромные металлические карусели, где живот уходит к горлу, и на старую деревянную горку, которую все местные обходят стороной, но она почему-то до смешного нравится Кристоферу — это его детские воспоминания. Он представляет, как Эван притворяется непреклонным, но цепляется в поручни, когда вагончик взмывает вверх.
[indent]В мыслях он уводит его дальше по своему Лондону — на рынок, где пахнет жареными каштанами, в игровую, где можно часами стоять у аркадных машин, в маленький театр возле станции метро, где по выходным устраивали концерты и конкурсы талантов; Гудвин и сам хотел побывать на той сцене. Он показывает ему баскетбольное кольцо на заднем дворе своего дома, BMX, объясняет разницу между рампой и мини-рампой, предлагает прокатиться по набережной, а потом — просто сидеть на крыше его дома, болтая ногами и слушая, как его район укладывается спать.
[indent]Возможно ли это? Он не знает. Ему бы точно этого хотелось. Всё это приходит так легко, словно стоит только протянуть руку — и вот они уже там, среди огней, людей, запахов, которые, возможно, даже не новы Эвану, однако для Гудвина это возможность увидеть его не в стенах школы, а в мире, что до сих пор был только его, в первый раз.
[indent]Окунуться в ту же авантюру вместе с Эваном в обратном направлении Кристофер не торопится. Не потому что магический мир кажется ему чужим — если уж быть честным, он скорее чувствует обратное; не за этим он подковыривает каждую страницу с заклинаниями, вертя своей палочкой, вырисовывая совсем другие, относительно оригинального, руны.
[indent]И всё же, кто бы на протяжении многих лет ни обвинял его в наивности или даже глупости, — он провожает взглядом спину Артура, — но он не был таковым настолько. Одно дело — школьные слухи, которые постоянно тянутся за некоторыми фамилиями, другое — дети, чьи шаги слишком похожи на шаги их родителей и кто делится вещами, от которых стынет кровь. Гудвину везло: он почти не сталкивается с тем, что порой так часто обсуждают в коридорах среди магглорожденных, не просыпается с фингалом под глазом из-за своей «грязной» крови. И всё же пять лет проходят не зря, глаза становятся внимательнее, а тишина вокруг некоторых тем — тяжелее.
[indent]Для него — особенно когда речь заходит об Эване.
[indent]Гудвину кажется, что тот никогда не скрывает своих мыслей от него, спроси волшебник что-то напрямую, но и о семье говорит так, как если достает из памяти что-то острое; и никогда — тёплое. Если не считать сестру. Офелия остаётся даже для Кристофера светлым воспоминанием — доброй нотой, которая звучит дольше остальных.
[indent]Спросить ли Эвана, куда бы тот отвёл его — будь возможность, — Кристофер не решается. Мысли, которые всплывают первыми, звучат слишком смело, почти неприлично откровенно по меркам собственного сердца. От осознания он краснеет, а параллельное уточнение Эвана только усиливает это ощущение: он так долго продумывал, что скажет в искреннем беспокойстве за его сон, не думая, как это на самом деле будет звучать: будто он всё это время ищет способ сбежать.
[indent]Какая глупость. Всё наоборот. Абсолютно. Иначе стал бы он сидеть здесь в такой поздний час, цепляясь за каждую лишнюю минуту рядом, надеясь, что удастся задержаться наедине хотя бы чуть-чуть дольше, прежде чем вредная, упрямая ночь разгонит их по спальням?
[indent]Он выдыхает слишком резко, словно Эван только что выдернул из-под него скрытую опору. Словно? Никакой подушки теперь под его спиной, а Кристофера выбивает из равновесия так, будто Розье перехватил что-то куда более важное, после того, как оказался к его лицу так близко. Ему требуется секунда, чтобы снова собрать в кучку мысли, не оказываясь зацикленным на одном и том же.
[indent]— Демонстративная вежливость? — повторяет он за ним, сглатывая и невольно улыбаясь, пытается объясниться: — Я просто… попытался позаботиться о тебе, слишком сильно понадеявшись на свой мозг, что тот скажет это разумно, — он вздыхает, — Вышло так себе. Ещё и довольно лицемерно, учитывая мои собственные желания.
[indent]Он откидывается назад, будто пространство между ними внезапно стало слишком тесным, но и не настолько, чтобы отступить по-настоящему. Остаточный свет от каминной решётки скользит по его коленям, рисует блики на стаканах рядом, и Кристоферу кажется, что вся гостиная — тёплая, сонная, уютная — только подчеркивает, насколько они близко сидят друг к другу. Гудвин чувствует, как тепло поднимается к его ушам, стекает по шее и прячется где-то под воротом рубашки.
[indent]— В самом деле? Получается, что да, — позволяя себе вздёрнуть носом, он уже мягче и восторженнее добавляет: — Похоже, что ты всё же из упрямых.
[indent]Он касается пальцами браслета на своем запястье, чтобы занять руки. Сердце стучит достаточно громко, и он уверен: Эван тоже его слышит. Он ведь может и не говорить ничего. Или сказать неправду. Да только кого он пытается проучить, и, главное, по какой причине? Волшебник едва заметно морщит нос на собственные глупые размышления. За украденную подушку или чересчур прямолинейный взгляд? Кристофер, сам того не замечая, делает то, что делает всегда, когда рядом Розье: наклоняется чуть ближе, чем позволяет дружеская дистанция, будто его тянет к этой искре в глазах, к этому голосу, который всегда так легко его разбирает.
[indent]— Я загадал, чтобы ты снова поцеловал меня, Эван.
[indent]А он ведь действительно мог загадать столько всего; внезапная, слишком резкая мысль вспыхивает в голове и впервые за много лет она звучит почти обидно даже для него самого. Как будто бы стоило хоть раз подумать не о том, что правильно, красиво, удобно для других, а о том, чего хочет он сам. Впрочем, глядя на удивлённое лицо Эвана, он будто давится собственным сердцем, готовый немедленно отступить и объяснить, как всё это вышло. Гудвин даже уже рот открывает, но звуков не издаёт. Рассказать что? Как думал о том, чтобы пожелать чего-то светлого и большого, но стоило представить, как Розье снова тянется к нему, наклоняется ближе, и никакие альтруистические формулировки не смогли удержаться.
[indent]Пошли они все к чёрту: в эту секунду Кристоферу нужен только Эван.
[indent]Внезапное, почти оглушающее осознание накрывает его только спустя часы — будто бы кто-то тихо щёлкает пальцами у самого его уха. Всё это время он думал лишь о себе: о том, что это он, Кристофер, задерживается здесь дольше разумного; что это ему нужнее, желаннее, что это ему слизеринец так легко вскруживает голову одним лишь своим присутствием, одной ухмылкой, одним взглядом, — еще и понимает это лучше всех. Но теперь, когда слова Эвана обрывают тишину, а сам он подаётся ближе, Кристоферу впервые по-настоящему доходит: Розье тоже нужно.
[indent]И казалось бы, разве это новость? Ещё несколько часов назад волшебник сам заявил, что хочет его поцеловать, — предварительно доказав это ещё и действием — а другое дело…
[indent]Он ничего не успевает. Не успевает ни осмыслить, ни спросить, ни выдохнуть — только едва заметно кивнуть, будто даёт разрешение на что-то, что давно уже принадлежит не словам. И застыть, пойманный в этих голубых глазах, с вызовом не отводя взгляда даже на мгновение, даже вопреки тому хаосу, что расползается внутри него горячими кругами: «Ну давай же. Целуй. Зачем дразнишь.»
[indent]Хрупкая конструкция его самообладания рушится так же легко, как падает перо со стола. Поцелуй мягкий, гораздо мягче, чем раньше; кажется, что Эван целует его не спеша специально, чтобы он почувствовал каждое касание, каждую осторожность, каждую невысказанную эмоцию, наконец-то ступившую на свет. И Кристофер тает, буквально ощущает, как что-то внутри него растекается тёплой волной, отнимая способность думать о чём-либо, кроме этого. Он послушно тянется вперёд, будто это не он принимает движение, а его принимает оно, смутно понимая: да, вот так и выглядит тот момент, в котором хочется остаться.
[indent]Который пожелал, задувая все шестнадцать свечей одним вздохом.
[indent]А когда земля уходит из-под ног — совсем буквально, когда Эван валится на подушку и увлекает его за собой — Кристофер успевает только тихо выдохнуть, подтянуть иначе ноги, почти засмеявшись нервным, счастливым шепотом. Он ловит себя на том, что цепляется пальцами за край его майки, будто проверяя, что он действительно здесь, под ним. Его находит пьянящее, далеко не благодаря сидру, удивление и такой живой, обжигающий интерес, что он, кажется, светится на лице Гудвина, пока он смотрит на Эвана сверху вниз, всё ещё запутавшись дыханием в его.
[indent]И всё же в голове Кристофера прокрадывается мысль, что это совсем другое. Он думал об этом раньше, даже ковырял тему в разговорах с родителями, пытался понять себя и свои ощущения, но это было всего лишь мысленное упражнение — ни капли реальности. А сейчас он здесь. С Эваном. Это первый раз, когда он оказывается так близко к мальчику, с которым не просто флиртует или обменивается взглядами, а делит поцелуи и прикосновения, ощущая тяжесть и уверенность своего собственного веса на нём.
[indent]Всё, что он когда-либо думал о себе, своих желаниях и страхах, растворяется в этом мгновении: здесь и сейчас есть только Эван, его тепло и то, как сложно, но приятно удерживать эту близость.
[indent]— Да, — ему приходится дважды подумать, о чём его спрашивают, но над ответом Кристофер даже не размышляет. Тихое согласие выходит прошептать у него сразу, тихо, почти выдохом, без единой сомнения. Рука Розье скользит куда-то за его спину, и это вызывает у Кристофера непрошенный вздох — не испуганный, а скорее ошеломлённый, будто он не знал, что может так ощущать чужое прикосновение. И он сам приближается практически вплотную, позволяя его пальцам скользнуть под ткань дальше, чувствуя, как по позвоночнику пробегает теплая волна, от которой хочется либо рассмеяться, либо ещё сильнее прижаться.
[indent]Лёгкая паника постепенно тает, оставляя странное, сладкое сосредоточение: тепло Эвана под ним, перебивающееся дыхание, смешанное с едва уловимым ароматом парфюма, знакомый ему уже месяцами. И одновременно в нём просыпается тихое, настороженное любопытство — как бы сделать так, чтобы ему было приятно, так же, как Эван, целуя его, дарит это удовольствие самому Гудвину. Он кладёт ладонь на его бок, слегка подтягивает ткань майки, чтобы прикоснуться к коже; мягкий. И в этом тихом изучении, Кристофер ощущает не только интерес, но и удивительную, щекочущую радость: давать кому-то ощущение тепла, которое возвращается к нему обратно.
[indent]Ему приходится ещё несколько раз наскоро моргнуть, когда лицо Эвана появляется перед его глазами на расстоянии сантиметров, стараясь сбить чарующую пелену. Волшебник даже не пытается сдержать улыбки, плавно падая на бок, ещё чувствуя, как кожа тут и там даёт свой, стоит ему только подумать о ладошке Розье, блуждающей под его рубашкой.
[indent]— А?
[indent]Кристофер на мгновение замирает, позволяя себе тихо посмеяться, чувствуя, как щёки горят от того, что Розье снова умудряется вывести его из равновесия. Мысль о том, насколько всё это непросто, одновременно смешная и трепетная, проносится в голове юноши. В самом деле, поверить в то, что бутылка остановилась ровно на нём тогда, когда её закручивал Эван… вот и то простодушие, о котором говорят многие, когда вспоминают Гудвина.
[indent]— Не могу отвечать за всех, но я — точно. И часто ты так делаешь? Только ты ли или… Мерлин, бедная Сьюзен, — посмеиваясь над жертвой Барти, волшебник журит его, неспешно качая головой. Он бегает взглядом по веснушкам волшебника, а когда становится слишком тяжело, прикрывает глаза на долю мгновения, давая себе возможность выдохнуть, — Ты ведь понимаешь, что между просто постоять в шкафу с кем-то — это одно, а другое… — он хмыкает, открывая на него глаза, и даже не договаривает предложение. Забавно. До момента, пока бутылочка не указала на него, до секунды, когда они не оказались в шкафу и Эван не сделал к нему шаг, Кристофер не думал, что такое может произойти сегодня. Когда-либо? Он соврёт, если скажет, что не думал о Розье, но явно не предполагал, что окажется с ним в близости таким образом. Он молчит совсем недолго, заметно мнётся, но всё же позволяет открыть рот, понадеявшись, что волшебник напротив сможет утолить его любопытство:
[indent]— А если бы оно не сработало, и бутылочка выбрала кого-то другого… Эван, ты хотел, чтобы я всё равно оказался здесь? — спрашивает он тихо, чуть наклоняясь ближе к его лицу, и совсем не ищет оправданий, а скорее хочет понять, что это не случай.
[indent]Что его присутствие для Розье значимо.
[indent]Кристофер с лёгким удивлением, и мгновенной вспыхнувшей улыбкой, ловит, как его нога оказывается прижатой к бедру Эвана, и ладонь, бегущая по его щеке, только и делает, что вызывает к жизни маленькие фейерверки внутри него. Каждое касание отдаётся теплом и странной лёгкостью, которой он давно не ощущал, и где-то в глубине загорается тихая искра восторга. Он думает, что какой-нибудь непутёвый хаффлпаффец наверняка очень удивился бы, заглянув сюда — и на удивление, Гудвин не чувствует ни страха, ни неловкости. Да, ему не хочется объяснять или оправдываться; Кристофер даже скорее злится, что кто-то мог бы осмелится отнять у него это драгоценное мгновение.
[indent]Внезапно промелькнувшая мысль о том, как они выглядят со стороны, вовсе не смущает, а скорее умиляет. Такой, значит, Эван Розье? И кому он это расскажет — никто не поверит. А Гудвин знает некоторых, кто не поверит дважды, даже если показать воспоминания собственными глазами. И это знание приносит странное, почти сладкое чувство обладания моментом, который принадлежит только им двоим.
[indent]— Честное слово, снимаю шляпу за ответственность перед квиддичем, особенно, после бессонной ночи, — улыбается юноша, борясь с бегущими от района воротника мурашками. Теперь, когда он чувствует тепло ладони Эвана, Кристоферу становится проще найти место для своих рук: он осторожно перехватывает подбородок Розье пальцем, заставляя его взглянуть прямо на него, и тихо отвечает: — Да, с большим удовольствием, Эван. Тогда я найду тебя сразу после, хорошо? — роняя ладонь и пристраивая её у волшебника на боку, он, вспоминая, с каким недовольством смотрел на них Барти, уходя в одиночестве с свою гостиную, между делом спрашивает: — Твои друзья не расстроятся, теряя тебя из виду второй день подряд?
[indent]Волшебник даже не задумывается, были ли у него какие-то планы или нет. Он спрашивает одно, а в голове у него были совсем другие вопросы. Это свидание? Ему хочется спросить, но волшебник быстрее прикусывает себе с этим язык, не то боясь, что это что-то сломает, не то потому, что вложит в ладони Эвана слишком много против самого себя. Ему и так приходится выдохнуть лишний раз, чтобы говорить не заикаясь.
[indent]Внутри него появляется лёгкость, переплетённая с маленькой уверенностью: даже если их вечер подходит к концу, их будущий день ещё только-только начнётся.
[indent]С другой стороны, не похоже, что они прощаются прямо сейчас; прикрывая глаз, он прикидывает, который сейчас был час, и смотрит за спину волшебнику, пытаясь определить, как скоро начнёт светать. Забавно. А ведь он был одним из тех, кто ложился чуть ли не раньше всех в своей башне, однако сейчас сна не было ни в одном глазу.
[indent]Кристофер ловит себя на мысли, что ему снова хочется поцеловать его; что он сказал? Ему ведь позволили это делать в любое время.
[indent]— Ладно. Ты был прав, а я, пожалуй, заберу свои слова обратно, — после недолгой паузы, он щурится, как если бы хотел сказать о чём-то серьёзном, но практически сразу же сдаётся, расплываясь на него довольной улыбкой: — Выбирая между темнотой шкафа и так. Лучше так. Мне нравится тебя видеть.
[indent]Он тихо улыбается, не отрывая глаз от Эвана, словно считал каждый изгиб его лица, каждую веснушку, каждое колебание губ. Ладонь Кристофера на его боку слегка сжимается, инстинктивно притягивая его ближе, чувствуя, как сознание концентрируется вновь только на нём одном. Всё, что есть сейчас — это тепло, которое проходит между ними, взгляд, который цепляется за пронзительно-голубые глаза, за краешек улыбки, и его желание задержать эту секунду навсегда. Он осторожно наклоняется и целует его, мягко и медленно, с чуть заметной дрожью от волнения, но в то же время с большей уверенностью, как той, когда он схватил его в коридоре. Кристофер закрывает глаза, позволяя себе раствориться в этом чувстве.
[indent]Ведь он не знает, когда оно закончится; и сейчас за эту мысль он даже не пытается цепляться, надеясь на лучшее.
10 МАЯ,
СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
[indent]Кристофер толком и не понимает, сколько проспал. У него всегда есть эта странная привычка: просыпаться рано — независимо от того, когда он лёг. И сегодняшний день, несмотря на полное право завалиться за хаффлпаффский стол позже любого разрешённого часа, не становится исключением. Только он не рывком подскакивает с кровати, как обычно, а сначала лежит с закрытыми глазами, будто проверяет, вернулся ли мир на прежние рельсы после прошедшей ночи. Если бы он только знал, к чему это приведёт; Кристоферу приходится даже прикрыть лицо ладонями в попытке остудить внезапно загорающиеся щёки, а мысли, которые его обжигают, выдают его сильнее, чем любая улыбка.
[indent]Воспоминания о вчерашнем.
[indent]Эван.
[indent]Он не пытается убедить себя, что не верит в случившееся — какая глупость. Сам виноват: он слишком долго позволял этим чувствам прорастать внутри, осторожно, почти незаметно, будто боялся потревожить собственную правду. Он знал, что волшебник нравится ему сильнее, чем просто друг, сильнее, чем любой из тех, с кем он смеялся, болтал, делил учебники. И если Розье чувствует то же самое… тогда это было вопросом времени. Разве что не каждый мальчишка подойдёт к другому — его родители говорили об этом мягко, но честно: будь аккуратнее, не все люди одинаково добры, когда узнают правду, которая отличается от их реальности.
[indent]Гудвин думает о нём снова. О чертах лица, на которые не мог насмотреться. О тепле и мягкости кожи под своими пальцами. О губах, таких уверенных и одновременно нежных. О том, как легко Эван делал вещи, от которых у Кристофера в груди было ощущение, будто сердце пытается сделать сальто. И слава Мерлину, что они лежали — иначе он бы точно не удержался на ногах.
[indent]Лежали.
[indent]Вместе.
[indent]Он буквально задыхается, хриплый смешок застревает в горле: кажется, ближайшие несколько дней он не сможет сидеть на том диване с прежней безмятежностью.
[indent]Ему требуется совсем немного времени, чтобы собраться, на лишнюю долю мгновения задерживаясь возле своих вещей и взвешивая, на что именно он подписался. Таки свидание? Прогулка? Простой обед после тренировки? Одевшись с мыслями, что в гостиную он сегодня не сунется до позднего обеда, а то и вечера, Кристофер выходит в коридор. Ему нужно пройти всего несколько десятков шагов, чтобы наткнуться взглядом на подушки, оставленные студентами накануне, — и мгновенно покраснеть до корней волос. Он ускоряет шаг, почти впрыгивает в поток однокурсников, собирающихся на завтрак.
[indent]Как и ожидалось, среди тех, кто плетётся в Большой зал, макушки Эвана нет, как и среди сидящих за слизеринским столом. Значит, он правда отправился на тренировку ни свет ни заря?
[indent]С теплом он окидывает взглядом и собственный стол, где студенты, пестря то школьной формой, то более выходной одеждой, с шумом обсуждали планы на день. Оказываясь возле одноклассников и рассаживаясь среди своего курса, он принимает последние поздравления с днём рождением от тех, кто пропустил празднование, чуть более смущённо забивая улыбку на вопросы о том, как он планирует провести новый день в новом возрасте. Ему, наверное, повезло, что рядом не оказывается Артура и Тейлор. Если последняя ничего бы не сказала, он знает, что лучший друг точно осудит его за то, что вместо похода с друзьями в Хогсмид, Кристофер выбрал… тоже друга.
[indent]Но не совсем того.
[indent]Он почему-то думает о том, что Эван мог пропустить завтрак; утолив голод, он осторожно заворачивает несколько сэндвичей с собой, собирая разные: прежде волшебник не задумывался, что именно любит Розье, отчего по-барсучьему наставлению с первого курса, собирает как можно больше; после тренировки всё равно ведь нужно подкрепиться, верно? В какой-то момент он замечает, что слишком тщательно укладывает бутерброды, словно это важнее всего на свете, и тихо смеётся над собой.
[indent]Он намеренно бросает взгляд на часы, прикидывая, сколько времени у него ещё есть; нет, оставаться внутри он не намерен. Путь к полю всегда одинаково длинный: коридоры становятся пустее, стены холоднее, воздух свежее. Стоит выйти из замка, как шум школы остаётся позади, и мир делится на два запаха — утреннюю траву и метлы; по крайней мере, к обеду майский воздух уже нагревается сильнее, и Гудвину не приходится зябко тянуть плечами в попытках согреться. Кристофер идёт по дорожке, чувствуя в груди растущее волнение. Почему-то мысль, что он может ещё и захватить возможность посмотреть на летающего Эвана, грела его изнутри. А если станет скучно, он всегда может заняться своими делами прямо на трибунах; и как раз проверить работоспособность камня, который подарил ему Розье.
[indent]Кристофер никогда не хотел быть спортсменом. Ни маггловским, ни магическим. В маггловском мире он и сам порой пытался объяснить друзьям, что дело вовсе не в том, что он не любит бегать или соревноваться — просто в нём с детства было больше наблюдателя, чем участника. Он прекрасно помнит, как сидел на трибунах школьного стадиона, когда знакомые устраивали товарищеские матчи по футболу: Крис мог безошибочно предсказать, кто из ребят устанет первым, кто будет делать ошибки под давлением, а кто, наоборот, разойдётся ко второй половине игры, будто его только тогда и включает.
[indent]Та же история всегда происходила и с баскетболом, и с забегами, и даже со странноватыми олимпиадами, которые устраивали дети по соседству в Лондоне, когда они ещё были совсем маленькими. На последних он вообще произвёл фурор — умудрился, не участвуя ни в одном «соревновании», всё равно сказать заранее, какие команды окажутся в финале их же дворовой игры. Ему тогда все твердили, что он «портит веселье» тем, что заранее всё знает, а сам Кристофер только пожимал плечами: он просто видел, кто как распределяет силы, кто тянет одеяло, а кто играет ради игры.
[indent]В магическом мире всё стало сложнее и в то же время яснее. Квиддич пугал его меньше, чем обычно признаются некоторые волшебники, нежелающие умирать молодыми, но чуть больше, чем ему бы хотелось. И не потому, что он боялся высоты или столкновений — скорее потому, что он слишком хорошо понимал, насколько быстро там всё решается. Насколько мало пространства для ошибки. Маггловский футбол казался ему простым и логичным рядом с бешеной скоростью метел, резкими виражами и ослепительным золотом снитча.
[indent]Но наблюдать… наблюдать он любил.
[indent]Ему нравилось разбирать чужие манёвры, угадывать замыслы капитанов, предугадывать бросок или обманное движение за секунду до того, как оно происходит. На Хаффлпаффе уже давно уверены, что он мог бы стать важнейшей частью команды — не то чтобы ловцом или загонщиком, но кем-то вроде живого стратегического компаса. Даже без того, чтобы касаться метлы, Кристофер будто чувствовал игру. Иногда ему даже предлагали поучаствовать в тренировках — попробовать себя, хоть чуть-чуть. Но он каждый раз отнекивался и отмахивался, веря, что команда разберётся и без него.
[indent]И это была правда.
[indent]С трибун открывается весь вид поля: облачное, с редкими, но тёплыми просветами весеннего солнца, небо, золотистые кольца, чуть раскачивающиеся от ветра, и метлы, что уже давно поднялись в воздух и будто ищут себе подходящее место между потоками воздуха. И где-то в этой цветной россыпи зелёных фигур — он. Кристофер находит светловолосую макушку Эвана сразу же, как если бы глаза сами знали, куда смотреть, едва он ступает на верхний ряд трибуны. Ему приходится поставить ладошку козырьком у лба, чтобы не потерять его из виду.
[indent]Эван здесь — другой. И всё же тот самый, которого он знает: стремительный, дерзкий, точный до наглости. Он летит резче, чем позволяет чувство самосохранения, но мягче, чем любой неопытный игрок, — будто слышит направление ветра раньше, чем тот поворачивает. Он заворачивает под острым углом, уходит от соперника почти не касаясь воздуха, поднимается выше только затем, чтобы нырнуть вниз, и каждый раз — как по нотам. Кристоферу иногда кажется, будто Эван сам — часть поля, встроенный в игру так, как другие — в собственные метлы. Гудвин ловит себя на том, что улыбается. Какой-то первокурсник сбоку восторженно взвизгивает каждый раз, когда Эван бьёт по бладжеру; кто-то внизу, судя по голосу, спорит о ставках на будущий матч; а Кристофер просто сидит, подсвеченный солнцем и ветром, и… смотрит. И думает. И замирает, когда Эван делает очередной разворот — он почти чувствует, как у него самого сжимается в груди от высоты, хотя сидит совсем на твёрдом месте.
[indent]Он даже не замечает, как проходит время.
[indent]А ведь юноша искренне старался заняться своими делами. Он то открывает книгу на коленях, читает одно-два абзаца, но взгляд всё равно отрывается на то, как Розье взмывает в небо; то поворачивает камень — подарок — в пальцах, замечая, как тот меняет оттенок, стоит ему прошептать себе что-то под нос, осторожно дёрнув палочкой в руке; то снова проваливается глазами в игру, прослеживая траекторию полёта так, словно на ходу выстраивает схему. В какой-то момент он поднимает глаза — и только теперь замечает, как метлы начинают снижаться. Финальный свисток будто выдёргивает его из дремоты: он буквально вздрагивает, захлопывает книгу, запихивает камень в карман и вскакивает, ощущая лёгкое головокружение от того, насколько резко поднялся. Он спешит вниз, перепрыгивая через две ступеньки, обходя пару болельщиков, по пути едва не налетает на девушку в мантии Слизерина, извиняется, продолжая свой путь; он притормаживает только в тот момент, когда замечает Розье, сворачивающего в сторону раздевалок.
[indent]— Эй, Эван! — окрикивая юношу, Гудвин намеренно игнорирует падающее вниз сердце, — Привет, — дожидаясь, пока волшебник на него обернётся, он с теплотой кивает ему головой, бегая взглядом по невыспавшимся следам, стараясь намеренно игнорировать его губы, — Как… ты себя чувствуешь? Выспался? — и Кристофер даже не пытается поиздеваться. Может только самую малость? Он прикусывает губу, не в силах справиться с расплывающейся улыбкой. Недолго думая, он дёргает взглядом в сторону раздевалки, в немом вопросе спрашивая разрешения последовать за ним, — или ему лучше подождать здесь? — и на ходу копошится в своей сумке, тут же выуживая наружу завёрнутый кулёк.
[indent]— Я не знал, что ты ешь на завтрак, — негромко кашлянув для привлечения внимания, Гудвин протягивает ему запакованное, на ходу закрывая сумку, — Не был уверен, что ты его не пропустил и… в общем, это тебе, я собрал из того, что мне показалось может тебе понравится. Перебить аппетит, так сказать, — неловко пропустив пальцы освободившейся рукой сквозь волосы, он, наконец, замечает, как сильно мельтешит с момента, как дёрнулся на последний свисток. Кристофер Гудвин волнуется так, как будто бы разговаривал вовсе не с человеком, с кем общался последние пять лет. Одёргивая себя, он, наконец, смотрит на него прямо, едва заметно давясь неловкой улыбкой. Ему снова хочется сказать: «Привет», как если бы все его предыдущие действия смогут быть забыты, чтобы начать заново.
[indent]Но стоит быть честным с самим собой: он ведь всё повторит тоже самое, по новой. Так какая разница?
- Подпись автора
ЧТОБЫ ВО ВСЕМ УБЕДИТЬСЯ, НАМ НЕОБХОДИМО ДРУГ ДРУГУ ПРИСНИТЬСЯ

ЧТОБЫ СДВИНУТЬСЯ С МЕСТА, НАМ НУЖНО ВЛЮБИТЬСЯ